Виктор Гутеев - Дорога домой
Сдержав жуткое желание разрыдаться, Димка поднялся и уставился на заляпанный кровью и осколками черепа автомат убитого. Вид заветного оружия, о котором так страстно мечтали с Брэди, вызвал лишь отвращение. Желая поднять и отбросить несущее смерть железо как можно дальше, Димка потянулся к оружию и вдруг застыл, почуяв чьё-то присутствие. Подняв голову и обнаружив вошедшего в холл вахна, Димка дёрнулся от неожиданности, поскользнулся и упал в открытую шахту лифта.
Десантник не медлил. Прыгнув следом за ребёнком и задействовав снаряжение, он нагнал Димку в районе шестого этажа. Выбравшись, довёл до огромного зала ожидания, в который вахны сгоняли захваченных в порту гражданских, и отдал сотрясаемого нервным ознобом ребёнка первому попавшемуся человеку.
Спустя час одна из женщин обратила внимание на сидящего с края, смертельно бледного ребёнка, который, невидяще глядя в пол, что-то исступлённо шептал себе под нос.
— Не бойся, малыш, всё будет хорошо, — присев перед мальчишкой и потрепав того по макушке, попыталась успокоить Димку женщина. Заходила с разных сторон, а не дождавшись реакции, склонилась ниже и прислушалась к срывающимся с губ мальчишки едва различимым словам.
— Не хочу, — исступлённо, словно читая молитву, твердил ребёнок, — не хочу войну, не хочу, — твердил он, роняя судорожные всхлипы.
— Иди ко мне, малыш.
Усевшись на тёплые, такие уютные колени, Димка крепко обхватил женщину за шею и горько заплакал.
* * *Слыша дробный стук собственных зубов, ёжась от проникающего под скафандр холода, Бэнет Купер в который уже раз с трудом удержался от неистового желания включить систему обогрева. Скованные стужей руки и ноги, плескаясь нестерпимой болью, учинили Бэнету настоящую пытку. Обидней всего было то, что разбитый катер, являвшийся целью его непродолжительного полёта, висел в жалких сотнях метрах. Тысячный раз Бэнет корил себя за то, что в момент появления чужого истребителя не остановил свой полёт на мгновение позже. Крохи инерции остались, и он продолжал приближаться к вожделенной цели, но даже по самым оптимистичным подсчётам на это уйдёт как минимум час, а столько времени холод ему не даст.
Надежда на то, что истребитель пройдёт мимо, не оправдалась. В район, где с разбитого катера Бэнет надеялся снять аварийный комплект, начали подтягиваться оставшиеся не у дел истребители и десантные транспорта противника. Помня учинённую вахнами расправу над пассажирами челнока, Бэнет, боясь быть обнаруженным, отключил питание скафандра, превратив сложный напичканный электроникой костюм в теряющую тепло скорлупу. Лишённый трансляции с внешних камер лицевой щиток, превратившись в стеклянную щель, значительно сузил границы обзора, однако и то, что удалось рассмотреть, быстро скрылось за слоем покрывшего щиток инея.
Когда пространство в очередной раз напиталось светом вновь открытого телепортом моста, Бэнет взвыл от радости. Он был почти уверен, что бегущие восвояси корабли не обратят на такую мелочь, как он, внимания. Руки начали терять чувствительность, что окончательно подстегнуло к действию.
Вмиг покрывшись испариной, он ткнул подбородком в клавишу активации систем скафандра. В звенящую тишину вплелись звуки, в лицо дохнул поток тёплого воздуха, шикнула аптечка и по немеющим конечностям устремились потоки крови. Вступая в строй, системы одна за другой сообщали о готовности, и вскоре Бэнет вернул способность видеть. Проводив тающие в световом круге транспорта и обрастающие чешуёй авианосцы, Бэнет уставился на телепортированное к Аркане сооружение.
Плоская, раскинувшаяся на километры, усеянная полями массивных генераторов конструкция не походила ни на что виденное раньше. Затаив дыхание, Бэнет смотрел, как к конструкции пристыковались четыре крейсера, сдёрнули её с курса и медленно потянули к поверхности.
Наушник разразился тревожной трелью. Видя, что индикатор заряда батарей почти на нуле, а кислорода осталось на несколько минут, немного осмелевший Бэнет, глядя на бегущие из системы вражеские корабли, на миг включил ранец. Мощный импульс толкнул вперёд, и вскоре Бэнет оказался на борту наполовину сожранного меняющим материю выстрелом катера. Аварийный комплект кабины пилотов оказался на месте. На замену батареи и фильтров ушли минуты. Справившись и немного придя в себя, Бэнет выбрался из катера.
Окинув усиленным электроникой взором опустевшие окрестности, вернулся к давно приземлившейся конструкции и крепко выругался. Над севшей на Аркану конструкцией дрожало раскаленное воздушное марево, а опутавший планету силовой барьер медленно, сектор за сектором терял прозрачность.
* * *— Вот сюда. Сюда. И-и-и… — задумался Алексей, внимательно оглядывая игровое поле, — сюда, — наконец решившись, сбросил он третью фишку.
— Чёрт, — выругался Тилл, к которому перешло право хода. Широкоскулый блондин, ставший последнее время частым соперником Алексея в настольных баталиях, раздражённо фыркнул. — Ну и какого чёрта ты так сделал? — упёр он в Алексея взгляд холодно-голубых глаз. — Ты же видишь, мне без поддержки не пройти, а ты Старого от меня отрезал. — Тилл с надеждой взглянул на играющего с ним в одной тройке ротного. — Старый, — воскликнул он, не дождавшись от бывшего командира слов поддержки, — ну хоть ты ему скажи.
— Ходи давай, — поторопил Алексей, — будешь тут разглагольствовать.
На слетающие с языка Тилла, до боли знакомые, земные словечки, не обратил внимания. Когда-то выданные им же в эфир ругательства нашли в республиканских войсках активную поддержку, и Алексей перестал вздрагивать, слыша знакомые словосочетания.
— Ну, пошёл я, — воскликнул Тилл, сбросив единственную оставшуюся фишку. — Что? Легче тебе стало?
— Конечно, — подтвердил Алексей, — а на следующем заходе я тебе окончательно кислород перекрою.
— Злой ты, майор, — подбросив на ладони выбитые из игры фишки, подытожил Тилл, — нет в тебе ни сострадания, ни сочувствия.
— Ты либо спать отправляйся, либо сиди, но молча, — остался непреклонен Алексей. — Заодно посмотришь, как дяди взрослые играют.
Без малого за месяц, проведённый в блоке для военных преступников, Алексей влился в общество его обитателей. Ожидаемой конфронтации с подчинёнными майора Старкова, которого бывшие пехотинцы уважительно звали Старый, удалось избежать. Враждебно настроенные к Алексею бойцы быстро разобрались, что в их ряды затесался тёртый калач, не имеющий ничего общего с выродком, который ради железки угробил батальон, из которого уцелела лишь половина их роты.
Единственным человеком, по-прежнему кидающим на Алексея злобные взгляды, остался тот самый лейтенант, с которым повздорил в день прибытия. Алексей навёл справки и весьма удивился, узнав, что коррекцию нервных окончаний, в коей Алексей сразу заподозрил лейтенанта, тот никогда не делал. Сделавший подобную процедуру Алексей, и до неё считавшийся умелым бойцом, для подготовленных, но всё же простых пехотинцев стал недосягаем. Поняв, что лейтенант не соперник, Алексей успокоился и перестал обращать на него внимание. Далее пришлось пропускать мимо оскорбительные реплики, но за последнее время делать это у Алексея получалось всё лучше и лучше.
В остальном же жизнь в заключении показалась не вылезающему из боёв Алексею весьма недурственной. Здесь оказалось всё, о чём человек в его положении может только мечтать. Всё, начиная от меню ресторанного типа, спортзала, полной свободы действий в пределах комплекса и заканчивая терминалами связи, подключёнными к единой республиканской информационной сети.
Алексей знал, очень скоро такая жизнь достанет до печёнок, поэтому не вдавался в крайности, а использовал данные блага так, чтобы не слишком быстро к ним привыкнуть. В неволе тоже сложились свои традиции. Каждый вечер обитатели кубрика под номером двадцать два садились за весьма занимательную настольную игру.
— Всё, отыгрался, — бросил Тилл потерянную фишку, — вот, Лёша, сяду я завтра перед тобой и тоже испорчу вечер.
— Сержант, либо молчим, либо спим, — обрубил ротный стенания Тилла.
Внезапно в коридоре и кубриках вспыхнул общий свет. Ожившая громкая связь разнеслась по блоку громом щелчков и шорохов, а затем явила голос начальника исправительного комплекса.
— Внимание, заключённые, — рвал динамики знакомый баритон, — приказываю немедленно одеться и построиться в коридоре. — Динамики замолкли, но в блоке по-прежнему стоял грохот. Четыреста человек, вскочив с коек, кинулись к вещам. Неторопливо поднявшись, Алексей глянул на часы. Явление начальства в третьем часу ночи ничего хорошего не сулило. Выйдя в коридор, он послушно влился в растущую шеренгу.
Сразу отметил, что солдаты конвойной службы, появившиеся в блоке с началом представления, заметно напряжены. Привычная вальяжность конвойных на этот раз в глаза не кидалась. Хмурые, озабоченные лица резко контрастировали с тем, что привык обычно видеть. Кольнувшее в сердце предчувствие подтвердила непривычная тишина. В блоке по-прежнему грохотали четыреста пар рук и ног, но с языков конвоиров не сорвалось ни звука, ни замечания, обычно сыплющихся с поучающих уст как из рога изобилия.
