Олег Верещагин - Я иду искать… Книга вотрая: За други своя!
На людных площадях и широких улицах торгуют крикливо и навязчиво сотни лавок и лоточников. Проезжают бронированные отряды стражи; кое-где данваны несут над толпой свое холодное величие; вихрем проносятся конные гонцы, лупцуя плётками толпу и стаптывая неповоротливых, неловких, нерасторопных, увечных; рядами сидящие вдоль стен нищие выставляют напоказ раны и увечья такие ужасные, что не знаешь — вывернуть ли кошелек в подставленную чашку или бежать прочь, сломя голову, причем трудно понять — настоящие ли это увечья или искусная подделка для возбуждения жалости (а больше — любопытства, жалость редка среди ханваров); стайки "детей улицы" носятся в толпе, получая пинки, удары и проклятья, готовые украсть, попросить, отобрать; верблюды и лошади плывут над людскими головами вместе с хургами — неповоротливыми исполинами в костной броне, которых ловят и приручают на южном берегу залива Хурагэн — таща грузы, грузы, грузы… на рынке рабов у подножия второй стены можно найди все, что угодно: от дешевой и тупой рабочей силы до славянских мальчиков "для забав", от домашней прислуги до танцовщиц, годных ко двору хаанна. Над всем этим — непроницаемое облако вони и мух… В закоулках, где гниют отбросы и трупы, где с писком шарахаются из-под ног, разбрызгивая лужи помоев, громадные крысы, таятся до поры беспощадные, кошмарные болезни — чума, холера, тиф, проказа, язва, один вид больных которыми должен заставить людей отшатнуться от этого жуткого места. Между тем — и здесь живут люди!!! Они рожают детей!!! Они что-то едят!!!
Ни один из городов средневекового славянского мира даже в худшие свои времена не был так велик, богат, пышен, страшен, беспощаден и безжалостен, как Ырганда — далеко не худший город Ханна Гаар!
А теперь представьте себе, что вы в этом городе. И вы в нем не на время. Вы даже не его житель. Вас там… ПРОДАЮТ.
…Продавали с хрестоматийного помоста, чтобы все видели, какой товар выставлен на продажу. Славяне утонула в массе самих же хангаров — своими сородичами эти существа торговали с абсолютным хладнокровием и без каких-либо комплексов — но в первую очередь покупатели расхватали именно славян.
Однако, Олег остался сидеть на темных от времени досках. На чего косились. Кое-кто издавал завистливые звуки, похожие на посвистывание змеи, Но желающих купить не находилось — а все разговоры между конвоирами и потенциальными покупателями, похоже, сводились к взаимным оскорблениям и явному нежеланию покупать рослого мальчишку с полудесятком шрамов на худощавом мускулистом теле, жутковатой татуировкой на груди и вовсе не рабским взглядом.
Солнце пекло беспощадно. Хотелось пить, а еще больше — сломать колодку и проломить головы всем, до кого успеешь дотянуться. Этот вариант пока что был недоступен, но его Олег обдумывал с особым наслаждением. Время текло мимо равнодушной рекой. Временами Олег обводил толпу взглядом, надеясь увидеть хоть одно человеческое лицо — не хангара и не раба. Пусто. Никого. Подкатывали тоскливые мысли о том, что он был в одном шаге от дома. В одном шаге! И что будет с ним дальше? Неужели все-таки смерть, будь она неладна?!
Он сморгнул пот и еще подумал — если суждено вырваться, он не перестанет воевать. Со всем этим воевать НУЖНО. Это так же необходимо, как подметать полы в доме. Если горцы ушли — это еще не значит, что борьба окончена. Горы стоят и леса зеленеют — и тут, и на Земле. И он ЗНАЕТ людей, на которых можно положиться. И ЗНАЕТ, как обращаться с оружием. И ЗНАЕТ пути. А больше ничего и не надо.
Хангары вокруг неожиданно засуетились, залопотали громче, хотя и так гам от них стоял невыносимый. Впечатление создалось такое, что они стараются отхлынуть с середины проезжей части. Олег насторожился — и через миг понял, что слышит песню. Четыре или пять мальчишеских голосов слаженно выводили:
Амис ана прияс —
Вит айта, на фари,
Сам Вайу йати,
Басийа Вайу!
— а мужские голоса гортанно подхватывали:
— Аой! Аой!
— Уйаны, — подался назад, к своим, стоявший с краю помоста хангар, все тут же положили руки на рукояти сабель и стиснули их. А Олег увидел едущих анласов.
Три или четыре десятка их шагом ехали через толпу, которая раздавалась перед всадниками быстро и легко. Под анласами были могучие рыжие кони-гиганты, двигавшиеся тем не менее мягко и стремительно. Всадники сидели на конях без доспехов, в одной поддоспешной коже, штанах, жилетах-вестах и сапогах с завязками, подбитых сталью. Непривычно прямые ноги — вставлены в низко опущенные стремена, рыжие волосы — заплетены в косы, спускающиеся на грудь. Доспехи они, как видно, везли в сумах, но слева у седел висели треугольные щиты, на поясах — длинные мечи и большие ножи, за спинами — большие луки с натянутой тетивой и тулы со стрелами. В правой руке каждый держал пику с граненым наконечником, длинным и узким, как игла, уперев конец древка в носок ноги. Анласы блистали браслетами, ожерельями, обручами на волосах, посматривали вокруг презрительно, но добродушно, с усмешкой, и пели. Запевали едущие впереди несколько парней-ровесников Олега, а припев дружным хором подхватывали остальные.
Отряд поравнялся с помостом. Олег смотрел на всадников с тоской и неясной ему самому надеждой, понимая, что он им не нужен и не важен. Если бы он мог окликнуть их на анласском!..
Среди мальчишек крайним к помосту ехал анлас — не рыжий, как большинство остальных, а с волосами светлее, чем у Олега — практически белобрысый. Конь под ним так и ходил, вскидывая голову и задом напирая на оказывавшихся слишком близко хангаров. Успокаивая его одними коленями, анлас оказался рядом с помостом; его лицо, верхового — вровень с лицом сидящего на досках Олега.
Глаза анласа удивленно расширились. Но Олег опередил его, изумленно выдохнув:
— Ва… дим?!.
ИНТЕРЛЮДИЯ:
МАЛЬЧИК
Мы сыты водой из трюмов
И байками о погоде.
Всё те же движенья в танце,
И пары одни и те ж…
Лишь мальчик глядит угрюмо,
Как в душную ночь уходят
Триста его спартанцев.
Триста его надежд.
Тряпочки для обтирки
И всяческие излишки
Смешались в свином корыте
В объедочный парадиз…
Держи же меня за шкирку,
Живущий во мне мальчишка!
Держи же меня за шкирку —
Не дай мне скатиться вниз…
Дай мне руку, мальчик.
Дай мне руку, мальчик.
Дай мне руку, мальчик —
Быть может, я ещё жив…
Мальчик уже не плачет
О прошлогоднем снеге.
Мальчик глядит в окошко,
И — там, где к плечу плечо! —
Себя различает мальчик —
Могучего, как Шварцнеггер!
И львиное сердце бьётся
Под алым его плащом…
Книжка — в отбой. Сказка — в отбой.
Война стоит у дверей.
"Здравствуй, мальчик! Я за тобой —
Вставай, и двинем скорей…"
Под коврик ключ и — шаг за край,
И — счастье тем, кто не спал.
В седьмое небо идёт трамвай,
Сдувая листву со шпал…
Дай мне руку, мальчик.
Дай мне руку, мальчик.
Дай мне руку, мальчик —
Быть может, я ещё жив…
Джинсы мои потёрты.
Чернила мои разлиты.
Прости мою слабость, малый —
Но день мой не наступил…
Шагай же — легко и твёрдо! —
Туда, где твои гоплиты
Точат мечи о скалы
Непроданных Фермопил…
Дай мне руку, мальчик.
Дай мне руку, мальчик.
Дай мне руку, мальчик —
Быть может, я ещё жив…
(Стихи О.Медведева.)
КОНЕЦ ИСТОРИИ ВТОРОЙ
В тексте романа использованы как примеры народного творчества славян и анласов, а так же в качестве стихов О.С.Марычева и Звенислава Гордятича стихи и песни следующих авторов:
— В. Сорокин
— Ю.Кузнецов
— М. Гаврюшин
— А. Драт
— И. Давиденко
— Дж. Селби
— А. Васильев
— Ю.Михайлов
— А.Розенбаум
— Д.Ревякин
— В.Верещагина
— В. Сидоров
— В.Коркия
— В.Высоцкий
— Н.Фоменко
— а так же русские народные песни, причёты, заговоры, славянские былины, русские солдатские и бардовские песни разных лет, стихи, былины и песни, созданные автором романа.
