Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал - Поселягин Владимир Геннадьевич
Рабочий студии, что был ответственным за эфир, стоял чуть в стороне с наушниками на голове. Передачи в большинстве своём велись в прямом эфире из-за отвратительного качества звукозаписывающих средств, ну и хранить записи было не на чем. Если давали такую запись с пластинок, то качество воспроизведения оставалось желать лучшего. Слушатели сразу отмечали эту самую разницу, так что только в крайнем случае давали запись, да и ту старались довести до идеала. Тот же хор в тесное помещение студии не впихнёшь, вот их давали в записи.
В это время звукач, отметив время, начал на пальцах показывать отсчёт до начала нашего эфира. Я особо не волновался, начинать не мне, это работа диктора. О том, что я снова буду в эфире, объявили ещё утром. Как оказалось, ажиотаж с моим прошлым выступлением был очень большим, да вообще чуть ли не буря разразилась, мне верили и нет, разные люди попадались. Вот фронтовики почти все были за меня. В моём районе это всё как-то незамеченным прошло, можно сказать пронесло, а вот в других областях, особенно на фронте, рассказанные мной истории вызвали настоящую бурю. Приходило много писем от фронтовиков, где они рассказывали немало историй, подтверждающих мои рассказы, от чего кровь стыла в жилах. Сейчас с этими письмами работал соответствующий информационный отдел Политуправления РККА. Вроде как хотели печатать их в газетах. Мне их читать не дали, лишь сносками ознакомили перед эфиром. Ну были и те, кто грязью меня в письмах поливал, мол, зачем такую чушь пишешь, немцы пушистые. Этих брали на особый карандаш, притом, что часть писем были без обратных адресатов.
Размышляя, я при этом отслеживал речь диктора. Тот отработал написанную для него программу, сообщил, что редакцией принимаются и обрабатываются масса писем, что приходят на моё имя. И наконец, после десяти минут словоблудия, как только растянуть смог, дал слово мне. Я уже успел поздороваться со слушателями, ещё, когда диктор сообщил, что я в студии, так что начал без промедлений. Дали мне полную свободу, так получите. Не разочарую. Как я понял, от меня ожидали нечто подобное, что было в прошлый раз, когда наша передача пошла не по сценарию, – меня это полностью устраивало, да что устраивало, даже радовало. Есть мне что сказать.
После обычных приветствий я уже начал работать. Сейчас я отрабатывал обязательную программу по ответам на письма, большая часть были от фронтовиков, но встречались и от обычных жителей нашей необъятной страны. Мне действительно отобрали полтора десятка писем, самых интересных на которые нужно обязательно ответить. Я их мельком прочитал перед эфиром, но так как мне ответы на них уже написали, особо вдумчиво их не изучал, но парочка меня заинтересовала особенно, и на них я собирался ответить уже от себя. Как раз сейчас до одного такого и дошёл.
– Вот тут у меня в руках письмо от старшего сержанта зенитной артиллерии, Фёдора Лапина, коммуниста от тридцать шестого года. Он описывает, как выходил из окружения под Могилевом, и свидетелем каких зверств гитлеровцев стал…
Естественно, у меня в руках не письмо было: запинаясь, читать те каракули, не у всех хороший почерк, в прямом эфире я не мог, так что держал листок с отпечатанным на машинке текстом. Описав, чему был свидетелем, этот сержант дальше уже отсебятину понёс.
– Подтверждая рассказ сержанта, я скажу, что немцы не единожды уничтожали наших раненых, медсанбаты, госпитали. Разными способами, разными зверствами. Они ведь считают себя победителями и уверены, что наказания за это не будет, поэтому и творят на захваченных территориях зверства. Но что стоит отметить, и наши стали отвечать в последнее время, когда отбрасывали немцев, сбивая их с позиций. То есть, если немцы наш медсанбат с врачами, ранеными и медперсоналом вырежут, так и наши сравняют счёт. Конечно, нехорошо так говорить, но лично я за адекватный ответ. «Око за око, зуб за зуб». Это письмо натолкнуло меня на решение описать вам историю одной молодой женщины. Она рассказала мне ее три дня назад, тут в Москве. В тот день я был на вещевом рынке. Со мной сестрёнка была, она меня окликнула, прохожий поинтересовался, не тот ли я Поляков, что по радио выступал. Собралась большая толпа, почти два часа с ними разговаривал, отвечал на множество вопросов. С трудом вырваться сумел, и, когда мы с покупками шли к выходу, нас догнала молодая женщина. Что меня поразило, несмотря на то, что на вид ей было лет двадцать пять, она была совершенно седая. Молодая седая девушка. Вот она отвела меня в сторону и подтвердила, что тоже моё выступление по радио слышала. Она с ненавистью в голосе сказала, что немцы не звери, они хуже. Знаете, её рассказ потряс даже меня, и я бы хотел поведать его вам. Поэтому, как и в прошлый раз, прошу людей с неустойчивой психикой, с больным сердцем, ну и детей, пусть уйдут подальше и не слушают.
Прежде чем начать, я сделаю небольшое отступление. Немцы подписали международное соглашение Женевской конвенции о содержании военнопленных, а Советский Союз – нет. Поэтому немцы считают, что у них развязаны руки по отношению к пленным на захваченных территориях, и они могут творить что хотят, и они международному суду неподсудны, и в чём-то они правы, хотя и не во всём. Победитель – вот кто будет судьёй, а немцам мы победу не отдадим. Теперь вернёмся к самому рассказу. Моя сестрёнка убежала, оставив нас одних сидеть в сквере на лавочке, и мы смогли спокойно поговорить. Не знаю почему, но эта женщина категорически отказалась называть даже своё имя. Я назвал её Катериной. Не знаю почему, ну вот посмотришь на человека и имя его прямо просится на язык. Не знаю, угадал или нет, но поправлять она меня не стала. Катя – врач, молодой специалист, стоматолог. Её по направлению отправили в город на границе, Владимир-Волынский. Год жила там, лечила, обычная судьба. Но началась война, и с толпами беженцев Катя направилась в тыл. Три дня, всего через три дня их догнали мотоциклисты. Катя в тот момент помогала с перевязками раненых красноармейцев после обстрела колонны с воздуха, и, несмотря на гражданское платье, её отправили в лагерь для военнопленных. Ещё немного отвлекусь: я вот не знал, а Катя пояснила. Оказалось, немцы считали военнопленными всех мужчин призывного возраста, хоть он военный, хоть гражданский, если их ловили, отправляли в лагеря. Да, шесть миллионов военнопленных, о которых трубят, хвастаясь, немцы, есть такое дело, только вот военных из них даже не треть, меньше. Да и те в основном тыловики. Ведь как уже стало известно, боевые части советских дивизий сражаются до конца, попадает в плен мизер, да и те не выдерживают дорог, будучи ослабленными ранами, и их добивают конвоиры, оставляя тела лежать на обочинах. Так что в лагерях очень мало бойцов и командиров боевых подразделений, там именно тыловики. Они, конечно, тоже пытаются бежать, но мало, не те специалисты. Вот и Катя оказалась в таком лагере, где все вперемешку. Туалетов не было, ходят под себя, спать можно только сидя на голой земле, места не хватало, разделения на мужской сектор или на женский тоже не было. Тяжело. Начались повальные самоубийства. Людей постоянно приводили в лагерь и уводили. Так что количество практически не уменьшалось. Вот только Катя пробыла в лагере две недели, и ей повезло, что она прожила их, а не ушла с группой других пленных. А всё оказалось просто. Недалеко от лагеря была деревня с обычным названием Васильевка, а около неё пять больших песчаных карьеров. Пять карьеров. Когда начальнику лагеря спустили приказ сверху уменьшить количество пленных, он долго не думал. Набрали отщепенцев из рядов пленных, причём повязав их кровью. А делали это просто. В лагерях всегда были командиры, хотя их стараются держать отдельно, кто форму скинул, чтобы не опознали, кто раненым без сознания попал, контуженым. В лагере были люди немцев, они выявляли таких скрывающихся командиров и выдавали их. Вот немцы и повязывали своих новых холопов кровью. Понятно, что, например, сто человек не сможет убить, допустим, семерых выявленных командиров РККА. Они поступали просто. Виселицы. Ставили на табуретки, петлю на шею и длинную верёвку к табурету, и вот эти предатели одновременно дёргали за верёвку, убивая нашего командира. Немцы всё это снимали на плёнку, чтобы обеспечить лояльность своих новых подручных. Сами, как я уже говорил, в таких делах руки пачкать они брезговали. Не все из военнопленных, конечно, хотели этого, некоторые, что похитрее, думали – соглашусь немцам служить, выведут меня наружу и утеку. Так ведь гитлеровцы тоже не дураки, и, как повязать предателей кровью, у них давно продумано и отработано. Вот из таких предателей немцы сформировали несколько рот, и даже пулемётную роту, вооружив станковыми пулемётами «максим», захваченными в боях с нашими войсками. Что делали немцы, чтобы выполнить приказ, поступивший от командования? Они формировали в лагере колонну в пятьсот человек и более и одну роту капов, немцы так своих помощников из русских предателей называли.
