Анатолий Нейтак - Контрмеры
По-другому? Суставы?
А может, не только они? Может, ещё что-нибудь такое, не сразу заметное?
«Всё-таки иная разумная раса? Кажется, я начинаю в это верить…»
– Когда прибудем на пересадочную, пореже открывай рот, – посоветовала Сарина на ходу, не оборачиваясь. – Причины объяснять надо?
– Не дурной, – буркнул Рон в ответ. – Пересадочная, говоришь? А потом куда?
– Да расслабься ты. Тебя ждёт всего лишь экскурсия по одной из станций Главного Узла.
– С чего это такая щедрость?
– Это не щедрость. Вот как ты сам стал бы себя вести на моём месте? Учитывая этические ограничения, конечно.
– Это какие именно?
– Давно не дрожал от испуга?
«Сплошные вопросы, семь на двадцать! Прямо театр абсурда!»
К счастью, Сарина, видимо, тоже понимала, что так они далеко не уйдут, и принялась деловито перечислять:
– Самое простое, что я могла бы сделать – воспользоваться своим пси. Подавить волю при помощи морока, или устроить ментальное сканирование, или использовать что-нибудь более изощрённое, вроде «правдодела». Конкретные методы не слишком важны. Одна беда: ни один из этических кодексов не позволяет мне даже просто читать твой эмоциональный фон. Ведь ты не являешься Владеющим, который мог бы
парировать мои действия; более того: ты формально ни в чём не обвиняешься и даже не подозреваешься.
– Да ну? Я ведь существо другой расы, вашим законам не подчинённое!
Сарказм пропал втуне.
– Законам – да, – с прежней серьёзностью отозвалась Сарина. – Но мораль универсальнее, она применима ко всем вменяемым разумным существам. Или у вас считают по-другому?
«Знала бы ты, как у нас считают», – мрачно подумал Рон. Ему было стыдно. И за пришедшую из седой визаррской древности поговорку «человек человеку враг», и за стандартную политику по отношению к ксеноморфам, о которой он слышал много разного, но никогда и ничего хорошего, и за… в общем, за многое.
То, что он сам, Рон Гайлэм, ни в чём постыдном замешан не был, положения не облегчало.
– Ладно, продолжим об этических ограничениях. Хезрас со своей командой узнал о вашей биохимии вполне достаточно, чтобы синтезировать комплекс веществ, способствующий откровенности. Лёгкий наркотик для эйфории, чуток депрессанта с избирательным действием – снизить волевой контроль, плюс стимулятор памяти… в
дремучие докосмические времена такое зелье называли, кажется, «балаболкины капли».
Но если я хотя бы заикнусь о таком прикладном эффекте его целительских изысканий, Хезрас немедленно потащит меня на допрос в комиссию по этике. И будет прав. Значит, медицину тоже отбрасываем. Остаётся имитатор.
– Что?
– Имитатор, – повторила Сарина медленно и отчётливо. – Механическое устройство, создающее качественную иллюзию, мало– или вообще неотличимую от реальности. Имитатор делает примерно то же, что и насылающий морок Владеющий, только методы другие.
– Понятно.
«Ещё бы мне не было понятно. В виртуальной реальности можно, например, несколько раз подряд содрать с жертвы кожу. Со всей сопутствующей кровищей, воплями, полноценным набором болевых ощущений… и без опасений, что в реальности это приведёт к чему-нибудь серьёзному. Заикание и ночные кошмары на всю оставшуюся жизнь – это ведь несерьёзно, да?»
– И что же мешает вам, уважаемая, применить ко мне этот чудный бескровный метод?
– Ничто. Кроме этических принципов.
Взгляд Сарины в упор был глубоким и редкостно тяжёлым. Даже направь она на Рона
готовое к выстрелу оружие, давление вряд ли стало бы сильнее. Смотреть ей в лицо было… неуютно. Да нет, какое там – неуютно! Если для самого себя, честно, то попросту страшно.
Лучше изучать матовые разводы на полу межпалубного лифта.
А Сарина меж тем не унималась.
– Я с удовольствием засунула бы в имитатор того гада, который отдал приказ
стрелять по планете главным калибром. Или, на худой конец, того, кто лично давил на гашетку. И тысяча с лишним мертвецов молча кивнула бы мне, давая необходимое оправдание жестокости. Я бы лично и с большим удовольствием прижала мороком
скользкого типа, из-за которого погиб Ласкис. Но всё, что произошло между вашими вояками и нами, не меняет одного простого факта. Лично ты, Рон, никакой ответственности за инцидент в тринадцатом подсекторе не несёшь. Больше того, ты
даже военнопленным считаться не можешь. Тебя доставили на борт «Росомахи», но не как врага, бросившего оружие в безнадёжной ситуации, а скорее как вынужденного гостя. Сам по себе способ захвата уже был этически сомнителен, поэтому никто из нас не имеет права усугублять ситуацию.
Рон всё-таки посмотрел на свою визави прямо.
– Вы это серьёзно?
– Что – «это»?
– Неважно. И…
– Да?
– Извините.
– А вот это уже лишнее. Будь ты виноват в чём-то таком, что требует извинений, я говорила бы с тобой совсем иначе. Или у вас в традиции коллективная ответственность?
– Ну… не совсем.
«У нас принято находить стрелочников. Но при одной мысли о том, как я объясняю значение данного «термина», меня начинает тошнить.
Гадство! Что же там всё-таки произошло? Система ведь была пуста…
Нет. Её во всеуслышание объявили пустой. Надо ли тебе объяснять, насколько могут расходиться реальность и публичные заявления Вожаков?
Гадство!»
От расспросов Рона спасли остановка лифта и поспешный встречный вопрос:
– Раз вы спрашиваете такое, получается, что у виирай ответственность коллективной просто не бывает?
– Бывает, наверно. Но очень редко, в порядке исключения. Вдумайся: ведь «коллективная ответственность» – это либо оксюморон, либо, скорее, вообще катахреза. То бишь
внутренне противоречивое высказывание. Нести ответственность можно лишь за что-то конкретное: поступок, слово, мысль. Ни первое, ни второе, ни третье не могут быть плодом усилий масс. Только индивида. И если иногда бывает сложно сказать, кто именно должен отвечать за тот или иной факт, в самом существовании конкретного ответственного лица усомниться нельзя.
– А если приказ исходит не от конкретного лица? Например, есть закон, выработанный коллегиально и утверждённый большинством голосов. Кому вменять в вину исполнение такого закона, если в конкретных обстоятельствах он оказался… сомнителен?
– Кому? Исполнителю, – ответила Сарина без тени сомнений. – Если закон вынуждает стрелять в разумных существ, в хаос такой закон! Кстати, коллегиально выработанные правила всегда будут в лучшем случае сомнительны. Компромисс – не самый лучший путь решения возникающих проблем.
– А какой, по-вашему, лучший?
– Идеальных путей не бывает, но спросить у самого знающего, на мой взгляд, куда естественнее. В группе может быть только один мудрейший, его и надо слушаться.
– А если решение мудрейшего не по нраву?
– Смирись. Может быть, время покажет, что прав был именно ты. Вот только мудрейшие на то и называются мудрейшими, что редко высказываются категорично. И ошибаются очень редко.
«Трудно с ней спорить…»
Впрочем, следом за этой мыслью явилась иная, предательская:
«А надо ли вообще спорить с ней?»
– Всё это замечательно, только есть одна махонькая проблема…
– Какая?
– Выбор этих самых мудрейших.
– Согласна. Но виирай эту проблему давно решили.
– Каким образом?
– Предвидение. Достаточно одного… вернее, – странновато усмехнулась Сарина, –
одной пророчицы высокого класса, чтобы ставить на ответственные посты только тех, кто оправдает оказанное доверие. Тут, конечно, возникает проблема того самого доверия, но за четыреста хин-циклов можно заработать прямо-таки непрошибаемый авторитет.
– Четыреста хин-циклов? – отупело переспросил Рон. – Это больше трёхсот лет?
– В пересчёте на ваши единицы – да. А что тебя так удивляет? Разве у вас нет технологий продления жизни?
– Есть, но не настолько эффективные. Нет, не в том дело! Ты всерьёз про предвидение?
– Вполне. Что тебя так… а. Ну да. У вас же очень мало псиоников…
– И слава космосу, что мало!
– Почему? Что плохого в пси?
– А что хорошего в безумии и хаосе?
Сарина резко развернулась.
– Так. Вот мы и вычислили одну из болевых точек. Ты веришь, что я Владею пси?
На дне её зрачков напоминанием блеснул голубой огонь, и Рон поспешно кивнул.
– Тогда следующий вопрос: ты считаешь меня безумной? Не контролирующей себя?
– Нет!
– А раз так, – резюмировала Сарина с подчёркнутой мягкостью, – придётся допустить хотя бы теоретическую возможность того, что твоё «аргументированное» мнение по поводу пси может быть… необъективным. Пошли.
С этими словами она шагнула из коридора в неярко освещённое обширное пространство, в котором тут и там загораживали обзор безошибочно узнаваемые
