Андрей Круз - На пороге Тьмы-2
– А адаптанты тоже? – скромно поинтересовался я.
– Адаптантов разведбат в тех краях разогнал, как мне видится, – сказал Иван.
Не, ему бы наивности чуть поубавить надо в каких-то вопросах. То вроде умный и нормальный, а то как ляпнет что…
– Вань, это, опа… они в той деревне жили, – сказал я, отставляя кружку – кипяток, пусть чуток остынет. – Сбежали от разведбата и обратно вернутся, как те уйдут. А не уйти не получится, Тьма близко. И с ума сойдешь, и от гончих всяких отбиваться обалдеешь.
– А разведбат ту деревню сжег, – сказал Иван спокойно, подув в кружку. – Вообще сжег, под корень. Некуда им возвращаться.
* * *Вчера по домам разъехались не сразу, а сначала с Федькой закатились в хинкальную, поужинать и, главное, поговорить. Тема разговора была проста и понятно, так ее Федька огласил:
– А Серега-то с рынка того… за лохов нас держит.
При этом он, взяв хинкали за «хвост», прокусил бок и высосал из него весь бульон, шумно и с удовольствием.
– Мне, вообще-то, так с самого начала показалось, – напомнил я. – Хоть и аргументировать не мог. Баржу, похоже, ищут уже все.
– Ага, похоже, – кивнул Федька, попутно активно жуя. – Есть идеи, что из этого вымутить можем?
– Особых нет, – честно признался я. – Но думаю, что некий козырь на руках у нас есть.
– Пашка?
– Он самый. Серега знает просто о том, что кто-то с баржи живой остался, у нас на Ферме, если нас, конечно, не разводят, даже про уцелевшего человека вообще не в курсе.
– И что делать предлагаешь? – спросил Федька, доливая пиво из кувшина в кружки.
– Предлагаю… как из рейда вернемся, чуть глубже в этом покопаться. Людей поспрошать, за Пашкой, может быть, проследить. Помнишь, что нам Мамед говорил про Серых?
– Что он с безопасниками тусовался?
– Точно! – воздел я к потолку указующий перст. – И если Паша у него не втемную работал… а работать в экспедиции совсем втемную может только дебил, то у него какие-то контакты должны быть.
– У меня девка была из безопасности, каждую ночь контакта по три совершали, и что? – скептически скривил морду Федька.
– Само по себе – ничего, а в совокупности с другими фактами может быть и чем-то, – пожал я плечами и отпил пива.
– Ну… да, может, – кивнул он.
В общем, какой-то план действий на будущее определили.
С утра за мной впервые заехали на канадском «шевролете». Воспользовались, так сказать, преимуществами казенного транспорта. Его вчера Степаныч с Фермы погнал следом за нашим «Блицем».
Побибикали под окном, а я уже возле него и стоял, дожидался. Помахал рукой, поцеловал Настю, так и не вставшую сегодня с постели ввиду нелетной погоды, и побежал вниз. Поздоровался с толстяком-комендантом, почитывавшем газету за стальной дверью с зарешеченным окошком, да и выскочил наружу, под дождь.
Федька, сидевший, естественно, за рулем, поздоровался за руку. Иван со Степанычем уже сидели в салоне, они мне просто ручкой сделали. Печка была раскочегарена, так что все наслаждались теплом и сухостью, благодать прямо.
– Сейчас катер смотреть будем, – сказал мне Степаныч, покуривающий в приоткрытое окошко.
– То есть мы не на Ферму? – уточнил я.
– Не, в порт едем, – сказал Иван. – Там он. Потом ходовые испытания устроим, и если все нормально, то завтра прямо из города и выйдем. У Фермы на реку выхода-то нет.
– Это без проблем.
Федька тронул машину с места и погнал ее по грязной и мокрой улице, расплескивая лужи. Экипаж оказался трясучим, пришлось рукой ухватиться за ручку из гнутого стального прутка, крашенного в защитный цвет.
– И как тебе машина? – спросил я у Федьки.
– Да отлично, – одобрительно постучал он по большому, полого лежащему рулю. – Медленная, зато гребет как «шестьдесят шестой», где хочешь пролезет. А вот как жрет – еще не понял.
Утро за окном было серым, промозглым и – привычным. У меня в голове весь мир уже так выглядел, мокрым и холодным, потому что ничего другого здесь пока увидеть не довелось. Прохожие все так же кутаются в накидки и плащ-палатки, раздуваемые резким ветром, машины все так же осторожно объезжают лужи. Где-то за окраиной дымит в серое небо металлургический, пачкая его до совершенно непотребного цвета, да и во всем мире доминирует гамма: серость и уличная грязь. Ну и облетевшая бурая листва, скользкая и слипшаяся, которой были выстланы обочины.
– Зима вообще будет, или где? – не выдержав, спросил я.
– Будет, будет, куда она денется, – пробурчал Федька, прикуривая от зажигалки. – Еще осточертеть успеет, будешь такой же грязной весны как манны небесной просить.
– Это потом, а пока грязь надоела.
Машина проскочила Советскую до площади Баумана, свернула в сторону реки, на Большевика Проскурина, кто бы это ни был, и затем, выбравшись на Первомайскую набережную, поехала в сторону промзоны, к которой и прижимался местный порт.
У его ворот снова стало довольно оживленно. Выезжали и заезжали какие-то грузовики, через окна было видно, что два местных кабачка, «Якорек» и «Пирожковая» были полны, в самой заводи, уставленной небольшими судами, работал кран, грузивший с палубы какой-то баржи на грузовик штабель серого силикатного кирпича. Там же, на палубе, были видны накрытые брезентом штабеля ребристого шифера.
На КПП нас пропустили легко, стоили Ивану предъявить удостоверение. Затем мы покатили куда-то между складов, дорогу показывал Степаныч, и когда он гордо сказал: «Вот!» – мы очутились на самом берегу, возле длинного причала-понтона, лежащего на бочках. И к этому причалы было пришвартовано десятка полтора моторных лодок разной длины.
Нас, похоже, ждали. Едва «шевролет» остановился, как из маленького обшарпанного флигелька выбежал невысокий усатый мужик в чистом сером ватнике и фуражке-капитанке, принявшийся здороваться со всеми за руку по мере того, как мы вылезали из машины, и каждому представляться:
– Пашкин! Пашкин! Пашкин! Пашкин!
– Здорова, Пашкин, – хлопнул его по плечу Степаныч. – Мы за катером.
– Да это понятно, – хлопнул тот Степаныча в ответ. – Ты ведь просто так, поболтать да рюмку выпить не заедешь, только по делу.
– Да ладно, чего врешь? – оскорбился наш механик. – Две недели назад ты же у меня на дне рождения был.
– Так то я к тебе ходил, не ты ко мне, – попенял Пашкин. – Ладно, глядите на ваш катер.
– Веди уж, – буркнул Степаныч, спускаясь к понтону по деревянным ступеням.
Катер удивил своей некрасивостью и калошеобразным видом. Добротная вроде как посудина метров девяти-десяти в длину, с серыми, шаровыми бортами и грязно-белой рубкой, отличалась задранным носом, сильно сдвинутой вперед высокой ходовой рубкой с большими окнами и продолжавшей ее рубкой пониже, с дерматиновыми лавками вдоль бортов, на которых можно было усадить человек восемь. Затем был небольшой участок открытой палубы, потом люк в машинное отделение, судя по всему, и еще чуть-чуть места на корме.
