Николай Желунов - Закон о тюрьмах
Почему-то именно девушка со змеиным лицом пробуждает в звере особую ненависть, а через пару секунд эта ненависть уже прыгает черным огоньком с одной бегущей фигурки на другую, и вот уже они все горят на бегу — черные черным огнем, зверь моргает — огонь становится болотно-зеленым, небо — томатным; он моргает еще раз — пламя синеет, и небо теряет всякий цвет.
Ближе. Еще ближе.
Зверь плавно, не дергая, нажимает на курок, и женщина-змея с шипением падает в песок. Никто не останавливается. Зверь стреляет снова и жирный боров в китайских шелковых трусах валится, хрюкнув, на спину. Бегущим не видна засада — оружие зверя бездымно — обезумевшему от страха стаду кажется, что их расстреливают со спины.
— Ну давайте, с-с-суки…
Бык получает парализующий заряд в лоб, и падая, сворачивает шею. Зверь-стрелок неосознанно выбирает наиболее опасных, и тех, у кого заметно оружие. С другого края долины тоже слышны выстрелы — Вик встречает тех, кто побежал в его сторону.
По зверю открывают ответный огонь, пули шлепаются в песок, они прыгают вокруг как лягушки, камень горячо брызжет в лицо, но зверь не боится, он уверен в своей неуязвимости, он вспоминает Вика, и встает из-за камня; с жесткой ухмылкой, выпрямившись во весь рост, он идет навстречу стаду и хладнокровно расстреливает противников одного за другим, и вот стадо поворачивается, и бежит куда-то еще, они все струсили перед ним, момент торжества, зверь бежит следом и палит, палит, палит… песчаный склон усеян обездвиженными телами — словно на каком-то чудовищном пляже взорвали бомбу. Зверь вдруг осознает, что перед ним никого нет, все кончилось, но он не может остановиться, он стреляет по телам, пока в голову ему не приходит идея получше, и тогда он бежит в город.
Зверь заглядывает в палатки и шалаши, он ищет людей, но их нигде нет, и он рычит, в ярости пиная разбросанные вещи. Неужели все? Он ведь чувствует запах людей. Они где-то здесь, вокруг… Сильный запах множества потных, давно немытых тел… человеческих отходов… Рывком зверь открывает дверь одного из двух стальных бараков, и видит… даже зверю трудно сначала осмыслить то, что он видит.
Откуда-то из глубин памяти всплывает слово «концлагерь».
Кровати… нет, крошечные каморки в несколько рядов вдоль стен — и от потолка до пола. А в каморках — женщины. Молодые, средних лет, совсем девочки… полностью обнаженные, худые, как скелеты. Многие в синяках. Они равнодушно смотрят на вошедшего, в их глазах — только желание скорого конца. На шее у каждой женщины — ошейник и цепь.
Где-то в глубине зверя Гай кричит.
В ноздри врывается сшибающий с ног коктейль запахов: пот, экскременты, рвота, гнилое мясо; зверь пятится, Гай пятится, он запинается о порог и падает на спину, не чувствуя боли, не в силах отвести глаз от золотоволосой красавицы с родинкой на щеке — она лежит напротив входа в барак, ее живот и грудь покрыты багровыми язвами, изумрудные глаза подернуты мутью — ей уже все равно, для нее все закончилось.
В сгустившемся, как кисель, пространстве Бамбула с Мясорубкой на невидимом поводке двигаются мимо Гая словно в замедленном кино. Одним легким движением демон вырывает из стены цепь, которой прикована Златовласка и швыряет её тело вместе с цепью в Мясорубку, затем берется за её соседок — живых и мертвых. У него уходит секунд семь на каждую женщину.
— Н-н-н-н-н… — говорит Гай, пытаясь подняться.
Ему кажется, что он оглушительно, раздирая легкие, кричит мощное киношное «нет!!», но с губ сходит только невнятное мычание, однако демон все понимает, и Гай каким-то образом сознает это, да, демон все слышит, и все понимает, но ни за что не остановится.
— Н-н-н-н-н-н!..
Боже мой, сколько их тут? Сто? Двести? И он их всех — туда?!
Гай делает нечеловеческое усилие и встает на ноги.
Пуля вспарывает воздух перед его носом, зудящим шмелем уносится мимо. Еще одна звонко ударяется о стену барака и намертво застревает в толстом листе металла.
Гай вздрагивает, поворачивает голову и видит… наверное, это тоже какой-то демон, только невидимый — он несется на Гая, взметая ногами тучи пыли и пепла. Гай успевает мимолетно удивиться, и летит в сторону, сбитый с ног чем-то большим, черным и бородатым.
— Вик…
Грохот отбойного молотка ударил по ушам, приводя Гая в сознание. Он увидел себя и Вика лежащими за бетонной балкой позади барака.
— Кто-то добрался до пулемета, — голос у бывшего священника был еще более хриплым, чем обычно, в покрасневших глазах, на дне огромных черных зрачков метался страх.
— Что с тобой, брат? — Гай еще никогда не видел его таким.
— Что-то не так… что-то пошло неправильно, брат, — Вик вскочил на ноги и почти не целясь, дважды выстрелил куда-то поверх головы Гая. В ответ отбойный молоток включился с новой силой, и свинцовый дождь забарабанил по стенам барака, пули со свистом и щелканьем порхали вокруг, высекая бетонную крошку из балки. Вот тебе и невидимый демон…
Гай понял, что действие таблетки кончается, и от этой мысли ему стало по-настоящему страшно. Куда подевался чертов Бамбула?
— Бежим, — как только пулемет ненадолго замолчал, Вик схватил друга за шиворот и потащил куда-то в сторону. Они кубарем прокатились между двумя бараками, и пулемет взорвался короткой очередью, но тут же умолк. Вик прокрался к противоположному краю здания, трижды выстрелил по верхушке башни, и отпрянул. Но пулеметчик почему-то молчал в ответ.
— Ты слышала, Хорти? Они совсем рядом! — жаркий шепот.
— Заткнись, придурок маленький!
Вик снова выпалил наугад из-за угла и тяжело дыша, подполз к Гаю:
— Почему он не стреляет? Патроны кончились?
Гай приложил палец к губам и одними глазами указал на барак. Стены первого барака, где держали женщин, были сварены из прочных металлических полос, этот же оказался сколочен из досок, лишь местами обит кое-как жестяным листом. Сквозь щели Вик и Гай заметили быстрое движение.
— Хорти, я боюсь!
— Если не заткнешься, Люк, я вырву твой гадкий маленький язык и брошу собакам.
Белая лохматая голова медленно поднялась из темноты сарая, пара испуганных синих глазенок встретилась с глазами Гая. Через секунду голова, охнув, исчезла.
— Детишки, — сипло сказал Гай.
— Он не стреляет, потому что боится попасть в детей, — кивнул Вик.
Поднявшись на ноги, он выглянул из-за барака:
— Эй там, на башне, алло!
В ответ — тишина. Стволы пулеметов нацелены на Вика.
— Давай поговорим! — крикнул старый священник.
Молчание. Лишь какое-то неуловимое движение на самом верху башни.
— Не хочешь?! Тогда буду говорить я. Ситуация простая: дети у нас на мушке, мы — на мушке у тебя. Но ты же не станешь стрелять, правда?
Вик вытер мокрый лоб рукавом, сплюнул в песок.
— Спускайся оттуда, парень! Обещаю, что мы просто поговорим!
— Ты врешь, убийца! — зло крикнул голос в ответ. Гай вздрогнул — голос был женским.
— Так ты девушка? — осклабился Вик. — Тем более тебе нечего бояться. Спускайся оттуда. Давай-давай!
Держа винтовку за спиной, Вик взвел оба курка.
— Что будет с детьми? — спросила девушка. Она говорила с сильным французским акцентом.
— Давай обсудим это. Спускайся. — Вик улыбнулся еще шире, сделал шаг вперед, пряча левую руку с парализатором за спиной.
Девушка молчала. Стволы пулеметов дрогнули, перемещаясь за Виком.
— У тебя есть две минуты, красавица! — уверенность быстро возвращалась к нему, лишь в глазах еще плясали испуганные чертики, — Скоро вернется наш демон, и не думаю, что мы сможем его удержать! Ты видела демона? А?
В сарае у него за спиной тихонько заплакал ребенок. Через мгновение не выдержал еще один, и еще — вскоре уже целый хор детских голосков все громче всхлипывал за стенкой. Гай прислушался — в первом сарае все еще звенели цепи, и гремели тяжелые шаги Бамбулы.
— Мы не можем говорить так? Отсюда? — крикнула девушка.
— Нет! — рявкнул Вик. — Иначе демон…
— Ладно, merde! — оборвала она. — Я иду.
— Я жду тебя!
— Только стой где стоишь!
Темная фигурка на вершине башни перегнулась через парапет и принялась, осторожно переставляя ноги, спускаться по скрипящей скособоченной лесенке.
— Вот и все, — расслабленно выдохнул Вик и, не вынимая ружья из-за спины, положил палец на спуск.
Дети плакали.
— Вик, смотри! — дрожащим от возбуждения голосом сказал Гай.
— Что такое? — Вик вздрогнул, быстро поглядел по сторонам.
— Не туда! Под башней.
У подножия скособоченной лесенки лежал джинсовый рюкзак. Рядом стояла серебряная фляга; стволом в пыль замер тускло блестящий парализатор.
Девушку звали Кати. С первого взгляда Гай понял, что хочет её.
Кати была высокой, очень худой негритянкой с длинными грязными косичками, и огромными ореховыми глазами. На узких и острых её плечах рваное летнее платье цвета упавшего в пыль сливочного мороженого висело, как на скелете. Под тонким, почти прозрачным слоем хлопка перекатывались при движении крупные, слегка обвисшие груди. Оказалось, Кати всего двадцать лет. До самого вечера она просидела на бревне у костра, который Гай разжег на центральной площади, и присматривала за ребятишками (их в бараке оказалось семеро). Когда Вик объяснил Кати кто они с Гаем такие и почему она должна теперь к ним присоединиться, девушка долго молчала, а потом попросила оставить детей с нею.
