Алексей Пехов - Последний Завет
Из трех арбалетных болтов целыми остались только два. Тот, что ударился о стену, теперь никуда не годился. Герман вновь вставил болты в продолговатый “пенал” обоймы и зарядил арбалет. Пора в дорогу.
— Франц, подними нож. Ты готов?
Паренек поспешно кивнул. После вчерашнего происшествия вид у него был бледный. Герман послал крысокота вперед и двинулся к выходу из подвала. Прежде чем выйти из здания, он выглянул на улицу. Дождь за ночь прекратился, и теперь в ямах искореженного асфальта масляно блестела вода. Свежо. Туман уходил, видимость наконец стала вполне приличной. Во всяком случае, отсюда была отчетливо различима завалившаяся на бок туша жабобыка, а вокруг — тела погибших в схватке Мусорщиков. Живых вроде бы нет. Герман потянулся было к запретному, но тут же себя одернул. Не следует заигрываться — от головной боли можно и сознание потерять. Такое уже случалось с ним несколько раз, и Герман очень не хотел снова падать в обморок. Ничего запретного до полудня! Придется полагаться исключительно на острое чутье крысокота. Зверь вел себя спокойно, словно опасности не было, но Герман все еще не решался выйти из укрытия. Он внимательно изучал улицу, вглядывался во тьму окон близлежащих зданий, лег на землю, приложив к ней ухо, но ничего не услышал. Как видно, Мусорщики решили оставить их в покое, а может, врагов что-то вспугнуло. Неужели речи призрака из голографического письма о кальмарах? Только темные боги знают, что может напугать этих ненормальных Мусорщиков.
Франц нетерпеливо топтался на месте, украдкой поправляя мешок. Герман наконец решился:
— Идешь за мной. Быстро. Верти башкой. Но под ноги не лезь. Усек?
— Да, — кивнул Франц.
— Двинули!
Крысокот бежал метрах в двадцати впереди — разведывал местность. Герман держал арбалет наготове, но желающих напасть пока, к счастью, не наблюдалось. Охотник хорошо знал, что доверять мнимому затишью не стоит. Иногда оно означало, что крупный хищник притаился неподалеку, выпустил когти и ожидает, когда ты подойдешь поближе. В другом случае тишина предвещала приближение Бури или иного бурного проявления дурного нрава природы. А еще Герман был уверен в том, что такая же тишина окружает следопыта, когда он уже умер: все живые существа в этом мире перестают существовать, а он все блуждает и блуждает по пустынному Городу, пока не поймет, что его больше нет. Помнится, идея эта принадлежала Альбе и почему-то напугала его тогда до чертиков. Вот ведь странно: теперь, после смерти Альбы, при воспоминании об этом он чувствует себя совершенно спокойно. Может быть, он и сам перестал бояться смерти, может быть, иногда ему даже хочется, чтобы она пришла, и, может быть, тогда, где-то там, в другой реальности, он встретится с Альбой. Тишина вдруг стала тяготить его.
— Не нравится мне все это, — проговорил Герман, — странно…
— Что странно? — откликнулся Франц.
— Мусорщики — народ упрямый, они так просто дичь не оставят. А о нас словно бы забыли…
— Разве это плохо?
— Не знаю, не знаю. — Герман резко обернулся, ему показалось, что в развалинах мелькнула тень и послышался какой-то шорох.
Он замер… Жестяной лист почти оторванной кровли на соседнем здании шевельнулся, задрожал под ветром, издавая отчетливое шуршание, и Герман шумно выдохнул.
— Ложная тревога, — сказал он, — двинулись дальше…
На Мусорщиков путники наткнулись, когда почти добрались до железнодорожного полотна. Четыре тела лежали прямо посреди улицы в самых нелепых позах. Поначалу Герман подумал, что они — покойники, но стоило подойти к ним поближе, и охотник понял, что все четверо живы. Из-под век на небо смотрели мутные, пустые глаза, будто хозяин тела пошел прогуляться, оставив оболочку лежать на асфальте, на радость местным хищникам. Герман поежился. Вспышка новой заразы? Не решаясь приблизиться, он долго и внимательно изучал лежащих на земле людей. Первым не выдержал Франц:
— Что с ними?!
— Сколько же ты интересных вопросов задаешь! Не знаю я, что с ними! Вроде живы, а вроде и нет. Как будто их парализовало. Видишь, живые…
Герман пересилил себя, подошел к ближайшему телу и осторожно пошевелил Мусорщика ногой. Никакого эффекта. Казалось, Мусорщик спит с открытыми глазами. Парень бессмысленно смотрел в небо, никак не реагируя на присутствие чужаков. Осмелев, Герман пнул его в бок. Без толку.
— Что ты делаешь? — спросил он, заметив, что его спутник времени не теряет.
Франц стоял на коленях над одним из Мусорщиков и задумчиво держал его за руку.
— А? Щупаю пульс.
— Ты что, в этом что-то понимаешь?
— Немного…
Герман покосился на Франца с уважением: если паренек понимает что-то в болезнях и даже умеет их лечить, то клан Ветродувов с распростертыми объятиями примет в свои ряды такого полезного человека.
— Пульс у него редкий, — сказал Франц. — Причем очень. Ударов двадцать в минуту, не больше. Я такого раньше… — он запнулся — Я такого раньше не видел. Если это и яд, то очень странный. Смотри.
Франц без труда согнул и разогнул руку Мусорщика.
— Это не тот токсин, что вчера вкололи мне. Даже не могу предположить, что это такое.
— Плевать мне, что это такое. Вон железная дорога уже видна. Оставь их. Все равно мы не будем им помогать.
— Так нельзя. — Франц отрицательно покачал головой. — Разве мы можем оставить их тут без помощи, вдруг какой-нибудь хищник…
В это мгновение Герман у дальней стены в ста метрах от них заметил нечто очень и очень любопытное.
— Гнев, — позвал он и дважды щелкнул пальцами.
Крысокот стремительно кинулся вперед, следом за ним двинулся Герман, оставив Франца возле Мусорщиков. Пусть себе рассуждает о помощи безвинно пострадавшим отморозкам. Его подобными речами не растрогаешь. Мусорщики — враги. Пусть о них позаботятся люди из их же клана. Хотя он сильно сомневался в том, чтобы Мусорщики стали помогать друг другу. Не такой был характер. Каждый сам за себя. Мерзкие ублюдки…
А парень, судя по всему, неплохо разбирается в медицине. Герман оглянулся и увидел, что его спутник приподнимает веко одного из парализованных, трогает его горло и явно смекает про себя что-то, задумчиво наморщив лоб.
Герман приблизился и остановился, пораженный увиденным: возле стены, наполовину вывалившись из окна здания, без движения лежал кольчатый зубастый зверь — медведкочервь. Он дышал — ноздри его редко, но широко раздувались, а из пасти тонкой струйкой вытекала желтая слюна, семь десятков длинных розовых ножек подрагивали. Неподалеку от хищника, поджав под себя лапы, беспомощно растянулся крупный грызун — сумчатый крот. За ним, в нескольких метрах дальше, свернулась, поджав розовые лапки, парочка малышей-ревунов… Такого Герману видеть еще не приходилось. Чтобы разом все живое в округе впало в глубокий транс.
