Мария Семенова - Ошибка «2012». Мизер вчерную
— Во дают негры! — прошептал Колякин, потянулся к уху, спохватился, отдёрнул руку и двинулся следом за прапорщиком навстречу канализационному смраду. — Ну, дерьмо!..
Да уж, дерьма тут хватало. Нечистоты жидкой консистенции плескались где-то на высоте коленей. Это если идти нормально. А если ползти… Ещё в этой преисподней, как выяснилось, обитали самые настоящие черти. Злые крупнокалиберные комары громко звенели и беспощадно кусались, слетаясь на кровь. И не прихлопнешь, не размажешь по склизкому бетону, даже не отмахнёшься — вокруг тьма египетская, руки заняты и вдобавок погружены… Труба явно вела прямиком в ад. Хотя мог ли он оказаться хуже того, что они оставили позади?
Однако нет, визит к нечистому, по-видимому, на время откладывался: впереди забрезжил свет, в воздухе наметилось движение и стаи кровососов начали редеть.
«Бог есть!» Майор и прапорщик приободрились, наддали из последних сил и скоро доползли до финиша — выкрошившегося, с остатками сгнившей защитной решётки конца трубы. Отсюда зоновские стоки падали в мутные воды ленивой неглубокой реки, метко прозванной аборигенами «говнотечкой». Здесь давно уже не было ни рыбы, ни когда-то изобиловавших раков — только чахлые, облепленные чёрной плесенью рогозы вдоль топких берегов. И даже в самые морозы — огромная, источающая миазмы полынья.
Колякин и Сердюков выкатились из трубы в грязную, мерзко пенившуюся воду, словно с горки в бассейн самого лучшего аквапарка. Вынырнули, отплевались, нащупали ногами дно и услышали голоса негров — те при оружии сидели в засаде на берегу.
— Привет, однополчане! — с облегчением вздохнул Колякин, хотел вытереть от пены лицо и, естественно, снова зацепил ухо. Что характерно, о всяческой заразе, могущей попасть в рану, он даже не думал.
— А где гангстер? — поглядывая на трубу, спросила Мамба, что-то поняла, и в голосе её скользнуло уважение. — Он жив?
Спросила, явно не подумав. Стрельба за периметром продолжалась, значит, Ржавый ещё держался.
— Он не гангстер, — строго поправил прапорщик. — Он герой… Вот что, давайте сюда все снаряжённые магазины. Я к нему.
Он был без шуток готов опять кормить комаров, месить коленями дерьмо и ползти на карачках, только чтобы не сидеть здесь, скрипя зубами и беспомощно слушая, как играет со смертью Ржавый. Как всё меньше патронов отделяет его от конца…
— Миша, остынь. — Колякин неожиданно вспомнил, как звали Сердюкова. — Подумай головой. Сам сгинешь страшной смертью и Ржавому не поможешь. Только получится, что он ещё и зря жизнь отдал…
— Да ладно вам, товарищ майор, хоронить его раньше времени, — горестно высморкался Сердюков. — Он урка тёртый, БУР прошёл, ШИЗО прошел, ПКТ прошёл. И трубу эту грёбаную…
Слово «пройдёт» он выговорить не успел: выстрелы смолкли. Наступила тишина. Воистину похоронная.
— Вечная память, — неумело перекрестился Сердюков, по его лицу текли слёзы.
Мамба завозилась в камышах и вопросительно глянула на майора.
— Ну и что дальше? — спросила она.
— Как это что? — удивился тот. — Бежать, и чем быстрее, тем лучше. Сейчас они полезут из трубы, а если нам повезёт — рванут в обход, через КПП. Ещё Боженьке спасибо, что на охранной вышке нет никого. А то бы уже отстреливались…
За бетонным забором, господствуя над вонючим разливом, вправду высилась шестиметровая сторожевая вышка. Пустая. Пока. На неё в любой миг мог вскарабкаться смекалистый людоед.
— Значит, так, — тоном старшего по званию офицера отдала приказ негритянка. — Пешком мы далеко не убежим, поэтому поедем на авто. На вашем, майор. А о трубе не беспокойтесь.
Колякин открыл было рот, но тут Мамба этак небрежно двинула рукой в сторону бетонного устья. Словно отмахнулась от какого-то маленького, но докучливого насекомого. И тотчас же, вопреки здравому смыслу и школьным законам физики, конец трубы сплющился и сомкнулся. Словно пережатый пальцами резиновый шланг. Да так плотно, что фекальная Ниагара сразу иссякла.
Но удивляться очередному чуду было некогда — майор со спутниками уже двигались в сторону парковки. Колякин сжимал в руке воняющее пороховой гарью оружие и, плохо веря себе, вспоминал, каким судьбоносным поступком ещё утром казалось ему написание какого-то там бумажного рапорта. Прямо переходом Рубикона с максимально торжественным сожжением всех мостов. Где же было знать, что уходить со службы придётся вот так!.. Мимо пустых вышек, оглядываясь на дым над оградой умирающей зоны…
Наконец беглецы шмыгнули мимо КПП, свернули на парковку, бросились к зелёной «четвёрке»…
«Ну что, родная, поехали?» Майор вытер пот, отдёрнул руку от задетого — естественно! — уха и сунул руку в карман.
Потом в другой.
И наконец учинил самому себе форменный шмон, хлопая ладонями по одежде. Всё зря! Ключи от машины сгинули бесследно. Где они остались? В кабинете Журавлёва? В метро, пока ползали туда-сюда на карачках? Утонули в жидком дерьме?..
— Что такое? — насторожилась Мамба. — Проблемы?
Ей хотелось в гостиницу. Отмыться, выпить рому, закурить. Поразмыслить. Ибо всё пережитое сегодня было хоть и впечатляющим, но всего лишь началом.
— Да какие проблемы! — устало отмахнулся майор. — Сейчас тронемся. — Отвернулся, вышиб локтем боковое стекло, открыл водительскую дверцу и разблокировал остальные. — Готово.
Осталось разобраться с замком зажигания. С удивившим его самого безразличием Колякин выдрал провода, под треск искр пустил мотор, в очередной раз добрым словом помянул бывшего гаишника Володю, порадовался в душе, что разбил, к чертям, стекло — в салоне меньше будет вонять, — и принялся ломать блокиратор вала руля. Колякин думал, что уж с этим-то справится быстро, ан нет. Сколько он ни налегал на баранку, она не двигалась ни в какую.
А ещё говорят, что «Жигули» — машина ненадёжная…
— Абрам, — негромко подала голос Мамба, внимательно следившая за его действиями, — помоги майору. Только смотри с корнем не выдери.
С правого сиденья сейчас же протянулись две чёрные мускулистые лапищи. Гигант взял баранку двумя пальцами, небрежно повернул… Лопнула сталь, шаркнули, проворачиваясь, шины. Руль приобрёл отчётливую форму восьмёрки, зато можно было ехать.
Вопрос только — куда?
Колякин особо не раздумывал. Ясен перец — в Пещёрку, в приободрившийся особнячок с красными звёздами на воротах, где дышит русская печь и живёт старший прапорщик Козодоев. Андрей Лукич был почему-то уверен, что в этот дом не проложило и не проложит себе дороги никакое зло. Козодоев не подведёт, он мужик надёжный, обстоятельный, при руках и голове, такой, если что… А ещё у него погоны, власть, табельный ствол… и женщина, которая ждёт.
