Александр Щёголев - Зона Посещения. Избиение младенцев
– А еще ко мне в гости забегал твой друг. Я отправила его к тебе, он только что от меня ушел.
– Какой друг?
– Ну, этот… любитель бекона. Ты меня понял?
Она говорила о Крюке. Крюк, сын своей патриархальной мамы, видел главное назначение мужчины в том, чтобы тот «приносил бекон на стол», о чем часто и жарко говорил, едва разговор заходил за жизнь. «Приносить бекон на стол» всего лишь означает хорошо содержать и обеспечивать семью… Молодец, бабуля! Скрывать нам, конечно, от посторонних ушей нечего, но имена друзей им знать не обязательно.
– Я послала с ним записку от папы, – добавила она.
– Записку?
– Перед тем, как ночью уйти, папа тебе что-то написал. Подчеркнул, что именно тебе. Сказал, на тот случай, если что-то случится. Вот и случилось.
– Ты прочитала?
– Разумеется, нет, – величественно оскорбилась бабушка. – Ешь свой бекон в одиночку.
– А мой друг? Он ведь любопытный.
– Записка лежит в заклеенном конверте. Я расписалась на клапане, проверь перед тем, как вскроешь.
– Я тебе перезвоню, – пообещал я, прежде чем отключиться.
– Да уж, будь любезен.
Я посмотрел сквозь стекло на маму. Занятия заканчивались, она обходила столы и смотрела на результаты. Информировать ее о звонке или подождать? Разволнуется, начнет метаться, при том что сделать ничего не сможет. А через четверть часа ей в Зону. Хот-степ не отменишь, я ж понимаю. Психовать перед Зоной нельзя, даже перед таким ее карикатурным кусочком, каким является «игровая площадка».
Я увидел, что по ту сторону стекла появился Эйнштейн. Он приветственно помахал мне рукой и о чем-то заговорил с мамой. Этому-то что надо?
После коротких размышлений я позвонил Сэндвичу.
– Меняем время и место, – сказал ему. – Подходи к Институту прямо сейчас, я к тебе выйду. Встретимся на автобусной остановке.
Он возбудился, принялся по своему обыкновению задавать глупые вопросы, но я это дело задавил на корню.
– Не мельтеши, джанк, проблема не в тебе, а во мне. У меня форс-мажор. И разговаривать я больше не могу. Но если мы не встретимся сейчас, то ничего не смогу гарантировать.
Отбой.
Придет, куда ему деваться? Наш маленький бизнес важен Сэндвичу (и тем, кто за ним стоит) куда больше, чем мне. Для меня ведь это забава, а для них, полагаю, работа…
Назначить встречу немедленно меня заставило то соображение, что Сэндвич был способен помочь мне в деле с папиным арестом. А это, как мы понимаем, не терпит отлагательства.
Вошел Эйнштейн. Посмотрел на меня и почуял неладное.
– Что стряслось? Видок у тебя неважный.
– Все о’кей, босс, – соврал я ему и, как мог, улыбнулся.
– А мобильник почему не отобрали при входе? Тайком пронес?
– Ничего не тайком, случайно получилось. Вы из-за него пришли? Я только с бабушкой и поговорил…
– Не напрягайся, я пришел из-за Светлячка, хотел посмотреть результаты теста. Уникальный персонаж к нам попал… Притормози, не уходи. Когда ты пойдешь в Зону, дорогой Питер, мобильник придется все-таки отдать.
Я выпал в осадок:
– В ка… какую… когда – в Зону?
– Пойдешь со мной на «игровую площадку», когда дети закончат. Мечтаю с тобой сразиться в хот-степ, только ты и я.
– Шутите? – спросил я, обмирая.
– Никак нет. Давно хотел посмотреть, как ты справишься. Под мою ответственность.
– Да я в степ плохо играю, проверял много раз, – попытался я отбрыкаться.
Это азартное развлечение с некоторых пор сразило буквально весь Хармонт и постепенно перебиралось в другие города, включая столицу, быстро превращаясь в настоящий спорт со своими клубами и болельщиками, но мои личные успехи были более чем скромны. Абсолютный ноль – даже для уличного уровня.
– Где проверял, в школьном дворе?
– И в нем тоже.
– Но не в Зоне, – отрезал Эйнштейн. – В Зоне ты себя не проверял. Пойдем-ка в класс, там интересно…
Умеет босс по мозгам врезать! Все у меня из башки вымело – и Крюка с запиской, и Сэндвича с его связями, и даже папин арест. Вернулся я в бокс на ватных ногах.
А там и впрямь интересно. Бабочке удалось вытащить из смеси все пять красок! Вместо неаппетитного коричнево-бурого пятна ее кусок ткани теперь украшало нечто яркое, пятнистое, похожее на палитру художника. Она стала первой из группы, выполнившей задание, она была гордой и счастливой, она обнимала мою маму, а та с любовью расправляла ей косички… Я ощутил укол ревности.
Как выяснилось, смесь состояла из желтой, лиловой, синей, зеленой и алой красок.
Но если от Бабочки можно было ожидать сюрприза, то Светлячок удивил по-настоящему. Наверное, не случайно Эйнштейн заявился, чтобы оценить его успехи… Те двадцать пять листов бумаги со стандартными элементами – линиями, геометрическими фигурами, графическими значками, – которые исчиркал наш новичок, это ведь был обычный, «человеческий» тест, вовсе не какой-то специальный для аномалов. Я знаю, мама объясняла. Дети что-нибудь на листах пририсовывают, а в итоге показывают уровень своего психического соответствия возрасту, готовность к обучению, степень образного мышления и что-то там еще. Так вот, на выходе обычно получаются примитивные картинки, ничем друг с другом не связанные. Крайне редко ребенок рисует какую-то единую историю, объединяя рисунки сюжетно, и это – явное отклонение от стандарта, близкое к «индиго».
Но здесь…
– Я что-то не разберусь, – озабоченно сказала мама, раскладывая листы по порядку. – Малыш, это у тебя что? Дэниел, дорогой, ты не понял задание?
Она назвала мутанта домашним именем: к «Светлячку» тот не привык, да еще и в стрессе пребывал. Сгорбился крючком, съежился, чтоб места поменьше занимать. По всему, сбылись худшие его опасения – он все сделал неправильно. Поползли по щекам беззвучные слезы…
На листах и вправду была нарисована явная ахинея. Не пойми-разбери что.
А вот Эйнштейн не был озабочен, наоборот! Главный инженер замер, как волк, учуявший добычу, потом кинулся вперед:
– Дай мне, Марина!
Глаза его горели. Он отодвинул столы и разложил рисунки на полу, собрав из них квадрат пять на пять. И вдруг стало видно, что это не двадцать пять разрозненных картинок, а одна большая, цельная, состоящая из фрагментов. Пазл сложился.
Был нарисован кусочек города, вид сверху. Улица с бульваром, речка. Бросались в глаза тени от людей и от домишек – они грамотно расходились веером от центра рисунка, потому что именно там, на центральном листе, мальчишка изобразил источник света. Это был большой костер, от него тени и бежали в разные стороны. А на костре сжигали человека… Ребенка. Сжигали ребенка.
– Мрачное пророчество, – изрек главный инженер.
– Не говори ерунду, Эли, – возразила мама. – При чем здесь пророчество?
Эйнштейн присел на корточки возле Светлячка:
– Это кто у тебя? В костре?
Тот не ответил, только сжался сильнее.
– Не трогай пока его, – попросила мама.
Эйнштейн встал.
– Если не пророчество, то что это, по-твоему?
– Тревожная фантазия, обусловленная ситуацией.
– На том и остановимся, – согласился он. Огляделся… и вдруг спохватился: – А с тобой-то что не так, детка?!
Бабочка больше не была радостной и счастливой, ее совершенно не интересовал ни пазл Светлячка, ни суета вокруг – нет, нет и нет. Тяжелым взглядом она изучала листочек с той дурацкой симметричной кляксой, которую я оттиснул баловства ради, то абстрактное «пятно Роршаха», которое я перекинул давеча со своего стола на ее стол.
– Что ты видишь? – спросил Эйнштейн ласково.
Она насупилась.
– Маму Марину обижают. Вот тут. – Она ткнула пальчиком куда-то в кляксу.
– Кто?
– Злой доктор. И еще… – Она сощурилась, всматриваясь. – Паук. С красным крестом на спине. Пэн дерется с чудовищем, убивает паука…
– Ну, вот и славно, – бодро воскликнула мама, пытаясь вернуть девочку в реальность. – Все хорошо закончилось.
– Да нет же! – крикнула она. – Тебя унес электрический конь!
Все замолчали. Как реагировать на бред, изрекаемый дитем? Эйнштейн взял в руки мое «пятно Роршаха» и задумчиво крутил его так-сяк, высматривая, очевидно, «злого доктора».
– В костре – я, – шепотом признался Светлячок.
Глава 4
Предзонник, он же центральный КПП при Институте, расположен несколько в стороне, там царят настоящие строгости, а здешний вход в Зону – этакий домашний, почти семейный. Если с Предзонника, бывает, по нескольку раз в сутки кто-то шастает за колючку и обратно, то этот вход открывается редко и по графику. Потому-то охраны мало, и все они свои. Охрана здесь вся размягченная, вальяжная – отдых, а не служба. И никаких вам сторожевых роботов, никаких пулеметов и датчиков.
Стена, правда, та же самая – тянется, сволочь, по всему городу, высокая, жуткая. За городской чертой Стена постепенно теряет в мощи и жути, а ближе к лесам и вовсе превращается в заминированную полосу, упрятанную в колючую проволоку, как правоверная мусульманка в паранджу. В тех местах Периметр охраняют роботы и военные патрули.
