Юлия Рыженкова - Мелкий Дозор (сборник)
Диковинные часы из капа тихо щелкали на столе. Уверенные линии густо покрывали поля рукописи. Джеймс Дэниэл Брюс ожидал.
* * *Василий умирал. Он знал это очень ясно. Лежа на спине, он чувствовал, как уходит из него толчками жизнь. Видел, как с каждым биением сердца звезды на небе начинают меркнуть, а луна становится серой.
Покойная матушка была права. Не было и раза, чтобы не бранила она неразумного Ваську за его занятия теорикой. Без разбору скопом считала все науки делом срамным и не богоугодным. А всех наученных держала за грешников, коим уготована адова геенна.
Вот только выглядел путь в преисподнюю не так. Не было ни бесов, ни огня. Не было серного смрада. Не было ничего вовсе – ни цвета, ни запаха. Василию казалось, что он медленно тонет в темной воде, а мир вокруг застыл и потерял краски.
Дышать было уже не нужно. Холода Василий не чувствовал. Лишь где-то внутри ударяло сердце – изредка и едва различимо.
Серую луну вдруг заслонило чье-то лицо. Черты были размыты, но Василий отчего-то понял, что знает, кто это. Апонский слуга графа Гавриил ловко взвалил Василия на плечи и с неожиданной прытью потащил вверх по лестнице.
Когда его положили на пол, Василий не чувствовал уже ничего. Он опустился на самое дно. Вокруг была полная темнота, и в этой темноте еле слышались голоса. Жалкие крохи звуков, что смогли прорваться к Василию сквозь толщу серой воды преисподней.
Вдруг в этой темени вспыхнула искра. Белое пламя затрепетало во мгле. Осветило вокруг, и Василий увидел, что языки света танцуют на чьей-то ладони.
Пламя приблизилось к ране, коротко лизнуло покрытое кровью платье. И тут нутро Василия отозвалось сначала острой горячей болью, а потом вдруг ледяной немотой.
Темнота вокруг всколыхнулась и начала таять. Сквозь серую пелену проступили очертания комнаты. Двух склонившихся над Василием фигур. На ладони той, что была повыше, увядали сияющие лепестки огня. Едва пламя угасло, по ладони пробежало пролитой ртутью сияние. Оно ширилось, росло, опутывало стоявшего над Василием человека, пока не охватило целиком. Тот наклонился, и Киприянов узнал лицо графа.
Василий попытался разлепить губы, но сквозь них смог выйти лишь стон.
Брюс предостерегающе поднял руку.
– Тише, Василий Онуфриевич, – молвил граф и положил холодную ладонь на горячечный лоб Киприянова. – Я тотчас сам посмотрю лики в вашей памяти.
В голове Василия прокатился громовой раскат и молнией пронеслись картины этой ночи. Упрямый Мирон, неподъемный мешок, скользкая и смерзшаяся земля под ногами.
Нож, входящий алой болью в живот. Сияние голубых глаз душегуба. Стон разбитого хрусталя.
Василий закричал. Рядом появилось любопытное лицо апонца.
Граф отнял ладонь ото лба Киприянова. Боль разом исчезла. Василий затравленно огляделся, хапая большими глотками стылый воздух палат.
– С возвращением, – протянул руку Иаков Вилимович и устало улыбнулся.
Киприянов ухватился за его ладонь и тяжело встал на ноги.
– Должен признать, – граф разглядывал вымаранные кровью пальцы, – Денбей едва не опоздал. Еще малая проволочка – и я бы не смог вытащить вас из Сумрака. Машенька! – громко крикнул Брюс.
Тут же за дверью раздался топот и лязг. В палаты вошла служанка. В руке «Яшкина баба» держала канделябр на три свечи. Их свет нервно плясал на ее коже из начищенной до блеска красной меди.
– Принеси рушник да таз с теплой водой, – скомандовал граф и повернулся к Киприянову. Василий изумленно разглядывал свой живот сквозь прореху в штофном камзоле. Металлическая кукла молча вышла. – Все не можете поверить? – вновь улыбнулся граф. Глубокая борозда меж его бровей разгладилась. – А ведь правду люди сказывают! Колдун я. И Гавриил тоже. – В глазах Брюса вспыхнули лукавые искорки. – Да и ты теперь колдун.
Потрясенный Василий молчал.
Граф коротко кивнул слуге. Апонец ловко подхватил со стола подсвечник с полупудовой свечой и встал Василию за спину.
– Прошу вас, Василий Онуфриевич. – Брюс щелкнул пальцами. Воск за спиной Василия отчаянно затрещал. Пламя вспыхнуло и высветило лицо графа из полутьмы комнаты. – Только ничего не пугайтесь!
Василий облизнул пересохшие губы.
– Вы видите? – Палец графа ткнул куда-то под ноги Киприянову. Рубин на печатке сверкнул алым.
Василий опустил взор и увидел свою тень на каменном полу. Она клубилась серой дымкой.
– Видите? – глухо повторил Брюс.
Василий кивнул.
– Ступайте! – приказал граф. – Наступите на свою тень, господин Киприянов! Сделайте шаг!
Василий повиновался и вновь очутился в сером мареве. На этот раз все виделось четче, лишь потеряло цвет, да пропал, смазался треск горящей свечи. Голос же графа звучал четко и ясно:
– Нас много, Василий Онуфриевич. – По фигуре Брюса пробегали золотистые всполохи. Яркое желтое свечение сетью покрывало все его тело. – Но мы не все похожи. Есть такие, как Гавриил, – на лице графа проступила лукавая улыбка. – Покажи ему!
Василию почудилось, что серая пустота позади всколыхнулась.
– Обернитесь, – мягко сказал Брюс.
Сил противиться у Василия не было. Он медленно оглянулся и едва смог сдержать крик: позади, держа в покрытых черной щетиной лапах тяжелый подсвечник, стоял гигантский паук.
– Он перевертыш. Там, где он родился, его племя зовут «цутигумо». Слабые маги, но великие воины.
Чудище щелкнуло жвалами. Василий поспешил отвернуться.
– А есть такие, как мы, – продолжал граф, улыбаясь. Ошарашенная рожа Василия его, должно быть, зело веселила. Брюс развел в стороны руки, золотая сеть вспыхнула ярче. – Те, кого Господь наградил не только даром Иного, но и даром озарения. Те, кому позволено ведать тайноведение Вселенной!
Киприянов уставился на свои руки. Сквозь кожу начала проступать бледным золотом похожая сетка.
Откуда-то издалека донеслись тяжелые шаги. В комнату вернулась медная кукла. Служанка несла в руках таз с парящей водой. «Яшкина баба» подошла к графу и замерла.
– Этой ночью я обратил вас, Василий Онуфриевич. – Брюс окунул ладони в таз и принялся с усердием оттирать пальцы. – Вы умерли для этого мира и родились для мира иного.
Граф придирчиво осмотрел кончики ногтей и сдернул с шеи служанки свежий рушник.
– Досадно, что это свершилось при столь скорбных обстоятельствах. Будь моя воля, я бы сделал это, когда вы набрались бы сил. – Брюс приблизился к Василию. – Теперь же вам вряд ли стать сильным магом, но мне нужна любая помощь.
Слова Брюса не умещались в голове. Мир словно перевернулся.
– Скажите, Василий Онуфриевич, – граф кивнул на служанку, – что вы видите?
Василий не видел ничего нового. Механическая кукла в длинной шлафорке и мятом чепце держала таз.
Киприянов покачал головой.
– Вы еще очень слабы, – протянул граф. – Откройтесь! Пусть башня напитает вас силой! Сегодня вы щедро полили ее гранит своей кровью!
Теплая волна ударила Василию в пятки, и он увидел, как истончается на кукле одежда, как исчезает ее медная кожа и под ней появляются шестеренки и тяги. Они крутятся и толкают друг друга.
– Видите? – зазвенел над самым ухом голос графа.
А в самой глубине металлического нутра бежал внутри центральной шестерни маленький, в четверть аршина, человечек. Кожа его светилась изумрудной зеленью.
– Это демон? – глухо проронил Василий.
Брюс расхохотался и довольно хлопнул в ладоши.
– Это гомункул. – Он схватил за плечи Василия и победно заявил: – И то, что вы его видите, Василий Онуфриевич, означает только одно. Вы годитесь мне в ученики!
* * *1 мая 1735 г.,
Москва, Российская империя
Ларец принес Гавриил. Ему не нужно было ничего говорить. Прошлой ночью Василий проснулся от щемящей боли в груди и понял – граф перестал существовать. Связь между учителем и учеником будто кто-то перерезал.
Сердечно распростившись с цутигумо, Василий отнес ларец в свою каморку под самой крышей Сухаревой башни. Там он сломал на ларце охранное заклятие.
Внутри стопкой лежали сложенные пополам бумаги. Под ними схоронился конверт, запечатанный красным сургучом. На оттиске Василий разглядел графский герб. В углу в маленькой коробочке лежали часы из белого капа. Столько энергии, сколько было в этом предмете, Василий не видел еще ни в одном артефакте, коих в коллекции учителя хранилось неимоверное множество.
Киприянов развернул первый листок.
«Дорогой мой Василий Онуфриевич! – различил он ровный почерк графа. – Должно быть, ты уже знаешь, что меня более нет. Я принял заслуженную кару и сброшен навеки в Сумрак. Но поступить иначе было бы поперек моих правил. Ты часто допытывался у меня, отчего мы никак не выпустим шестой лист нашего Календаря. Прочти его, и ты разом поймешь меня и простишь».
