Владимир Добряков - Час совы
— Что ж, это — неплохая мысль. Хоть какой-то шанс будет. Ты как, Наташа, в состоянии запомнить эту звёздную картину и воспроизвести её потом на бумаге по памяти?
— Это-то не очень сложно, — отвечает Наташа, — Потренировавшись и не такое можно запомнить. Меня смущает другое. А что если излучение маяка будет создавать помехи для какой либо связи у нас. Меня быстро запеленгуют и заставят выключить маяк. Я же не смогу никому объяснить: для чего это нужно. Меня просто не поймут.
— Не беспокойся, — усмехается Лена, — Прежде всего, выключить маяк далеко не просто. А потом, никакими приборами в вашей Фазе засечь излучение маяка невозможно. Он излучает колебания не электромагнитного, а темпорального поля. Самое большее, чем он сможет проявить себя у вас, это отклонением точности хода часов в радиусе до одного километра на полсекунды, секунду в час. Но так как он будет вызывать отклонения по синусоиде, средняя погрешность будет равна нулю, и её никто не заметит.
Больше нас в этой Фазе никто не беспокоит. Мы работаем, занимаемся с Наташей, ведём домашнее хозяйство. Или Мог забыл про нас, или посчитал, что наёмники выполнили свою задачу. Я думаю, что он и не собирался возвращать их назад. Зачем ему лишние свидетели? Старый Волк и Кора тоже больше не выходят на связь.
Наташа каждый вечер минут по сорок проводит на поляне, запоминая картину звёздного неба. По утрам она воспроизводит её на бумаге, а вечером они с Леной проверяют, насколько точно у неё получилось. В конце концов, однажды вечером Лена вытаскивает меня на поляну и показывает картинку, нарисованную Наташей. Я смотрю на небо. Идентичность полная! Остаётся только вернуть Наташу домой. Маяк в медальон я уже вмонтировал.
Между тем природа поворачивает к зиме. Выпадает первый снег. Лена с Наташей (та тоже уже освоила Синтезатор) творят себе зимнюю одежду и обувь.
Кора на связь всё не выходит. Но Наташа, на мой взгляд, этим не очень-то огорчена. Она с большим интересом занимается по программе подготовки и занимается довольно успешно. Она уже сдала нам несколько зачетов и два экзамена. Как и положено кандидату в хроноагенты, на отлично.
Как-то вечером, когда до Нового Года, по моему календарю, осталось не более десяти дней, мы сидим и обсуждаем праздничную программу. Лена фантазирует по поводу меню. Непременным условием она ставит пельмени и всё время допытывается у Наташи, какое у неё любимое блюдо. Наташа теряется и никак не может ничего толком назвать. Я прекращаю эти кулинарные изыски.
— Завтра беру автомат, встаю на лыжи и отправляюсь туда, где я на этой неделе видел следы кабанов. А уж что я из кабана вам приготовлю, это предоставьте моей фантазии.
Женщины соглашаются и тут же переключаются на салаты, десерт и торты. Это уже не по моей части. Я подхожу к Синтезатору и изучаю «меню» в разделе «Спиртные напитки». Два раза я угадывал: это когда мне потребовалось бренди и сухое вино. Сейчас мне надо отыскать шампанское. Время ногу сломит среди этих незнакомых названий! Надо быть поосторожней. Еще напою женщин какой-нибудь замысловатой экзотикой, от которой кошки зеленеют.
Бросаю взгляд на женщин и невольно задерживаю его на них. Они сидят в полутёмном углу, освещенные лишь огнём очага, который затейливо играет на полупрозрачной ткани их накидок. Накидки то вспыхивают ярким блеском, то становятся совершенно непрозрачными, то, наоборот, как бы исчезают. Причем всё это происходит у них не синхронно, и в разное время они выглядят по-разному. Ну, а если учесть, что кроме накидок на них не считая трусиков и тапочек ничего нет, то зрелище получается феерическое. Я замечаю, что занятия с Леной пошли Наташе на пользу. Её фигура, и без того неплохая, налилась внутренней силой, стала как бы совершенней. В ней чувствуется какая-то гармоничность и завершенность. Глядя на неё, я испытываю удовлетворение делом рук своих. Как-никак, я сколько гонял её на тренировках.
Наконец, я решил «винный вопрос» и бросаю взгляд на таймер. Ого! Уже час двадцать!
— Девоньки! А не пора ли на боковую? Завтра будет день, будет время на разговоры.
Наташа вздыхает, чмокает меня и Лену в щеку и, пожелав спокойной ночи, уходит в свою комнату.
Лена, не вставая с дивана, снимает свои трусики и, видя, что я не проявляю поспешности, медленно поднимает вдоль бёдер свою накидку. А она то вспыхивает, то темнеет, то исчезает, и я, как завороженный, смотрю на неё.
— В чем дело? Что это ты так на меня смотришь? — недоумевает Лена.
Я коротко объясняю ей, что меня так заворожило. Лена смеётся, расстёгивает мой халат и увлекает меня на диван, прижимая к своему горячему, ароматному телу. Медленно проводя по этому телу руками, я поднимаю переднюю часть накидки почти до плеч и припадаю к манящим полушариям грудей с призывно поднявшимися навстречу сосками. Лена обнимает меня и начинает ласкать от поясницы и ниже ступнями, голенями и бёдрами своих длинных, гибких ног. О, как она умеет это делать! Я, конечно, так ногами не владею, но у меня есть руки, губы и язык, и я даю им волю. Долго, очень долго мы держим друг друга вблизи критического уровня, но не позволяем достичь его. И только когда давно разгоревшееся пламя уже начинает ослабевать, мы подкидываем в него новую порцию топлива и сгораем без остатка.
— Что ты думаешь о Наташе? — спрашивает меня Лена, когда я лежу, задумчиво глядя на тлеющие в очаге угли.
— Это в каком смысле? — настороженно спрашиваю я.
— А в таком, что, как ни поверни, нам придётся с ней расстаться. А я привыкла к ней.
— Я тоже привык. Но мне кажется, ты торопишь события. От Коры ни слуху, ни духу. Да и, помнишь, она сказала, что у неё это может и не получиться.
— Нет. У неё получится. Я ей верю, раз она обещала, сделает. Ты заметил, она относится к нам иначе чем Старый Волк.
— Заметил, и давно. Я же говорил, что она там тоже человек подневольный. И потом, мы с ней вместе работали и на Плее, и на «Капитане Джуди Висе». Знаешь, не всё было гладко, и впросак друг с другом попадали, и ругались, но когда всё закончилось, мне было жалко с ней расставаться.
— Это в каком плане? — подозрительно спрашивает Лена.
— Не в том, в котором ты подумала. Она — отличный партнёр, понимает всё с полуслова, ей не надо ничего доказывать. Она полностью доверяет тому, с кем работает. Вот, к примеру, операцию с выносом Олимпика на поверхность Мегаполиса у нас бы отрабатывали и рассчитывали не менее двух суток. А мы с ней всё согласовали, сидя в баре, за полчаса. Она считает, что раз человек за дело берётся, он знает, что делает. Но и сама она требует к себе такого же отношения.
— Да, — говорит Лена после недолгой паузы, — Сама она личность тоже незаурядная. Но мы с тобой отвлеклись. Мы же говорили о Наташе. Знаешь, у меня к ней какое-то двойственное отношение…
— Хочешь, разъясню какое? Вечером, когда вы сидели рядышком на диване, а я смотрел на вас, мне пришло в голову, что вы вдвоём напоминаете молодую маму с рано повзрослевшей дочкой.
— Вот-вот! Именно! — Лена поднимает палец, — А я всё не могла понять, что же у меня к ней за чувство? Оказывается, я воспринимаю её как дочь.
— Эх, ты! А ещё психолог! Саксофонист ты, а не психолог. В чужих душах разобраться тебе раз плюнуть, а в своей не можешь.
— А своя душа, она всегда большие потёмки чем чужая. Но вот ещё что мне думается. Мне кажется, что она, хоть ей и хочется домой, но уже не стремится туда так, как в первые дни. Ей там будет уже неинтересно.
Я задумываюсь. А ведь Лена права. После того, что Наташа узнала от нас, чему у нас научилась, что увидела на экране монитора; жизнь второй половины ХХ столетия покажется ей скучной, пресной и неустроенной. Ровесники будут казаться ей детьми. То, чему её будут учить в институте, она уже знает. А о темпоральной математике и хронофизике её профессора и представления не имеют. И что хуже всего, она будет вынуждена всё это носить в себе. Никогда и ни при каких обстоятельствах она не сможет ни с кем поделиться тем, что ей известно. Если ей просто не поверят и посмеются, это будет самый безобидный вариант. Может быть зря мы начали с ней работать? Нет, не зря. Иначе она бы от безделья здесь с ума съехала. От безделья и безысходности.
— Знаешь, Лена, я считаю так: последнее слово должно быть за ней. Она сама должна решить свою судьбу: идти ей домой или оставаться с нами. Здесь мы не в праве решать за неё. Поверь, мне тоже жалко будет терять её. Но если она пожелает вернуться домой, могу ли я её отговаривать? Давай, договоримся так. При ней этот вопрос поднимать не будем. Не надо подталкивать её ни к какому решению. Пусть всё решает сама. Сможет Кора организовать её возвращение или нет, а если сможет, то когда; сколько воды к тому времени утечет. Пусть всё идёт так, как идёт.
— Хорошо, — шепчет Лена, — Я согласна. Пусть всё идёт так, как идёт.
Но, видимо, не случайно состоялся этот наш разговор. События следующего дня показали, что просто так и насморка не бывает. Началось всё с утра.
