S-T-I-K-S: Гильгамеш. Том I (СИ) - Перваков Тимофей Евгеньевич

Из пещеры вело несколько ходов и Марк забежал в тот, на который указал ему новый знакомый, после чего послушал совета и продолжил рассасывать кислую конфету в чулке.

Марк бежал вперёд, ему становилось всё легче, Горгон ругался всё чаще, потому что туман неумолимо поднимался всё выше и выше. Извилистый путь вёл не прямо, а змеился, так что Марк не был уверен, убегают ли они от тумана или движутся обратно. Но судя по молчаливой уверенности Горгона они двигались в правильном направлении.

Бежать с тяжёлым спутником на спине оказалось тяжелей, чем Марк представлял изначально. Горгон хоть и был уполовинен, весил немало и как бы Марк не был вынослив, он то и дело останавливался для передышки.

Пещерная кишка, изначально бывшая достаточно широкой для проезда автомобиля, всё сужалась, заставляя Марка и Горгона пригибать головы, уворачиваться от сталактитов и неровностей. Туман уже заполнил всё пространство и становился плотнее. С каждом минутой видимость падала и вскоре Марк перестал различать собственные руки.

— Беги прямо, пока не упрёшься в стену, — крикнул Горгон, крепче вцепившись в плечи. Собрав остаток сил, Марк рванул что есть мочи, ударяясь о неровности стен, полностью положившись на Горгона. Ему вдруг показалось, что в тумане начали появляться искры и всполохи. Однако, он понял, что ему не кажется. Туман действительно то и дело стали пробивать вспышки искр, будто кто-то пытается зажечь реальность невидимым огнивом. Через секунду искры стали сменяться маленькими молниями и тут Марк вдруг упёрся в стену. Ощупав её, он теряя надежду на спасение, крикнул Горгону:

— Здесь тупик!

Но Горгон не ответил. Вместо этого он зарычал, скривился, нос утонул в бороде, а лоб скрыл узкие щёлки глаз, превратив лицо в одну страдающую морщину. Всё его тело напряглось, после чего каменная стена перед Марком начала размягчаться, превращалась желе. Гранит, сотнями эпох формировавший массивные своды пещеры, превращался в податливую массу, которая тут же начала рыхлыми кусками вываливаться на руки Марку.

Горгон, потеряв сознание, рухнул наземь, и Марк снова взвалив тело напарника на плечо, принялся протискиваться сквозь жирную развалистую массу. В тумане уже во всю силу танцевали вспышки молний. Без единого звука, но пытая глаза ужасающей яркостью, туман мерцал всё быстрее и быстрее. Подобно таймеру обратного отсчёта, эти всполохи не могли обещать ничего хорошего тому, кто останется внутри. И в последний момент полуслепой взмыленный, как загнанная лошадь Марк сделал финальное усилие и протолкнул Горгона сквозь вязкое желе. Тот рухнул на ровный мраморный пол соседнего осколка. Рванув вперёд, Марк уже наполовину вырвался из окутанного непроглядной пеленой куска реальности. В этот момент туман мигнул последний раз и растворился, не оставив за собой и следа. А на месте прохода, созданного Горгоном, снова появилась непробиваемая гранитная стена...

Глава 9

Lū libbu šūlūtum pānšu.

Его мудрое сердце ищет друга.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица I

Марк уже попрощался с жизнью, как вдруг чьи-то сильные руки вырвали его из всепоглощающей пелены и он свалился прямиком на многострадальные культи Горгона. Бородач в очередной раз спас ему жизнь. Калека застонал и спихнул Марка с себя, схватившись за разболевшиеся от таких издевательств обрубки ног.

Марк же распластался на полу. Сердце грозилось разорвать рёбра и выпрыгнуть из груди. Колотил озноб и все мышцы болели словно его опустили в чан с кислотой. Пустой желудок выворачивало наизнанку липкой желчью.

Горгон понимал, что сейчас его спутнику ничем не помочь. Слишком слаб и слишком истощён. Ему-то были не впервой забеги по подземным лабиринтам Приграничных Земель, да и жил он в этом мире достаточно долго. А может секундная разминка со смертью от перезагрузки оказала на новичка такое давление? Этот вопрос он припасёт для Института. Сейчас же у него было много других проблем.

Понимая, что им требуется место для отдыха, Горгон повернулся к Марку, достал из кармана несколько изумрудных кругляшей и ссыпал их в пристёгнутый к куртке чулок Марка.

— Рассасывай. Без этих пилюль ты долго не протянешь, — проговорил он, но Марк впал в беспамятство и Горгон сунул мешочек с шариками ему под язык.

После этого, хрипя от натуги, взвалил Марка себе на спину, удерживая зубами за ворот военной формы и, как таракан, перебирая сильными руками, медленно пополз к перегородке в торце станции, возле которой был навален разномастный мусор. Расстояние было невелико, но Горгон стремился к перегородке изо всех своих сил. Заражённые боялись перезагрузки, и потому шанс нарваться на тварь рядом с обновлённым сектором был минимален. Однако сразу после падения туманной пелены алчущие плоти мутанты хлынут неостановимым потоком в поисках растерянных вкусных людей. У них было немного времени перед началом такого «прилива». А пока дар Горгона перезаряжался и Марк был ни на что не годен, их могут сожрать даже ползуны.

За перегородкой находился кабинет дежурного по станции. Горгон знал о нём, потому что несколько раз водил группы через это место. Также как знал, что перегородка будет не заперта. Добравшись до толстых железных прутьев, он обнаружил, что мусорные кучи, на самом деле оказались обглоданными человеческими останками, и одеревенелой от крови одеждой погибших бедолаг. Между прутьями в одном месте висела застрявшая голова несчастливца, желавшего протиснуться сквозь толстые решётки. В ней суетливо копошились жирные личинки. Заражённые истерзали голову со всех сторон, но даже так у них не вышло выдернуть кусок вкусного трупа наружу.

Подобных картин за свою насыщенную жизнь Горгон насмотрелся немало. Однако, что-то в этой куче не давало ему покоя. Интуиция настойчиво шептала ему важную деталь, но он не мог расслышать её голос. Высыпав из капроновой ткани, закреплённой на его груди, шелуху от предыдущих виноградин, он бросил туда пару новых шариков и принялся рассасывать их. Уложив бессознательного Марка на более чистое место, Горгон пополз ближе к застрявшей в прутьях голове.

Ничуть не брезгуя, он взял несколько самых толстых личинок и направился к дверному замку. Прочный механизм надёжно защищал тихое место, где они наконец смогут отдохнуть. Горгон затолкнул личинок в замочную скважину и, наложив сверху руки, активировал дар. Поначалу ничего не происходило, но по мужчине было видно, какие усилия он прилагает. Капля пота, собирая грязь, прокатилась по напряжённому лбу, горбинке носа и упала на мраморный пол, покрытый кровяной коркой. В замке послышался скрежет раздвигаемой стали, но Горгон упорствовал и продолжал применять дар. Стоя на культях, он не замечал, как разбереждённые раны простреливало болью. Эту боль он знал, как старого друга, и давно научился её терпеть. Но вот боль от длительного применения дара каждый раз оборачивалась адским мучением. Поэтому, когда разросшийся на личинках камень выломал запорное устройство и дверь отворилась, он снова упал на живот, глубоко задышав. Рассасывая зелёные шарики, он восстанавливал силы, а мигрень понемногу отпускала.

Глянув на Марка, он удовлетворённо заметил, что приступ утих и теперь тот спал, не реагируя ни на трупную вонь, ни на трескотню ломаемого замка. Горгон подполз ближе и начал приводить Марка в чувство градом хлёстких пощёчин.

Очнувшись, Марк встрепенулся и осмотрел пространство вокруг. Они находились в метрополитене. Станция «Пижменская» была искусно отделана мрамором и красным гранитом. Живописно ветвились керамические пальметки, переходя в цветистые переплетения лавра и шафрана. В высоких потолках величественно разместились нарядные канделябры, и с их многочисленных жирандолей свисали бородавчатые струйки металла, воспроизводившие плавленый воск. Отливали золотом фригийские колпаки и ликторские связки.

Так еще несколько дней назад этот памятник стиля и мастерства мог расписывать молодой экскурсовод. Сейчас же голова этого экскурсовода висела, зацепившись за канделябр, а тухлые ошмётки от группы туристов слоем кровавой мастики покрывали произведения великих гениев, ради которых они приехали в этот край. Огромные колонны были исполосованы острыми когтями, а некоторые и вовсе разбиты в мраморную крошку. Узкий перрон был охвачен сетью трещин, словно опутанный неводом кашалот. Заражённые провели на станции воистину Варфоломеевскую ночь, изукрасив её в единственный цвет, приходившийся им по душе - цвет смерти. Разглядеть в этой мясницкой бойне следы былого величия не смог бы ни один именитый галерист.