Энн Леки - Слуги правосудия
Затем лейтенант Оун обращалась к своим богам — четырехрукий Амаат с Эманацией в каждой руке стоял на сейфе внизу, но остальные (Торен, которому молились все офицеры на «Справедливости Торена», и несколько богов, имеющих особое значение для семьи лейтенанта Оун) располагались там, где лейтенант спала, в верхней части дома, им она и возносила утренние молитвы.
— Цветок справедливости — мир, — так начиналась молитва, которую произносил каждый радчаайский солдат, пробуждаясь, каждый день своей жизни в вооруженных силах. — Цветок правильности — красота в мысли и действии. — Остальные мои офицеры, все еще на «Справедливости Торена», жили по другому распорядку. Их утро редко совпадало с утром лейтенанта Оун, поэтому почти всегда голос лейтенанта был одинок в молитве, а голоса остальных офицеров звучали вдали хором. — Цветок пользы — это Амаат, единый и нераздельный. Я — меч правосудия… — Молитва читается антифонально,[1] но в ней — только четыре стиха. Иногда я по-прежнему слышу ее, когда просыпаюсь, будто далекий голос звучит где-то позади меня.
Каждое утро в каждом официальном храме по всему пространству Радча жрец (который выполняет также функции чиновника-регистратора рождений и смертей и всевозможных договоров) проводит ритуал предсказания на день. Семьи и некоторые люди иногда делают то же самое, и никто не обязан посещать официальную церемонию, но это повод, ничем не хуже любого другого, показаться в обществе, поговорить с друзьями и соседями и послушать сплетни.
В Орсе пока нет официального храма — все таковые должны быть посвящены главным образом Амаату, другие боги занимают там менее значимые места, а верховная жрица Иккт не нашла возможным понизить статус своего бога в его собственном храме и не нашла близкого сходства Иккт с Амаатом, чтобы добавить радчаайские ритуалы к своим. Поэтому сейчас ритуалы проводились в доме лейтенанта Оун. Каждое утро цветоносы этого импровизированного храма убирали увядшие цветы у иконы Амаата и заменяли их свежими — обычно местными, с маленькими ярко-розовыми трехдольными лепестками; они росли в грязи, которая собиралась на зданиях или в трещинах в плитах, и очень походили на сорняки, но дети их просто обожали. А в последнее время на озере расцветали маленькие чашеобразные сине-белые лилии, особенно поблизости от окруженных бакенами запретных зон.
Затем лейтенант Оун приносила знаки — пригоршню увесистых металлических дисков — и расстилала ткань для ритуала. Все это, а также иконы, принадлежало ей лично, их подарили родители, когда она прошла испытания и получила назначение.
Иногда на утренний ритуал приходили только лейтенант Оун и дневной обслуживающий персонал, но обычно присутствовали и другие люди. Городской врач, несколько радчааи, которым здесь была пожалована собственность, орсианские дети, которые не желали слышать о школе или о том, чтобы явиться туда вовремя, и обожали блеск и звон падающих дисков. Иногда приходила даже верховная жрица Иккт — ее бог, как и Амаат, не требовал, чтобы последователи отказывались признавать других богов.
Когда знаки падали и замирали на ткани (или, к ужасу зрителей, укатывались с нее куда-нибудь, что затрудняло толкование), жрец, руководящий церемонией, должен был распознать образованный ими рисунок, затем определить соответствующий фрагмент текста священной книги и зачитать присутствующим. Лейтенант Оун не всегда могла с этим справиться. Поэтому она бросала знаки, я смотрела, как они выпали, а затем передавала ей соответствующие слова. «Справедливости Торена», в конце концов, почти две тысячи лет, и я видела почти все возможные комбинации.
По завершении ритуала она завтракала, обычно — ломтем хлеба из любого доступного местного зерна и настоящим чаем, а затем занимала свое место на циновке на помосте в ожидании просьб и жалоб текущего дня.
— Джен Шиннан приглашает тебя на ужин сегодня вечером, — сказала я ей тем утром. Я также завтракала, чистила оружие, ходила по улицам и приветствовала тех, кто со мной заговаривал.
Джен Шиннан жила в верхнем городе, и до аннексии она была самой богатой в Орсе, уступая по влиятельности только верховной жрице Иккт. Лейтенанту Оун она не нравилась.
— Полагаю, у меня нет хорошего повода отказаться.
— Я такого не нахожу, — ответила я. Я также стояла у внешней границы дома, почти на улице, и наблюдала. Приблизилась орсианка, увидела меня, замедлила шаг. Остановилась метрах в восьми, делая вид, что смотрит куда-то надо мной, на что-то другое.
— Что-нибудь еще? — спросила лейтенант Оун.
— Окружной судья вновь излагает официальную политику в отношении рыбных резервов на орсианских болотах…
Лейтенант Оун вздохнула:
— Еще бы ей не излагать!
— Могу я помочь тебе, гражданин? — спросила я орсианку, которая все еще стояла в нерешительности на улице. О предстоящем появлении на свет ее первого внука еще не было объявлено соседям, поэтому я сделала вид, что тоже ничего не знаю, и использовала простое уважительное обращение к мужчине.
— Хотела бы я, — продолжила лейтенант Оун, — чтобы судья сама приехала сюда и попробовала пожить на черством хлебе и тех отвратительных маринованных овощах, которые они присылают, и посмотреть, как ей понравится запрет ловить рыбу там, где вся рыба на самом деле и находится.
Орсианка на улице вздрогнула, как будто собиралась развернуться и уйти, но передумала.
— Доброе утро, радчааи, — сказала она тихо, подходя ближе. — И лейтенанту тоже. — Орсиане были непонятливы, когда это их устраивало, а в других случаях — странно, раздражающе скрытны.
— Я понимаю, что для этого есть причина, — сказала мне лейтенант Оун. — И она права, но тем не менее. — Она снова вздохнула. — Что-нибудь еще?
— Дэнз Ай снаружи и желает поговорить с тобой. — Говоря это, я пригласила Дэнз Ай войти в дом.
— О чем?
— Она не желает об этом сообщить. — Лейтенант Оун знаком выразила согласие, и я проводила Дэнз Ай за ширмы. Она поклонилась и села на циновку перед лейтенантом Оун.
— Доброе утро, гражданин, — сказала лейтенант. Я перевела.
— Доброе утро, лейтенант. — И медленно, постепенно, начав с рассуждений о жаре и безоблачном небе, перейдя к вопросам о здоровье лейтенанта Оун, а затем к незначительным местным слухам, она наконец подошла к намеку на причину своего прихода. — У меня… у меня есть подруга, лейтенант. — Она умолкла.
— Да?
— Вчера вечером моя подруга рыбачила. — Дэнз Ай снова умолкла.
Лейтенант Оун подождала три секунды, и, когда стало ясно, что ничего не последует, она спросила:
— Ваша подруга много поймала? — Когда орсианин не в настроении, никакие прямые вопросы и просьбы перейти к делу не помогут.
— Н-не много, — сказала Дэнз Ай. И затем ее лицо раздраженно вспыхнуло на мгновение. — Лучшая рыбалка, как вы знаете, — возле нерестилища, а там это запрещено.
— Да, — сказала лейтенант Оун. — Я уверена, что ваша подруга никогда не будет незаконно рыбачить.
— Нет, конечно нет, — запротестовала Дэнз Ай. — Но… Я не желаю ей зла, но, возможно, иногда она выкапывает клубни. Возле запретных зон.
На самом деле возле запретных зон не было никаких растений, которые дают съедобные клубни, — все они были выкопаны месяцы назад, если не раньше. Браконьеры строго следили за численностью тех, что росли внутри, — если бы она уменьшалась слишком заметно или растения бы полностью исчезли, мы были бы вынуждены выяснять, кто их собирает, и охранять гораздо тщательнее. Лейтенант Оун это знала. Все в нижнем городе это знали.
Лейтенант дожидалась окончания истории, не впервые досадуя на стремление орсианцев подбираться к теме разговора издалека, но умудряясь по большей части этого не показывать.
— Я слышала, что они очень хороши, — решилась она.
— О да! — согласилась Дэнз Ай. — А лучше всего — прямо из грязи! — (Лейтенант Оун сдержала гримасу.) — Но их также можно нарезать ломтиками и поджарить… — Дэнз Ай умолкла, бросив проницательный взгляд. — Наверное, моя подруга сможет добыть немного для вас.
Я видела неудовлетворенность лейтенанта Оун своей пищей и ее мгновенное желание сказать: «Да, пожалуйста», но вместо этого она произнесла:
— Благодарю вас, нет никакой необходимости. Так вы говорили…
— Говорила?
— Ваша… подруга, — произнося это, лейтенант Оун задавала мне вопросы, шевеля пальцами, — выкапывала клубни возле запретных зон. И?
Я показала лейтенанту место, где та, скорее всего, копала клубни, — я патрулировала по всему Орсу, видела, как входят и выходят лодки, видела, где они были ночью, когда гасили свет, и, может быть, даже думали, что становились невидимыми для меня.
— И… — продолжила Дэнз Ай, — они кое-что нашли.
