Роберт Асприн - Мошенники времени
— И тогда, — вскричала Йанира Кассондра, изящным символическим жестом поднимая обе руки, — наш Скитер победил чемпиона, но отказался убивать своего соперника! Цезарь, — в ее произношении это прозвучало почти как «кайзер», — наградил его по заслугам лавровым венцом и деньгами. Понимая, что, несмотря на победу и приз, впереди его ждет только рабство, помня, что он не освободил еще своего друга, стоявшего рядом со своим злобным господином, Скитер поступил так, как мог поступить единственно человек, одаренный улыбкой богов.
Она сознательно тянула паузу. Потом продолжила, но почти шепотом, будто сама страшась того, о чем повествовала:
— Он направил своего коня галопом прямо на стену. Вспрыгнул на всем скаку на спину несущегося галопом коня… — слушатели потрясенно ахнули, — потом вонзил острие копья в залитый кровью песок арены и перелетел через балюстраду. И пока все стражники на балюстраде разинули рты, не ожидая увидеть его рядом, он бросил тяжелый кошель с золотом, заработанным честным трудом и кровью, новому хозяину Маркуса в качестве выкупа, за свободу друга.
Где-то позади публика одобрительно загудела. У Скитера вновь зародилась слабенькая, но надежда на то, что он, возможно, переживет и это.
— И что потом? Потом наш неистощимый на выдумки Скитер, чтобы сбить со следа охотников за рабами, выдал себя и друга за важных персон. Они скрывались. Они меняли наряды и убежища, снова и снова. И когда настало время открываться Римским Вратам, Скитер организовал на улице большое смятение, чтобы выиграть время, и таким образом вернулся сам и вернул Маркуса домой.
А теперь, — голос Йаниры вдруг сделался крепок как алмаз и сердит, как застигнутая врасплох гремучая змея, — я спрашиваю вас, Найденных, какова была его награда за все это? Чудовищный штраф со стороны недоброй памяти фирмы, называющей себя «Путешествия во времени», чьи служащие используют нас на самой тяжелой и грязной работе, ни капли не заботясь о нашем здоровье, о судьбе наших близких в случае нашей смерти, о наших жизнях! У них хватило наглости предъявить ему штраф! За проход в обе стороны! А что потом? Заключение для допроса в службе безопасности, где его морили голодом, били, унижали!
И я спрашиваю вас! — вскричала она, срывая свою маску, разметав волосы, осветившись каким-то особым, священным светом, — Скитеру казалось, что он исходит из глубины ее. — Я обращаюсь к каждому из вас: справедливо ли обращаться так с человеком, не раз рисковавшим своей жизнью ради одного из нас?
Рев, раздавшийся в маленьком помещении, прозвучал громче урагана, бьющегося в узком горном ущелье.
Медленно, очень медленно склонила Йанира голову, словно обессилела от скорбной истории, которую ей пришлось открыть. Когда она наконец подняла ее, на лице ее снова была маска. И здесь символизм, догадался Скитер. Но что это значит?
— Он уже прошел испытания, — продолжала Йанира вновь лишенным эмоций голосом. — Всем вам известно, как прошло его детство, как он потерялся в чужом для него времени. Он пережил все то, что переживали мы, и хуже. И все же он выжил, вырос, но остался в душе щедр к тем, кто нуждается больше, чем он. И я спрашиваю у Семерых их новое и окончательное решение. Покарать? Или принять?
Один за другим слуха Скитера касались ответы.
Первым говорил надменный египтянин. Он произнес по-английски, но с сильным акцентом всего лишь одно слово: «Покарать».
Последовала пауза. Человек, который в первый раз переводил долгую речь египтянина, произнес очень тихо: «Принять».
Следующий отказался внять уговорам, что, если Скитер понял верно, вызвало сильное раздражение у Йаниры Кассондры.
Голосование продолжалось, минуя Йаниру: «Покарать», «Принять», «Принять», «Принять».
Скитер не был уверен в том, что расслышал или сосчитал верно. Неужели правда четверо против двоих? И что дальше?
Вперед шагнула Йанира, последний член Совета, не проголосовавший еще. Скитер ожидал услышать подтверждение того, что услышал только что.
— Четверо проголосовали за то, чтобы принять, и двое — за наказание. Поскольку угрозы разделения голосов поровну больше нет, я отдаю свой голос без труда. — Она сверху вниз посмотрела на Скитера, беспомощно лежавшего на бетонном полу у ее ног. — Я не могу отрицать того, что Скитер Джексон — мошенник, вор, человек, очаровывающий людей ради их денег и имущества.
И все же я должна повторить, что он спас жизни многих сидящих здесь своими пожертвованиями, которые он делал анонимно. И потом, не связанный ничем, кроме обещания, этот вор и мошенник рисковал своей жизнью, спасая одного из Найденных. Я признаю, мне трудно отринуть личные эмоции, ибо Маркус — отец моих детей, но меня учили этому еще в храме Артемиды: заглядывать сквозь эмоции в самую суть истины.
Вот почему, заглянув в самое сердце этого человека, в его душу, рассудив его по деяниям — всем его деяниям, — я обязана проголосовать за принятие.
Новый громогласный рев потряс помещение, в то время как Скитер смотрел, широко раскрыв глаза, на Йаниру. Он все еще не до конца верил в это. Йанира спустилась с помоста, и в руке ее блеснул нож. Скитер поперхнулся.
— Не бойся, дорогой друг! — Она разрезала стягивавшие его полосы ткани, отбросила их в сторону, помогла встать. А потом его смел поток — его хлопали по плечам, по спине, целовали, причем поцелуи не обязательно были женские. В конце концов ему начало казаться, что у него на спине остались синяки размером с суповую тарелку. Он не совсем представлял себе, что же означает это самое «Принять».
Судя по всему, Йанира заметила это — она вообще умела многое замечать по невидимым признакам. Она дала знак прекратить веселье и восстановить порядок.
— Скитер Джексон, пожалуйста, подойди к помосту.
Он медленно повиновался, пройдя через две образовавшиеся шеренги улыбающихся Найденных. Любопытство и робость продолжали бороться в нем. Он всегда не выносил неизвестности. И что ему делать, когда он подойдет? «Выказать уважение, — говорил ему рассудок раздраженно. — Мог бы догадаться сделать это раньше». Поэтому, приблизившись, он опустился на колено и поцеловал подол ее платья. Когда он осмелился поднять глаза, ее маска снова исчезла, а сама она покраснела — и еще как!
Впрочем, она быстро справилась со смущением.
— Нам надо объяснить тебе кое-что, Скитер Джексон, ибо хотя теперь ты один из нас, это только по случайности. Уроженец Верхнего Времени, ты вырос и сложился в Нижнем, с людьми, горячими, как летнее полуденное солнце на мраморных ступенях Эфеса. Ты страдал, жил и учился на ошибках. Ты мог вырасти тварью вроде торговки драгоценными камнями Голди Морран, вовсе лишенной сердца. Но этого с тобой не случилось.
Ты дарил другим — не раз и не два. Твои… злоключения… за Римскими Вратами только утвердили твое право принять эту честь, Скитер Джексон. С этой минуты и до конца твоих дней ты будешь известен всем как Найденный, ибо, хотя почти всю жизнь свою ты прожил Потерянным и изо всех сил скрывал это, Маркус смог разглядеть истину. Ты один из нас, — она обвела комнату рукой — теперь-то Скитер видел, что в нее набилось, должно быть, больше сотни мужчин, женщин, детей всех возрастов из десятков разных стран и эпох; кто-то попал сюда сквозь туристические Врата, большинство — через нестабильные. — Ты один из нас, Скитер Джексон, а мы теперь — твоя Семья.
И тогда, когда люди потянулись мимо них к выходу (многие протягивали при этом ему свои подарки — простые, скромные дары, такие, как цветок, платок с ручной вышивкой, видимо символом Найденных, коробка еды, новая пара джинсов), это и случилось. Скитер Джексон заплакал. Это началось легким покалыванием в горле, а потом у него защипало в глазах. Прежде чем сам он понял это, он плакал навзрыд, задыхаясь и трясясь всем телом. В конце концов он обнаружил, что остался у помоста наедине с Йанирой и Маркусом, не считая целой груды подарков.
— Но почему? — тихо спросил Маркус.
Йанира закатила глаза.
— Ох уж эти мужчины, — устало вздохнула она. — Это же так просто, Маркус. У него теперь есть семья.
Скитер согласно затряс головой, так и не в силах говорить. У него снова есть свой, настоящий Род! Принявший его на собственных условиях, хорошо знающий его недостатки, но все же принявший, как будто он не потерянный ребенок, дрожащий от холода монгольских ночей, панически боящийся разбудить Есугэя Доблестного или его хорошо известный гнев.
— Клянусь, — прошептал он все еще дрожащим от слез голосом, — клянусь вам, Йанира, Маркус. Я никогда не обману вашего доверия. Я снова член Рода. А я никогда не подвожу своих сородичей. Были… бывали времена, когда мне казалось, что я недостоин чьего-то участия, недостоин семьи, разве что тех, которых я принял по необходимости.
— Местных? — спросил Маркус.
