Стас Северский - Боец тишины
Посмотрим, подтвердит начальник мое предположение или нет. Надеюсь, я не прав. Иначе меня ждут тяжкие испытания на прочность. Игорь Иванович начнет меня погонять нещадно, и мне придется напрягаться и нервничать сильнее. А нервозность мне непозволительна. Для дела я должен похоронить ее на дне покойной души и не трогать захоронения, несмотря на все провокации.
Вычищаю засоренную голову, выкидывая из нее четко прорисованные перспективы долгого и отягощенного длительными допросами гниения в военной тюрьме Дойчланда. Дойдет дело до того, кого я знаю под именем Эриха Шлегеля. А Шлегель знает меня в лицо — он признает во мне Дитриха Вайнера. Саксонец не сдаст меня — не сдаст себя из-за Вайнера. Только он далеко не глуп. Он поймет, что я — Стяжатель. Тогда мне — конец. Шлегель корыстен и служит он не одной стране, но саксонец никогда не поступается принципами на определенной ступени преданности. А Стяжатель — я заслужил это прозвище хищнической жадностью и жесткостью — стоит на ступени, которую саксонец не переступит никогда. Сложится серьезная ситуация — он станет служить исключительно Отчизне. Никто и ничто не принудит его предать страну при настоящей опасности. Сложный он — Шлегель… сложный и страшный.
Глава 5
С поздней ночью пришел злой голод и привел с собой разгульную девку — бессонницу. Спать я хочу жутко, а есть — просто ужасно. А черт, одолел меня голод, и я поддался уговорам девицы-бессонницы, хоть она и не особо соблазнительна. Продирая глаза и прижимая руки к впалому животу, сполз с кровати на пол. До тошноты все под ребрами сводит — нужно снаряжаться в поход… в ночной налет на столовую.
— Мурка! Я сейчас с тебя твою кожаную тужурку наганом сдеру!
Кошка вывернулась у меня из-под руки и вцепилась в занавеску, зависая в воздухе.
— Домашняя барышня, а шляешься по мужикам ночами — черт знает в чьи постели залезаешь! Что ты ко мне приперлась опять!
Ничего, и ей применение найдется. Здесь у всех стен глаза зоркие и уши чуткие — на ночь Снегирев системы слежения в коридорах частенько активирует, не нравится ему, что я ночами по корпусу скитаюсь и столовую навещаю, не спросясь. Но не страшно! Подпорчу я им и слух, и зрение! Зашумлю я свои шаги и силуэт свой затру. Просто, определю частоту передачи следящей за мной аппаратуры… просто, пущу помеху на подходящей частоте… просто, спутаю сигналу порядок, как строгому Степану Петровичу — мысли. Не пройдет на пульт мое очертание и никакой порочащей меня истины его память о моем незаконном предприятии не сохранит. А иначе строгий Степан Петрович и не прознает о моем ночном походе ничего! Не подсмотрит он за мной, не подслушает меня — и останусь я перед ним чистым, как стеклышко, — спокойно спящим и не ходящим по ночам на склады за спрятанной им снедью!
С проводными передатчиками сложнее — полученные с них сведения по проводу на пульт пущены, их простой помехой не спутаешь. Но не беда! Сильным посылом можно коду хребет перешибить и данные с хода сбить. С датчиками на движение трудно будет — они реагируют только на движение и обнаружить их тяжело. Но и на них управа в моих руках! Их, как детекторы, реагирующие на тепло, я грубо отрублю одним могучим электромагнитным ударом! Просто, попорчу передатчики мощным электромагнитным штормом. Мне, вообще, грубо действовать по душе… не мое это — гробить время на тонкости вроде внедрения в главную систему управления, когда я голоден, как черт. А вот лазерные сигнализации — с ними сложнее, мороки по горло. Но ничего, я и с ними справлюсь, ведь в моих руках — Мурка. С таким железным оправданием, как выбрасывание Мурки в коридор, Степану Петровичу не совладать.
Просканировал коридор, проверяя на электромагнитное излучение, в поисках не примеченных и не припомненных мной коварных штуковин вроде лазерных лучей и иных скверных сигнализаций. Чисто вроде! Открыл дверь в шелку, присмотрелся, прислушался к темному проходу. Полковник спит мертвым сном… нет, мертвые так храпеть и сопеть никак не могут. Ревет Степан Петрович, как двигатель старого грузовика, и во сне. Я зажал в руке нож, развинтил рукоять — показался светильник, но мне не стоит следовать его сильному холодному лучу в тихой темени. Я, не включая и хилого света, скользнул во мрак, держа яркий луч наготове, как должно держать и другое оружие вроде Мурки. Еще и шагнуть не успел, а уже напоролся на… Растяжка?! Черт! Простая леска натянута! Вашу ж!.. Взвизгнула тревога. Двигатель в груди полковника взревел и вдруг заглох. Я выбранился и затаился. Заслышал скрип кровати, тяжелую поступь товарища Снегирева. Пришло ж ему в голову первобытную сигнализацию поставить! Подловил он меня! Будто нарочно, будто проучил меня, зарвавшегося, по его мнению! Я швырнул мурку через растяжку так, что она заорала, рванул обратно, рухнул на постель и раскинул руки. Степан Петрович вломился ко мне, включил свет и предстал передо мной в трусах, сапогах и с автоматом наперевес.
— Соколов! Ты ходишь?! Куда пошел?!
— Так… никуда! От вашей домашней барышни, подстерегающей меня в моей постели, избавлялся.
— Слышал я, как ты мою Мурку мучил! Но мой внутренний голос мне громко в ухо орет, что ты бы от нее в столовой избавился, если бы не леска на выходе! Далеко ведь зашел, пока на эту… леску не …!
— Я просто во сне хожу! И не беда! Походил бы, да вернулся бы! А по вашей воле и вине мне теперь не выспаться никак! Ваша сирена мне все сны разогнала-распугала!
— В столовую снарядился! Я приказал! Я запретил! Я не позволю!
— Понял.
— Не найдешь ты … снеди ни в … столовой, нигде! Хоть всю … базу обыщи — ничего … не найдешь!
Так я ему и поверил, что он всю снедь на такой обширной территории к рукам прибрал. Где-то что-то точно завалялось затерялось. Полковник в негодовании хлопнул дверью, выходя. Он рассчитывает, что на сей раз я покорно промучаюсь до рассвета. А зря. Я настырный. Поголодать мне, конечно, придется… и серьезно. Но одной водой я до утра обходиться не собираюсь.
Тихонько открыл окно, вспрыгнул на подоконник, переступил на следующий, подсадил перекошенное окно запертого помещения и проник в него. Взял спрятанный ранее трос, закрепил на батареи, скинул за окно, вниз, натянул перчатки, закрепил ручные зажимы и сцепил на них руки. Не думает же Степан Петрович, что я распоследний дурак, выходящий только через дверь?!
В столовой, и правда, ничего… и на кухне, и на складе. Да не беда. Есть еще бункер.
Про бункер Степан Петрович, видно, не вспомнил! Сижу на лестничной площадке у открытого люка с дымящей сигаретой в зубах и жестоко терзаю ножом консервные банки. Но к полковнику, похоже, сон не пришел… похоже он, страдая бессонницей, вызванной моей выходкой, все же про бункер вспомнил. Черт! Спешно сворачиваюсь — тушу сигарету, сгребаю консервы, выбираюсь на землю и ищу Мурку. Нет, кошки нигде не прослеживается, но и черт с ней! Пригибаясь, бегу к колючему кустарнику, бросаюсь под прикрытие его тени. Только люк я… закрыл, но не запер — не успел. Черт…
— Соколов! Я знаю ты здесь! От тебя табаком несет! Здесь накурено!
Я не отозвался. Но товарищ полковник не сдался. Выпрямившись во весь свой внушительный рост, он встал на только что покинутой мной площадке, посветил вниз и начал спускаться. Эх, Игорь Иванович, велик соблазн запереть его здесь на ночь и отпировать спокойно! Но не тревожьтесь, товарищ генерал, вам от меня такого злого веселья не дождаться! Товарищу полковнику таких моих выходок вовек не видать!
Степан Петрович искал меня честно целый час, но по его истечении все же вышел, нахмуренный, на поверхность.
— Не выйдешь сейчас, Соколов, останешься здесь взаперти до утра! Я закрываю этот … тобой люк! Твою ж…
Полковник крутанул твердой рукой вентиль и направился уверенным шагом к темному и тихому корпусу. Эх, Игорь Иванович! Я мог его запереть, когда точно знал, что он там, но не запер! А он запер меня, когда считал, что я точно там! Жестоко же, Игорь Иванович!
Я бросил консервные банки и побежал кустами за суровым полковником. Сейчас я ему покажу, как опасно такого диверсанта недооценивать и за дурака держать. Он отключил с пульта сигнализацию, проходя, и не заметил, как я прокрался за ним следом. Полковник допустил ошибку, обрекшую его на бессонницу, и не проверил угол, где я решил поджидать его громогласного сонного рева. Я притаился возле двери, припал спиной к стене и стал смотреть, как широко зевает и глубоко вздыхает полковник. Он что-то проворчал, покачал головой и завалился в разворошенную постель. А я остался стоять в темноте возле стены, стараясь не повиноваться зеркальному рефлексу и не зевать вслед за ним. Порадовался, что он захрапел и заревел, считай, сразу — а то и я засыпать стал, неуклонно сползая на пол по стенке. Я протер глаза и окинул привыкшем ко мраку взглядом комнату. Подошел к полковнику, посмотрел на него — во сне он вроде еще мрачнее стал. Надо же… Не видел никогда раньше никого, спящего с настолько напряженным и нахмуренным видом. А он точно спит? Точно. Не притворяется. О ровном дыхании, свойственном спящим, речи не идет, но рокочет он достаточно убедительно — на вдохе зверским рыком заходится, на выдохе — всхлипом. Жутковато — кажется, что еще чуть и задохнется.
