Олег Верещагин - Я иду искать… Книга вотрая: За други своя!
Все молчали, глядя друг на друга через оружие и трупы.
Рассеянно, низачем, Олег отмечал, что данваны похожи на его приятелей с Земли — нет, не внешне, а одеждой: довольно яркой, пестренькой, разнообразной… и вон у того в кармане сиди-плейер… Только — Олег подумал честно — едва ли его ровесники с Земли смогли вести себя так под дулами автоматов в руках врагов.
На руках у одного из маленьких мальчишек сидел смешной зверь, похожий на белку и хомяка одновременно. Он сидел беспечно, подергивая розово-фиолетовым носиком, и мальчишка, не сводя глаз с горцев, поглаживал зверя по затылку и что-то шептал: успокаивал, наверное…
Стоящий слева Одрин — Одрин, у которого погибли двое братьев — медленно потянул из ножен меч. Кто-то из девчонок ахнул, но раненый парень зло и громко прикрикнул и, дерзко улыбаясь, бросил в лицо Одрину:
— У итч мин свара, ир стим алла хайлс.
Его друг засмеялся и, хлопнув раненого по здоровому плечу, сплюнул под ноги Одрину.
Они не просили ни за себя, ни за младших, ни за девчонок.
— Он говорит, — механически перевел Йерикка, — чтобы ты начинал с него, потому что он тут самых опасный.
Одрин покосился на Йерикку безумными глазами и сделал еще шаг, отводя меч для потрошащего, беспощадно-убойного удара в живот. На улыбающемся лице данвана выступил пот, но он не пошевелился. А его сосед напрягся, и Олег понял, что сейчас тот бросится на Одрина…
Мальчишка лет восьми, выскочив из общей кучки, встал на широко расставленных ногах перед раненым старшим парнем, раскинув руки и крикнул звонко:
— Форвост беним им зоу, стод!
Олег слышал и видел все это словно бы со стороны, зная — сейчас и случится непоправимое, дикое, то, что обрушит мир, в который он начал уже верить…
Меч выпал из руки Одрина и, воткнувшись в мягкую землю, закачался, словно бы укоризненно кивал головой человек. Одрин и не посмотрел на него, но данваны проводили орудие удивленными взглядами и вновь вскинули глаза — непонимающие, искренне недоуменные. Младший отшагнул к раненому, и тот прижал его к животу здоровой рукой. Второй парень не делал попытки схватить оружие — он моргал светлыми ресницами, не сводя теперь глаз с Одрина — как будто силился понять что-то очень важное и необъяснимое совершенно.
— Боги, — выдохнул Одрин, но стояла такая тишь, что его услышали все, — а и что я часом делать хотел, кой дело-то?!. Кого рубить-то надумал, кто те думки мне нашептал?!. Ума я лишился, ума лишился, простите меня, боги, навьи, да вся Верья — простите! — он закрыл лицо руками и побрел куда-то, не разбирая дороги.
— Кто рубить-то станет? — хмуро спросил Гоймир. Ему ответил Резан — зло и быстро:
— Да кто станет — никто! Часом полюбовались на них, а и пусть живут!
И все облегченно задвигалась, заговорили, уже не обращая внимания на изумленно-неподвижных данванов. Но потом послышался смех.
Смеялся раненый. Нет, это была не истерика при мысли о том, что опасность миновала. Это звучал искренний и издевательский смех — юный данван заливался им и, кивая подбородком в сторону славян, что-то быстро и неразборчиво говорил своим.
И такой недобрый и презрительный был этот смех, что Олег почувствовал острое желание САМОМУ зарубить смеющегося.
Гоймир повернулся на смех, но не притронулся к оружию. Он смотрел на данвана… и тот перестал смеяться, но глаз не опустил, ответил своим — высокомерно-презрительным — взглядом.
— Переведи ему… — начал Гоймир, обращаясь к Йерикке, но данван перебил его:
— Не надо переведи. Я учу ваш язык. Интересный язык. Когда вы подохнете все, он останется, потому что его учить кое-кто у нас. Вам хорошо, у вас интересный язык.
— Добро, — кивнул Гоймир. — Тогда слушай.
— Что ты станешь говорить? — данван поморщился. — Ты дурак. Ты не убил врага. Мы вырастем. Ты будешь жалко… жалеть. Взрослого Сына Грифона убить трудно.
Олег сглотнул. Слова данвана очень напоминали то, что говорил Йерикка. Очень. Но Гоймир не обратил внимания на слова данвана:
— Да, мы вас не убили, — кивнул он. — Часом живите. Живите. Растите. И — как вырастете! — то убивайте нас. Когда сможете. Когда совесть позволит… Пошли отсюда Рыси. Нечего на них смотреть…
… Богдан догнал Олега, шагавшего в середине цепочка, уже когда они прошли версты три от веси. Радостно улыбаясь, он протянул старшему другу данванскую куртку зеленовато-серой расцветки:
— От то! Держи! Как по тебе, я прикинул, твоя-то уж и вовсе в ремки стала, а мертвому она без нужды…
— Уйди, — сквозь зубы процедил Оле г. И, оттолкнув Богдана, ускорил шаг.
* * *Йерикка отыскал Олега почти сразу. Тот ушёл от лагеря вверх по скалам и сейчас стоял в нише на какой-то небольшой площадке, прислонившись лбом к граниту и упершись ладонями по обе стороны головы. Широко расставив ноги… Йерикка перешёл на шаг. Вольг казался ему человеком, которого вот-вот расстреляют. Сходство было до такой степени жутким, что Йерикка оглянулся, положив ладонь на пулемет.
Конечно, никого рядом не было. И Олег, услышав быстрые мягкие шаги, оттолкнулся ладонями, поворачиваясь;
— Это ты… — рыжий горец увидел отчужденное лицо, белые губы, темные круги под глазами:- Чего пришёл?
— Увидел, что ты убежал, — Йерикка пожал плечами, сел на камень. — Забеспокоился…
Олег вдруг искривил губы и, резко повернувшись всем телом, отрывисто и громко заговорил — это было так неожиданно, что Йерикка даже пошатнулся на камне:
— Хватит врать! Забеспокоился он! Как же! Разве мы умеем беспокоиться за кого-то? Жалеть умеем?! Мы только убивать умеем — правда, отлично… вот ты и заволновался: куда там делся лучший снайпер племени?!. Всё вранье! Все былины врут! Мы по шейку в крови идем, в своей, в чужой, вот и все дела! Мы захлёбываемся этой кровью, а впереди — только смерть! Я не боюсь умереть, но я не желаю умирать в грязи!
— Плохо тебе? — тихо спросил Йерикка. — Мне тоже гадко. Как вспомню, ЧТО я хотел делать… Только кровь не грязь, ты не путай.
— А! Да! Конечно! — Олег то ли засмеялся, то ли всхлипнул. — Давай, говори мне правильные слова, чтобы я построился в колонну по два и с песней замаршировал в атаку! Ты же умеешь красиво говорить! Ты там, около вельбота, так здорово пел! Что же молчишь-то, философ х…в?!
— Я'? — Иерикка не пошевелился. Ветерок ерошил его волосы. — Жду, что ты ещё скажешь. — Йо-мое! — от этих простых слов Олег затрясло. — Что ещё?! Ну на! Мы не люди! Мы перестали быть людьми!
Йерикка совершенно спокойно кивнул головой:
— Верно.
— Мы убийцы!
— Верно!
— Мы звери!
— Нет.
От этих размеренно падающих, похожих на. свинцовые шары серо-равнодушных слов Олег потерялся. Йерикка смотрел на него с интересом и без сочувствия. Молчание длилось почти минуту, и рыжий горец сказал:
— Я не услышал ничего нового. А будь мы зверями, никто из НИХ не ушел бы из веси. Тебя привели в такое возбуждение прописные истины войны?
— Ты!.. — Олег шагнул вперед, сжав кулаки. — Не смей усмехаться, слышишь!? Чертова ищейка, что, да как, да почему… Чего ты сюда приперся?! Я тебя звал?! Я тебя просил?!
— Я уже сказал, что беспокоился за тебя, — не меняя позы, пояснил Йерикка. — Убери руки, я не стану с тобой драться.
— Ну и… — Олег облизнул губы. — Тех двух девчонок застрелил не ты?.. Молчи, молчи, а я пойду. Ухожу я. И пошло оно все… И не пробуй меня задержать!
Йерикка покачал головой:
— Да нет, зачем… Иди. Ты нам ничего не должен. Дойдёшь, думаю… Только вот Рысье Логово обойди стороной.
— Угрожаешь?! — резко спросил Олег и напрягся, как большой и страшный хищный зверь. Йерикка усмехнулся углом жесткого, прямого рта:
— Зачем… Просто я не думаю, что тебе будет приятно смотреть в глаза Бранке. Хоть она и тоже девчонка. А впрочем — дикая славянка, что тебе до нее…
Казалось, что Олег все-таки бросится на горца. Но — удержался, только сузил глаза:
— Бранка… да что она знает о том, какая тут война, что может знать?!
И тогда Йерикка, отвернувшийся было в сторону, посмотрел в лицо Олега. И спросил с удивленным презрением:
— А ты хочешь, чтобы она что-то об этом знала?!. Мне-то казалось, что ты сюда пошел, чтобы защитить ее от этого знания!.. Да ты и впрямь струсил, Вольг. Я-то думал, что ты просто устал, как и я, а ты… — он помедлил, смерил побледневшего, опершегося на выступ скалы Олега долгим взглядом и закончил уже с откровенные презрением: — Ты струсил! И предаешь не только нашу землю — но и СВОЮ любовь!
Они стояли, глядя друг на друга. Потом Олег поднял ладони к лицу и отвернулся. Плечи его задрожали, и голос, и когда он вновь заговорил, прерывался:
— Мы все умрём… мы умрём… мы все будем лежать среди камней… а они будут ходить вокруг и смотреть, как мы гнием… мы не сможем победить.
"Мы уже победили", — хотел сказать Йерикка, потому что это была правда. Сказать — и уйти, потому, что с трусом не о чем разговаривать.
