Александр Щёголев - Зона Посещения. Избиение младенцев
Когда мама закончила сооружать на голове своей мохнатой клиентки нечто из области архитектуры, прибежала Каролин.
– Марина, тебя группа ждет, – сообщила она.
– Еще пятнадцать минут!
– А они уже собрались. Все как один.
Каролин была одета точно так же, как моя мама, за исключением двух мелочей. Безрукавка стандартная, казенная – как у большинства женщин тут. А у мамы – вязаная, домашняя. Еще мама обязательно добавляла на шею шарфик, в разные дни недели разный (объяснила мне однажды, что дети любят взрослых, которые чем-то отличаются от других).
– Вздохнуть спокойно не дадут.
– Не терпится им, – развела Каролин руки.
Да, «маму Марину» здесь любили и ждали. Я ощутил привычную гордость. Не знаю, что испытывал Крюк, заглядывая сюда к собственной матери, парень он простой, да и у Каролин, положа руку на сердце, не такая харизма, но я знал точно: моя мама – педагог от Бога.
– Шерхану и Дракуле пора в туалет, – сказала она Каролин. – Хорошо бы проконтролировать.
Та браво вскинула сжатый кулак к виску:
– Есть, моя дорогая!
Они разлетелись по делам. Я остался с Пеппи.
– А давай я тебя расчешу, – предложил ей.
Пусть ножницы оказались под запретом, но расчесать мутанта – это ведь обычное и совсем не подозрительное занятие, не так ли? Что-то коротко пискнув, большая пушистая человеко-крыска вспрыгнула на столик и встала на четвереньки, подставив мне спину.
Через четверть часа я вернул расческу, полную застрявших шерстинок, в нагрудный карман рубашки. Там заготовлен был раскрытый пластиковый пакетик, в который мой незамысловатый инструмент благополучно и попал.
Глаза здесь повсюду, Эйнштейн не преувеличивал. Но я был уверен: кто бы в этот момент за мной ни наблюдал, ничего плохого не заподозрил.
* * *Сердце «Детского сада» – огромный, ярко оформленный зал, раскрашенный под радугу. Зал разделен на сектора и отсеки прозрачными перегородками, причем каждый такой закуток – своего цвета. А каждый цвет отвечает за что-то свое (в желтых отсеках, например, исследуют творческие возможности мутантов). Есть сектор активности, сектор позитива, сектора релаксации и фильтрации – и что там еще.
На полу – амортизирующий пластик, поглощающий звуки. Ни окон, ни ламп, дневной свет имитирован, освещение идет от стен. Много игрушек: наборы игр, конструкторы, кубики Рубика, шнуровочные тренажеры. Воздушные шарики – на разной высоте. Мягких игрушек нет совсем, они с мутантами не работают. Нет также и растений.
Искусственный мир – для искусственных существ.
Маму я нашел в арт-лаборатории.
…Все-таки она у меня молодец. Чтобы попасть в Институт на любую должность выше уборщика, нужно пройти серьезный отбор. Правда, у мамы уже была подготовка – образование университетское, и на родине она успела поработать педагогом. Но без лицензии трудно. Так что начинала она в «Детском саду» няней при секторе фильтрации – смотреть за тем, чтобы детки ничего себе не повредили. Занять место няни, кстати, ей помог Эйнштейн, уж не знаю, за какие такие заслуги… но эту тему я привычно закрою.
Потом ее стали допускать в жилой сектор к малышне, где ответственность куда серьезней…
Теперь-то мелких, считай, и нет, подросли мутантики. В последние годы если военные и притаскивают в «Детский сад» интересный «образец», то уже на той стадии, когда мутация у него проявилась в явном виде. Самый юный «образец» в местном зоопарке – пятилетняя Пеппи, сомневающаяся в своей красоте… Я всех их помню малютками. Как они дружно сидели на горшках, не разделенные еще на зверей и аномалов, а мама рассказывала им что-нибудь интересное… Время горшков давно кончилось. Увы, те из малышей, кому суждено было озвереть, постепенно отказались от человеческого туалета, что от горшка, что от унитаза. Для них есть специальное помещение с песочком и газонами, громко именуемое уборной, в которых мутанты-звери, называя вещи своими именами, гадят. Причем к пользованию этой «уборной» их тоже надо приучать, чем мама с Каролин вынуждены заниматься.
Что было дальше? Дети к моей маме тянулись, в ее смены эффективность занятий с аномалами стабильно возрастала. А для военных самое ценное что? Чтобы паранормальные способности «образцов» побыстрее выходили на практический уровень, когда становится возможным их боевое применение. Тут ведь не уродов для фрик-шоу готовили, тут ковали новое оружие. Потому-то местные неписаные законы отличались от законов остальной страны, и главный закон такой: «Если умеешь – делай».
Мама умела. В отличие от ученых и врачей, для которых дети – расходный материал, для мамы все они – такие же люди. Мама им не врет. Всем от детей что-то надо, а ей – сделать им хорошо. Например, в рекреации они носятся как чумные, сталкиваются, падают. Можно формально помазать царапину йодом и заклеить пластырем, а можно подуть на ранку и сказать: «У кошки боли, у собаки боли, у такого-то заживи…» Англосаксы от этого русского заговора впадают в радостное возбуждение, и уж тем более он нравится будущим звероидам. Или, скажем, сломалась любимая игрушка – можно погоревать над ней вместе с ребенком, а то даже принести скотч (паяльник, клей) и попытаться исправить. Личное отношение к каждому конкретному ребенку – это то новое, что принесла «мама Марина» в детский корпус… А сколько песенок она знает! Не стесняется играть на детских инструментах: ксилофоне, барабане, бубне. Музыка, звуковые эффекты много значат для таких странных детей. Дудки, губные гармошки, даже волынка появились в рекреации именно благодаря «маме Марине».
В итоге ее компетентность и профессионализм были достойно оценены. Так и стала она работать с «детьми сталкеров» в качестве педагога-психолога…
Так вот, арт-лаборатория. Желтый сектор, один из боксов.
– Всем привет, – помахал я рукой, входя за перегородку. – Как успехи?
Ученики дружно подняли головы. Это мама их называла учениками, остальные пользовались стандартными обозначениями вроде «образец 18 Бабочка» или «образец 25 Скарабей». Их было пятеро. Трое старших (восьмилетки) вольно расположились на полу перед рамами с натянутой тканью. Четвертый сидел за столом и увлеченно разрисовывал карандашом листы бумаги – этот был новенький, появившийся в «Детском саду» только вчера. Пятая была еще маленькой, пяти лет от роду, она что-то вырезала из бумаги, а мама, подсев к ней рядом, показывала, как это правильно делается.
– У меня новые очки, – похвасталась Бабочка. – Смотри, как крылышки.
Она была «девочкой в очках». У мутантов безупречное зрение, и вообще они во всех отношениях абсолютно здоровы, но этой нравились необычные формы оправ.
– А Навозник сегодня испортил кашу, – меланхолично изрек Барсук. – У всех была обычная, а он себе сделал со вкусом какао.
– Не испортил, а улучшил, – возразил мальчик, официально именуемый Скарабеем. Навозником его дразнили. Он смотрел в пол, сосредоточенно цепляя пальцем паркетину. – Не люблю порридж. Какао люблю. Структурно ничего не менял, только функционально.
Скарабей-Навозник был ребенок-сорбент, собирающий на себя всякую дрянь. Вечно грязный, пыльный, зато к чему ни прикасался, после него оставалась идеально чистая полоса (если очень хотел, то и пространство). Даже без единого микроба, проверяли. Но преобразовывать химический состав веществ по заказу у него пока получалось только по капризу. Вот как в случае с порриджем. А если б получалось по заказу – давно бы увезли военные, и что с ним было бы дальше, никто не знает.
Бабочка взяла флакончик с раствором и выдула в мою сторону большой мыльный пузырь. Размером с грейпфрут. Публика оживилась, погнала радужный шар ко мне, дуя снизу и не давая пузырю опуститься, и вот он передо мной, отражает мою искривленную рожу. Я взял подарок в руки. Невесомая пленка не лопалась, была податливой, но крепкой. На пол с него капало, руки у меня стали мокрыми… Хитрость в том, что, кроме мыла, в пузыре содержались какие-то поверхностно-активные вещества, позволяющие Бабочке управлять поверхностным натяжением.
– Ну, хватит, – строго произнесла мама. – Не отвлекайтесь.
Я закатил мыльный пузырь на полку стеллажа и обтер руки об штаны. Он вскоре распадется, но не держать же его при себе?
– Ты по делу или просто так? – спросила меня мама.
– Хочу посмотреть хот-степ.
– Хот-степ назначен на одиннадцать.
– Я подожду? Посижу тут с вами?
– Только тихонько…
Прошел к дальнему столу. Интерес ко мне больше не проявляли, я был своим. Я – привычный атрибут в этой школе магов.
А это была именно школа, не случайно мама называла мутантов учениками. Изучали их и препарировали в других секторах. Здесь – аккуратно пробуждали дремлющие умения и делали все, чтобы «образцы» научились контролировать эти умения. Работа тонкая и временами опасная. Есть, например, «инфразвуковики», с ними бы я поостерегся сидеть в одном помещении. С просто «звуковиками» или «электромагнетиками» не такой напряг, но тоже, если честно, экстрим.
