Борис Громов - Рядовые Апокалипсиса
— Это ведь вы? – зачем–то спросила она, указав на фото.
— Где? – отвлекся от своих размышлений кладовщик и поднял взгляд на фотографию, указанную Женькой. – Ну да, я. Был когда–то. Давным–давно; так давно, что это уже почти неправда.
— Давно, – согласно кивнула Женька. – Вы там молодой совсем и эти мальчики вокруг вас…
— Они многие навсегда такими молодыми и остались…
Глаза у него буквально на мгновение вдруг стали точно такими же, как на фотографии. Видимо, и песня, что пел спецназовец–гитарист с фотографии, тоже была очень грустной. А потом Николай Николаевич тряхнул головой, словно отгоняя излишне навязчивые воспоминания, и снова улыбнулся улыбкой доброго дядюшки.
— Знаю, что тебе дать, красавица. Хоть и не положено вроде, да кому теперь до этого какое дело, в конце концов! Тут я хозяин. И никто мне указывать не будет. Подожди немножко.
И с этими словами дядя Коля буквально растворился в полумраке между стеллажами. Через некоторое время там дважды с небольшим интервалом что–то громко грохнуло, словно сначала сдернули с полки тяжелый ящик, а потом закинули его назад. А еще через минуту из темноты нарисовался довольный донельзя кладовщик, несущий в руках небольшую светло–зеленую брезентовую сумку необычной формы. Достав из кармана большую связку ключей, он клацнул массивным замком и, приоткрыв дверь в решетке, приглашающе мотнул головой: заходи, мол. Закрыв за вошедшей Женькой дверь, он направился назад в свою каморку. Небрежно положив на стол сумку (ого, а бумкнуло солидно – тяжелая, видать), он плюхнулся на старенький табурет (деревянный, покрашенный точно такой же бледно–серой краской, что и стоящие у них в палатке кровати) и, молча указав ей на второй такой же, стоящий возле топчана, расстегнул простенькую, словно на браслете старых наручных часов, застежку. Лежало в сумке что–то странное, похожее на очень большой, почти квадратный пистолет с несуразно маленькой для таких размеров рукояткой. Из двух наружных кармашков он достал два разной длины, один почти в два раза короче другого, тонких металлических… Как же они называются?.. Палочки?.. Столбики?.. Магазины! Вот, вспомнила она правильное слово, это такие же магазины, как у автоматов омоновцев и солдат охраны, как у «Сайги» Тарасюка, только тоньше. Наверное, патроны размерами меньше. А дядя Коля тем временем надавил куда–то пальцем и откинул с верхней части оружия назад тонкую, вертикально загнутую вверх на конце планку. Ага, вот что эта штука ей напоминала! На немецкий автомат «шмайссер» из фильмов про Великую Отечественную она очень похожа. Там, кажется, такие же тонкие приклады были, и магазин – один в один, особенно тот, который длинный.
— Ну как? – подмигнул он ей.
— На «шмайссер» похоже…
— Положим, не на «шмайссер», а на МП‑38 или МП‑40, да и не так уж похоже, – хмыкнул кладовщик. – Но направление мыслей верное. Это пистолет–пулемет «Кедр» под отечественный пистолетный патрон калибра девять миллиметров. Как автомат, честно говоря, почти ни о чем оружие. Но вот если одиночными, да на пистолетной дистанции – страшная штука. Я из него в круг размером с чайное блюдце весь магазин на тридцать патронов уложить могу. В комплекте два магазина, на двадцать и на тридцать патронов, ремень, всякое–разное для чистки–смазки и подсумок для переноски. Времена нынче, конечно, не те, чтобы оружие по сумкам прятать, но и она сгодится – запасной магазин и патроны будет в чем носить, на пояс повесишь. Тут, видишь, как раз и тренчики имеются. Вот только ремешок у тебя того… Аховый.
— Какой дали, – вздохнула она.
— Ладно, с этой бедой поможем, есть у меня тут нормальный солдатский ремешок. Старого образца, кожаный, не то что эти новые… «Шкура трехгодовалого дерматина», блин, – хихикнул Грушин и выдвинул из–под своего топчана выцветший деревянный ящик, на котором белой краской по трафарету было выведено «Матбаза». Из ящика он вытянул широкий ремень из коричневой кожи с потускневшей латунной пряжкой, на которой была выдавлена пятиконечная звезда с серпом и молотом. Похоже, на самом деле старый.
— Сейчас мы его по твоему размеру подгоним, – пробормотал он, затягивая ремень ей по талии и застегивая пряжку. – А сам «Кедр» – вот так…
Закончив с ремнем поясным, кладовщик ловкими движениями укоротил ремень пистолет–пулемета и пристегнул карабины на обоих его концах к одному большому черному кольцу возле рукояти. Получилась скорее петля. И эту петлю он небрежным движением накинул ей на шею. «Кедр», будто диковинный большой кулон, повис у Женьки на груди. Хотя, какое там – на груди, кончик ствола чуть ниже латунной пряжки ремня болтается. Так что скорее – на животе.
— Таким макаром его и носи, – удовлетворенно кивнул кладовщик. – Вот так вбок немного сдвинь. Отлично! Видишь, и висит – не мешается, и выхватить – дело пары секунд. Только под бушлат спрячь от лишних глаз. Все–таки не положено вам такие выдавать. Но если увидит кто – скажи, старший прапорщик Грушин выдал. Отстанут сразу – гарантирую. Да, кстати, а ты вообще с оружием как – в ладах?
Женька только смущенно улыбнулась и развела руками.
— Нормально, – хмыкнул старший прапорщик. – «Мащина купиль, прауа купиль, уадить – не купиль». Нет, красавица, так дело не пойдет. Учиться будем. Значит, начнем с азов. Смотри, слушай и запоминай: это – ствольная коробка с прицельным приспособлением и пистолетной рукоятью, это – приклад, это – ствол. Вот это – магазины…
Часа примерно через два Женька уже не только смогла бойко оттараторить названия всех частей и механизмов «Кедра», но и сама снарядила оба магазина толстыми зелеными, с ярко–золотистыми головками пуль, «бочонками» патронов. И даже вполне сносно произвела неполную разборку (сама) и сборку (исключительно с помощью дяди Коли, сама бы не справилась точно: правильно говорят: ломать – не строить).
— Ох, мать моя женщина! – хлопнул себя по лбу ладонью Грушин. – Ты ж с этими железяками обед пропустила!
— Да и ладно, – отмахнулась было Женька, – подумаешь. Я есть не сильно хочу, до ужина протяну.
— Что значит «ладно»? – не согласился Николай Николаевич. – Так дело не пойдет! Война – войной, а обед – по распорядку.
Выдав эту древнюю, как сама армия, мудрость, кладовщик с заговорщицким видом выудил из нижнего ящика стола упаковку галет, банку тушенки и какой–то странный, большой и плоский, полностью металлический консервный нож защитно–зеленого цвета. Следом на свет божий явились вилка, упаковка из четырех необычно больших таблеток и какая–то странная жестяная пластина, чем–то похожая на бумажные снежинки, которые Женька, еще будучи ребенком, вырезала под Новый год из бумаги и клеила на окна. А дальше пошло форменное шаманство: Грушин ловкими движениями согнул лепестки жестяной «снежинки» и та превратилась в небольшую подставочку. Затем он достал из упаковки белую таблетку. Женька заметила, что один ее край был изумрудно–зеленого цвета, словно кто–то ее самым кончиком в зеленку макнул. Этим самым краешком дядя Коля чиркнул по лежащему на столе спичечному коробку, и таблетка вспыхнула и загорелась ровным, чуть коптящим пламенем.
