Роман Глушков - Эпоха стального креста
– Поцелуй меня в задницу, он посмеется, и вы будете квиты! – раздался за моей спиной голос, услыхав который я едва не завопил от радости, хотя в нашем положении радоваться тому, что жив, было попросту глупо...
Михаила бросили на асфальт чуть поодаль от меня. На колени его ставить не попытались, да это бы и не получилось – одна нога у русского была вывернута в области голени неестественным образом, что явно указывало на тяжелейший перелом. Едва только Михаил очутился на земле, как сразу взвыл от нечеловеческой боли, поскольку любое перемещение для него сейчас было сопряжено с адскими страданиями.
В отличие от Михаила, Гюнтер выглядел гораздо менее пострадавшим, если не считать того, что голову его украшала большая кровоточащая ссадина, а сам он, аккуратно положенный подле русского шестью дюжими прибалтийцами, пребывал без сознания. Бойцы Таллинского магистрата не стали проверять, что будет, когда гигант очнется, и потому надежно скрутили его конечности крепкими веревками.
Перевернувшись на бок и немного придя в себя, Михаил наконец-то обратил внимание на меня.
– Привет, безрогий викинг! – произнес он и, несмотря на терзающую его боль, улыбнулся. – Значит, тоже не повезло умереть?
– Не повезло, – согласился я. – Так что Саймон и Вацлав, можно сказать, счастливчики.
– Как погиб британец? – поинтересовался Михаил.
Вместо ответа я скосил глаза влево, где маячил присматривающий за нашими бесценными головами Циклоп.
– Свернул шею... – добавил я для ясности.
– Штопор тоже он тебе загнул?
Я кивнул.
– Хм, фиолетовый цвет тебе к лицу... А я, вот видишь, подпорку себе надломил, – вздохнул Михаил. – Германцу, так тому лишь краем балки по голове зацепило, но что для него какая-то балка, верно?
Я кисло ухмыльнулся – русский и на Страшном Суде не устоит от соблазна перед тем, чтобы не обсмеять какого-нибудь сфальшивившего на трубе архангела...
– Отскочила от его головы, аж звон как от колокола пошел! А я, тюфяк медлительный, убежать не успел, вот она мне по лапе-то и сыграла... Только мало-мальски оклемался, глядь – а ко мне уже эти козлы копыта свои тянут...
– Думал, вас там как виноград поразмазало, – признался я. – Звал, звал – никто не отвечает...
– Кончай трепаться! – завидев приближающегося Бернарда, рыкнул Циклоп и ткнул прикладом автомата мне между лопаток. Я не ожидал удара, потому не удержался на затекших ногах и брякнулся лицом вниз, едва успев выставить перед собой руки.
– Поаккуратнее, брат Вольф! – предупредил заместителя Мясник. – Прекрасно понимаю, что вы по отношению к ним чувствуете. Но будет лучше, если мы доставим Мертвеца в Ватикан в полной сохранности, коли уж Господь щедростью своей даровал нам его живым. Надеюсь, вы не забыли: магистр Аврелий говорил, что у усатого в рукаве нож!..
– Помним. Изъяли. Именно там и был, – лаконично отрапортовал Вольф и как бы между прочим дополнил: – И еще четыре туза от карточной колоды...
По тому, как стали многозначительно переглядываться бойцы Первого, я догадался, что кое-кто из них тогда – на побережье – наверняка успел пасть жертвой этих четырех тузов...
– Мистер Уильямс, а почему же сразу в Ватикан? – ехидно полюбопытствовал я, а сам при этом рискнул-таки медленно подняться на ноги, дабы вернуть тем кровообращение и надеясь, что это не будет истолковано как попытка к сопротивлению. – Неужто магистр Аврелий брезгует лично поработать над моей душой? Чем я, интересно, хуже Иуды? Нет, я не против, но просто обидно как-то...
– Скажи спасибо своему мертвому благодетелю – плечо магистра Аврелия воспалилось, и он был отправлен в столицу, – любезно проинформировал меня главнокомандующий, ничего не имея против того, что я стою на ногах и разминаю затекшие конечности. – Но он пообещал добиться для себя разрешения у Апостола Инквизиции участвовать в твоем дознании, так что не расстраивайся – ты с ним скоро увидишься. Как, впрочем, и твой русский друг, с которым у его чести особые счеты... Да, кстати, переломанный: куда вы выбросили труп убитого вами дьякона Джерома?
– Побойся своего горячо любимого Бога, Берни, и не наводи напраслину на мои обожженные усы! Уж кого-кого, но карапуза мы не трогали! – возмутился было Михаил, но сразу же перешел на вымученный смех. – Знаете, что: вам надо было его по свежей просеке поискать да по следам экскрементов! Но навряд ли бы вы его поймали. Учитывая стартовую скорость дьякона, к утру этот кабанчик должен был форсировать Луару...
Бернард взъерошил свой пепельный «ежик» и тоже вяло хмыкнул:
– Еще один, значит... Ну за этим я, хоть расстреляйте, не побегу, – а затем уже более миролюбиво подытожил: – Да, поганцы, понаделали вы дел себе и мне на удовольствие. Куда вообще смотрел особый отдел? Это ж надо: поставить командовать отрядом сразу двух потомков вонючих иммигрантов – скандинава и русского! Кто вообще открыл этим нациям дорогу в Корпус? Ну ничего, сейчас начнутся чистки, проверки, расследования... Мно-о-го голов полетит!..
Я осмотрелся по сторонам и, ловя настороженные взгляды погрустневших бойцов Мясника (еще бы, такая трагедия – попасть под четыре туза русского как слепым котятам!), медленно опустился на асфальт, только теперь позволил себе усесться на мягкое место, а не принимать унизительную коленопреклоненную стойку. Было видно, что многие Охотники против этого, но поскольку их командир не возражал, само собой, воздержались от возражений и они.
За ту минуту, что провел я на ногах, мне довелось испытать одно из самых сильных искушений в жизни. Я превосходно понимал, что если решусь покончить с собой, бросившись на Мясника с кулаками, никто меня убивать не станет. Это безрассудство подарит мне только лишние синяки да поломанных кости, но не более. Однако, будь в моих руках оружие, попытка самоубийства могла бы иметь весьма реальный успех.
И я знал, где достать то, что мне было нужно. Мало того – оружие это еще полтора часа назад принадлежало мне по полному праву – два изъятых у меня «глока»-близнеца вместе с полудюжиной обойм и ножом покоились на капоте разбитого «хантера». Очевидно, обрадованный моей поимкой Николас бросил их туда после своего триумфального доклада об успехах операции.
Легкие и удобные пистолеты настолько успели сродниться с моими ладонями, что казалось, будто линии на них уже протерли борозды в матово-сером пластике пистолетных рукояток. Пистолеты лежали под ярким солнцем, и хоть и являлись бездушными вещами, но упрямо манили меня к себе, предлагая воспользоваться ими в последний раз...
Все, что от меня требовалось, так это совершить отчаянный двадцатиметровый рывок, схватить хотя бы один «глок», а затем методично расстрелять его обойму по Охотникам. Я был абсолютно уверен, что после этого все они откроют ответный огонь чисто непроизвольно...
Но недолго подобная мысль повелевала моим рассудком: слишком много людей стояло на пути к заветной цели, слишком много... Эх, если бы что-то отвлекло их внимание и тогда...
Так что пришлось оставить призрачные надежды и, покорно склонив голову, готовиться к худшему...
Протяжно застонав, пришел в себя Гюнтер. Он заставил не на шутку поволноваться своих охранников, когда совершил несколько рывков, прежде чем понять, что крепко связан. Германец обвел всех вокруг себя воспаленными глазами, не делая, по-моему, никакой разницы между мной, Михаилом и Охотниками, а после чего смачно выругался на рублено-резком родном языке.
– И тебе привет, человек-домкрат! – ответил ему Михаил. – Как видишь, чертов пессимист, я проспорил тебе выпивку. Ну ничего, как прибудем в Ватикан, так сразу тебя и угощу...
Гюнтер оценил мрачную шутку русского повторным, еще более продолжительным ругательством, насколько я был знаком с германским, обращенным уже непосредственно к нему.
Я перестал чему-то удивляться в этой жизни после того, как сам всего за одну ночь порвал со всем своим славным прошлым, имевшим солидный фундамент из заслуг перед Пророком и неплохие перспективы на будущее.
Мой поступок был полностью объясним для меня и для моих друзей, но, по мнению остальных бывших моих братьев, уж больно попахивал элементарным сумасшествием.
Так и в случае с магистром Конрадом. То, что иногда вытворял этот маленький, но далеко не глупый и отнюдь не трусливый человечек, плохо укладывалось у меня в голове. Для него же самого подобные выкрутасы считались вполне в порядке вещей...
Я начал было думать, что его честь уже на полпути к Петербургу, когда над заставой раздался его старавшийся казаться неимоверно грозным голос:
– Бернард Уильямс! К тебе обращается магистр Конрад фон Циммер, потомственный инквизитор во втором поколении! Как ныне действующий член ордена Инквизиции, советую тебе немедленно и беспрекословно исполнить все мои требования!
