Элона Демидова - Метро 2033. Отступник
Прошло больше шести часов, с тех пор как Светлана поднялась на вышку возле Центральных ворот. Ближе к вечеру августовский зной накрыл землю тяжелым душным покрывалом. Неподвижный воздух делал жару совершенно невыносимой, однако жрица будто не замечала пекла, и даже маленькую фляжку с водой, которую принесла с собой, она опустошила лишь наполовину. Женщина всматривалась вдаль, но в степи было пусто; изредка между кустарниками появлялось небольшое стадо овец, охраняемое несколькими пастухами и собаками. Над Азовским морем виднелись черные точки: молодняк птеродактилей высматривал рыбу.
Скоро должны были смениться посты, а отряд, ушедший в таганрогский поход, все не показывался, хотя по расчетам, солдаты должны были вернуться в Лакедемон еще вчера, или хотя бы прислать кого-нибудь с известием о победе.
Тревога в душе Светланы нарастала, и в какой-то момент достигла своего пика, превратившись в самоистязающее желание броситься с вышки вниз, чтобы больше никогда не видеть ни сына, ни мужа, ни Анатолия Алфераки, никого другого. Остановила женщину только мысль о той уродливой куче окровавленных костей, в которую она превратится, и какое это будет развлечение для охающих и ахающих сограждан. Но если бы была возможность стереть с лица земли весь Лакедемон, весь абсурдный мир и остаться одной на каком-нибудь необитаемом острове без мутантов и вечного военного положения, но главное – без людей, то на это Верховная жрица с радостью бы согласилась. Как прекрасно было бы оказаться там, где нет любопытствующей тупости, глупых условностей, черной человеческой зависти и не менее черного лизоблюдства, там, где не нужно огораживаться непробиваемым забором высокого статуса. С тех пор, как она убила лютоволка, быть Верховной жрицей для Светланы означало лишь благостную возможность ограничить общение с окружающими людьми, а вовсе не возвыситься над ними, как думали некоторые.
Уже несколько часов злое предчувствие томило женщину: война могла принести ветер перемен, который сметет толстый слой пепла с ее души, разрушит стены, защищающие от внешнего мира, заставит все измениться…
Вдруг в колеблющемся мареве горизонта Светлана заметила столбик пыли. Она схватила бинокль, который был на каждой вышке, но смогла рассмотреть лишь неясное движение: кто-то брел по дороге в сторону Лакедемона. Сердце женщины забилось, лицо охватил жар. Пытаясь взять себя в руки, она прикрыла веки, отшатнулась от ограждения и задержала дыхание, пока не почувствовала гулкие удары пульса в висках, тогда Светлана с жадностью впустила в себя знойный августовский воздух, обжегший горло и вновь посмотрела в бинокль.
Верховная жрица сперва не поверила своим глазам, когда узнала Антона, плетущегося по обочине. На нем не было бронежилета, лишь какое-то грязное подобие рубахи, пыльные штаны и замызганная тряпка, повязанная на голову. Изредка царь останавливался, поворачивался и начинал жестикулировать, будто с кем-то разговаривая.
Самое худшее, что только можно было себе представить, свершилось: потеряв армию, Антон возвращался без щита и не на щите. Он умудрился не погибнуть, не исчезнуть бесследно в проулках мертвого города, а прийти с позором домой. Он погубил тридцать с лишним солдат, сына и себя. И значит, до конца жизни Светлану ждало лишь бесчестие, презрение, жалость, унижение.
Верховная жрица, уронив бинокль, стерла слезу.
«Волчицы не плачут…» – сгорбившись, прошептала она, спустилась с вышки и засеменила в сторону дома.
Возле Мариупольских ворот Лакедемона несколько граждан разговаривали с начальником караула. Поэтому они не заметили, как часовой покинул пост, и, к счастью для Светланы, все обошлось без объяснений. Женщина шла, опустив голову, стараясь ни с кем не пересекаться взглядом. Несколько раз она сталкивалась с прохожими, но, не оглядываясь и не обращая внимания на извинения, продолжала идти вперед, пока не оказалась на родном пороге. Открыв дверь, Светлана оглянулась на Дворец Собраний, на красавицы-ели и на арку с часовым. За бывшим Домом Культуры располагалась Стела Героев, на камнях которой никогда не будет выбито имя ее мужа. Ураганный ветер перемен снес все преграды, обнажив для колких насмешек и обжигающего презрения усталое сердце Верховной жрицы.
Женщина вошла в дом. На кухне, возле печи суетилась рабыня. Заметив стоящую в дверях Светлану она, вздрогнув, уронила половник.
– Хозяйка?
– Пошла вон, – тихо проговорила Светлана.
– Но суп… – рабыня бросила растерянный взгляд на кастрюлю с закипающей водой.
– Пошла вон!!! – заорала Верховная жрица. – Вон из дома!!!
Служанка опрометью выскочила из кухни, а Светлана, проводив ее взглядом, направилась в спальню.
Ну вот, теперь она абсолютно одна. Одна в стенах родного жилища. Последние мгновения былого покоя…
Светлана повернула голову в сторону кровати – единственного места, где периодически нарушалось ее одиночество, потом перевела взгляд на роскошный шкаф, сделанный из резного ореха. Когда-то там висели лучшие платья во всем Лакедемоне, но со временем жрице полюбились черные и серые тона, и она перестала наряжаться. Светлана посмотрела на окно, плотно занавешенное тяжелой шторой – уже давно в эту спальню не было доступа солнечным лучам, только луне и звездам позволялось ночами заглядывать в гости.
Теперь все это не имело никакого смысла: ни стены дома, ни занавески не спасут жену опозоренного мужа. Жрица подошла к зеркалу. Из полумрака зазеркальной комнаты на нее смотрела не женщина – обессиленная волчица.
Светлане захотелось разрыдаться, как иногда в старые времена. Но волчицы не плачут. Они просто не умеют плакать. Они могут разве что выть… И, опустившись на колени, жрица завыла смертельно раненным лютоволком, обратив помутневший взгляд к потолку.
А ведь когда-то на свете жила маленькая девочка, открытая всему прекрасному, доброму, и несчастья словно обходили ее стороной. Но постепенно, вступая во взрослую жизнь, девушка научилась жаждать, добиваться, интриговать, манипулировать и поступать в соответствии с целесообразностью. И чем старше становилась женщина, тем чернее виделся окружающий мир.
В памяти жрицы всплыла последняя ночь старой эпохи, когда она переступила невидимую черту. Она изменила. Но не пареньку-гуманитарию, такому слабому, смешному и незадачливому, а самой себе. Именно тогда было принято решение, что можно и должно идти по спинам, по головам других, что так и только так обретают успех, силу.
Но сейчас пришло горькое осознание, что ее вина в ядерной катастрофе не меньше, чем у тех, кто в безопасных бункерах отдавал приказы о старте смертоносных ракет. Миллиарды человеческих существ, выходя из детства, переступали запретную грань, очерняя мир. И быть может, тот поступок стал решающей капелькой тьмы, окончательно погасившей последний хлипкий луч надежды на спасение планеты. Кто знает, но вдруг, если бы она сделала иной выбор в ту роковую ночь, то все получилось бы по-другому: не взмыли бы ввысь хищные истребители, и шахты никогда бы не исторгли боеголовки-убийцы, и атомный смерч не пожрал бы тысячи прекрасных городов.
Женщина увидела солнечные улицы, заполненные людьми со светлыми лицами; веселых детей, бегающих друг за другом по просторной площади; счастливых родителей, сидящих на скамейках и следящих за своими чадами; воркующих голубей; фонтаны, бьющие искрящимися брызгами в ярко-синее небо. Свежий ветерок наполнял грудь летней свежестью… но этот миг никогда не настал, благодаря бесчисленным капелькам тьмы, среди которых была и капля Светланы.
Жрица вспомнила, что любила своего сына, когда вопреки всему он появился на свет здоровеньким, и ни моровые болезни, ни степное поветрие не тронули малыша. Именно материнская любовь вынудила ее кинуться с одним мечом на страшного монстра, хотя потом боль от этого чувства заставила сердце закрыться. Ведь казалось, что отстранившись, она навсегда ушла от страданий…
Но что осталось теперь у старой волчицы? Лишь обнаженная усталая душа и глумливый взгляд ненавистного Лакедемона…
До слуха жрицы донесся колокольный набат и удары молота о рельс.
Мгновенно успокоившись, Светлана поднялась, отряхнулась, пригладила растрепанные волосы. Грудь ее дышала учащенно, но ровно. Яростный звон колоколов означал конец целой эпохи в истории поселения. Наступала новая эра – время, где ей не было места. Да и хватит изображать хищницу, ведь это Антон назвал ее так…
Светлана посмотрела в зеркало и улыбнулась своему отражению. Она знала: даже когда все защитные стены разрушены и не остается никакой надежды, всегда есть возможность укрыться за преградой, которую не сможет сокрушить ни один поток.
Имя этой преграде – Дамба Теней.
* * *Мужчины, что беседовали возле Мариупольских ворот, не сразу заметили приближающегося Антона, в конце концов, ведь это дело часовых – наблюдать за дорогой. Когда же они увидели царя, то пораженно умолкли.
