Александр Афанасьев - Зона заражения-2
– Хорошо.
– Ты уверен в этом… алиме?
Ильяс кивнул.
– Да. Я в нем уверен…
Ташкент. Ночь на 20 апреля 2038 года
Китайский военный транспортник «Y30»[172] приземлился на летном поле бывшего Ташкентского авиазавода имени Чкалова… увы, больше тут не производились самолеты. Это был четвертый самолет, который мы принимали за сегодняшнюю ночь, – все с боеприпасами и стрелковым оружием. Но мне нужен был именно этот самолет. Потому что на нем должен был прилететь генерал Сяолинь, мой китайский партнер по проекту.
Я прилетел сюда несколькими часами ранее, мой самолет – тяжелый «Атлант» – уже грузили боеприпасами и снаряжением. Восемьдесят тонн. Когда мы переговорим, я отправлюсь обратно.
Генерал Сяолинь спустился по боковой лестнице, не дожидаясь, пока опустят аппарель и начнется разгрузка. Я шагнул ему навстречу, мы обнялись.
– Рад тебя видеть.
– Я тоже, – сказал генерал Сяолинь, – но, по-моему, ты должен мне кое-что объяснить.
Я кивнул. Показал рукой на гулкую черноту ночного аэродрома – во всем пространстве только гул моторов и свет прожекторов, тонущий во тьме. Ночной аэродром напоминал мне открытый космос…
– Отойдем?
– Что скажешь?
Генерал Сяолинь покачал головой.
– Мне нечего сказать, друг мой.
– Почему?
– Потому что это – разговор ни о чем. Нет предмета разговора. С кем и о чем разговаривать?
– До сих пор ты поставлял товар и получал деньги за него. Эти деньги приходили от кого-то там, и приходили регулярно. Сейчас игру ведет тот же человек. Почему же сейчас он не заслуживает доверия?
– Деньги есть деньги, – генерал протянул вперед руку, потер пальцы в характерном жесте, – деньги можно пощупать. Деньги можно потратить. Деньги всегда чего-то стоят. Ты же купился не на деньги – ты купился на слова.
– Вспомни, как рождалась твоя страна. Она рождалась в революции, верно?
Генерал Сяолинь снова покачал головой.
– Моей стране пять тысяч лет. Революция сорок девятого, Мао – это все не более чем мгновение. Новое поколение их уже и не помнит, для него Мао и император династии Мин – одно и то же. Мы вернулись на свой путь истории. Заняли в ней подобающее место.
– Почему ты не хочешь поверить? Почему ты не хочешь что-то изменить?
– Почему…
Генерал помолчал.
– Мой отец работал в партийном комитете… добрался до больших верхов. Однажды к нему пришел журналист и спросил, что он думает о Великой французской революции. Отец ответил: пока ничего не ясно, надо подождать еще лет двести, тогда все исторические последствия окончательно прояснятся.
…
– Ты сильно торопишься. Еще не время.
– А когда придет время? Когда они снова пойдут на нас в набег? Ты не думаешь, что на этот раз целью станет Китай?
– Может, и так, – сказал генерал Сяолинь, – но пока у нас химическая промышленность работает на полную мощность, я спокоен. Думаю, достаточно будет хлора. Он не так опасен, как нервно-паралитические газы.
– Ты и я – смертны. Может, попробовать сделать что-то хорошее, а?
Генерал усмехнулся.
– Русский…
– А что?
– Да ничего. У вас много земли, поэтому вы можете позволить себе быть добрыми. Сколько знаю русских, столько поражаюсь их доброте. Вероятно, вы самые добрые люди на свете по отношению к другим народам.
…
– Если тебя это так интересует, у нас были планы колонизации Средней Азии… некоторые из них мы даже начали претворять в жизнь. Эти планы предусматривали постепенное выселение казахов в степь, киргизов в горы, туркменов в пустыню. Где они вполне могли бы и дальше выяснять, кто настоящий казах, киргиз, туркмен. В городах должно было остаться не более двадцати процентов коренного населения, занятого на низкоквалифицированной работе.
…
– Если тебя интересует, мы собирались дать русским, и тем, кто остался, и тем, кто приехал бы, режим наибольшего благоприятствования. Возможность получить квартиру, возможность стать главным инженером на крупном предприятии.
– Но не директором.
– Верно, эти места мы оставили за собой. Но глупо сравнивать русского, который хочет и может работать, и туркмена, который гордится тем, что он туркмен. Ответь сам на вопрос – кто более полезен для нас на НАШИХ землях.
– Мы тоже гордимся тем, что мы – русские.
– Да, но вы ведете себя глупо, – генерал остановился на краю бетонки, мы отошли уже довольно далеко, – вы считаете этих людей даже не равными самим себе, а выше вас. Большей глупости я в жизни не видал. Ты знаешь нашу формулу по отношению к таким народам. Варвар, который ведет себя как ханец, – ханец, ханец, который ведет себя как варвар, – варвар. Так мы стоим уже пять тысяч лет и продолжаем развиваться. А вы что делаете? Вы поощряете, чтобы мелкие и дикие народы не вливались в ваше сообщество, а оставались сами собой и вели себя так, как вели себя и раньше. Зачем вам это надо? Вы поощряете изучение языков, на которых говорят эти народы. Вы не обращаете внимания на их варварское и дикое поведение и не сопровождаете такие выходки соответствующим наказанием. Вы почему-то считаете свой народ, его язык, его традиции, его наследие менее важным, чем язык и наследие этих дикарей.
– Но мы выжили.
– Пока – да. Но если вы не перестанете совершать ошибки, будет плохо. Не умеете сами – посмотрите на нас.
Я промолчал. А что тут говорить?
– Пошли назад.
Мы повернули назад.
– Что тебя беспокоит в этом плане? – сказал я. – Чем мы рискуем? Да почти ничем. Гарантии? А кто тебе даст гарантии сейчас – хоть какие, ну? Гарантий нет уже давно. Выиграем мы или проиграем – теряем мы немного.
– Я скажу тебе, в чем проблема этого плана, – сказал генерал Сяолинь, – именно что все делается руками этих и есть главная проблема вашего плана. Твой народ построил великую империю. Мой народ построил еще более великую империю. Эти народы – не построили ничего. Им дали свободу, и все, что они смогли построить – это дикарскую территорию, без государства, без дорог, без заводов – только стада овец да селения с домами, в которых китайский крестьянин не поселит свой домашний скот. И ты думаешь, что они построят государство?
– Прогресс есть, – не согласился, – и немалый. Мы работаем меньше двух лет. И какой результат?
– И какой же? – спросил генерал Сяолинь. – Кто-то построил фабрику и начал шить одежду, используя рабский труд? Лучше начали торговать на рынке? Перестань. Они были в составе вашей страны больше ста лет. Вы построили им города, дороги, больницы, заводы. Учили их, лечили… и что? Насколько они изменились внутри себя? Да ничуть.
…
– Не обижайся, – генерал Сяолинь похлопал меня по руке, по плечу не мог, потому что был ниже меня, – ты русский. И ты тоже не можешь измениться. Если бы ты пришел и сказал мне: «Фань, вот я купил пять тысяч тонн хлора, найди мне самолеты, и мы выльем этот хлор на головы дикарей, а землю поделим меж собой», я бы нашел тебе самолеты и был бы в этом деле до конца. Но ты же так не можешь…
– Нет.
– Вот видишь. Это потому, что ты русский.
– Нет. Потому что Бог есть.
– Странный у вас Бог, – сказал генерал, – а пельмени у тебя тут найдутся?
– Да.
– Тогда я останусь. Дело налажено… предприятия работают и без меня… посмотрю, что у тебя получится.
Садыкала. 22 апреля 2038 года
Перед тем как продолжать дальше… говорить о том, что случилось, хочу… понять сам и попытаться донести до вас, почему это случилось. Такая вот… философия на заданную тему.
Я ведь не лох и никогда лохом не был. Я родился в стране, где лохов вывели за пятилетку, с девяносто первого по девяносто шестой: тогда, будучи лохом, просто физически невозможно было выжить. Я родился не в Америке, где поклянись на Библии – и тебе поверят; я родился в стране, где уже слышали про обещание лечь на рельсы, и с тех пор не верили никому и ничему. Обмани – иначе обманут тебя, укради – иначе украдут у тебя. Убей – пока не убили тебя.
И все-таки меня развели как лоха.
Почему? Наверное, потому, что я много лет прожил в Англии, в британском обществе, в идиотской стране с хобби, двумя кранами, рыцарской честью и репутацией и всем прочим, где джентльмену принято верить на слово.
Или я действительно поверил в то, что Ильяс Намангани, человек, принявший радикальный ислам, будучи сержантом внутренних войск, и расстрелявший группу своих сослуживцев на задании, может, я поверил, что этот человек действительно хочет добра для истерзанной земли Мавераннахра, для всех этих нищих, голодных и отчаявшихся людей? Может, я поверил, что он действительно что-то понял и начал хоть немного видеть и критически оценивать то, что происходит вокруг? Видеть гаремы из маленьких мальчиков, торговлю людьми, как скотом на базаре, продажу детей в рабство, чтобы поднять остальных, все безумие сбора и распределения закята. Подумал, что он увидел «политический ислам», и ужаснулся, и понял, что надо что-то менять, что так, как есть сейчас, быть не должно.
