Алексей Ефимов - Долгая дорога к дому
— Да. Но ведь это же всё ненастоящее!
— Почему? — Она растянулась на животе, подперев руками голову. — Не только здесь, но и в Реальности я могу менять форму, выбирая приятную мне… или ещё кому-нибудь. Это вежливость… или знак уважения. Ведь я же не предлагаю тебе заняться любовью! Впрочем… — она дразняще прижала маленькую босую ногу к круглому заду и вдруг рассмеялась, в один миг приняв прежний вид.
— Если бы ты видел сейчас свое лицо… — Вайэрси на секунду опустил глаза, пряча усмешку. — Ты не представляешь, какую свободу можно обрести, меняя форму. Ведь мы меняем не только внешний вид. Новые чувства… новые ощущения… быть касаткой, тигром, ланью, порывом урагана — всем или частью всего. И ты тоже сможешь, если пожелаешь. Мне шестьсот тридцать лет, — а я не исчерпал ещё и малой доли всех доступных мне форм… впрочем, их невозможно исчерпать. Кстати… — он театрально щелкнул пальцами.
Сергей с удивлением обнаружил на себе белую тунику из толстой, но мягкой ткани. Ему сразу стало на удивление уютно и тепло — пушистая тяжесть обняла его плечи, нежно прижалась к животу, а рукам, ногам и голове было легко и прохладно. Он благодарно улыбнулся и кивнул.
4.
Вайэрси тоже улыбнулся. Потом его лицо стало серьезным.
— Вряд ли ты в это поверишь, но ещё никогда, за все семь миллиардов лет истории разума, ни одно живое существо не входило так в Туннель Дополнительности. Ты первый. Для такого хрупкого создания, как ты, такая смелость удивительна. На самом деле удивительна. Даже сам Хранитель Врат был удивлен. Он очень редко вмешивается в чужие дела, но для тебя он сделал всё, что мог — направил тебя в Туннель, по которому летел наш астромат… корабль. Сейчас ты на борту "Тайат"…
— А кто вы? — спросил Сергей. — Кто Золотой Народ?
— Мы предки файа. Они воссоздали нас из уважения, но мы стали лучше, чем были — так бывает, если создающий любит того, кого создает. Мы избраны, чтобы наследовать файа их мироздание. А они… пойдут дальше. Ты уже видел пути…
— А я? Что будет со мной?
Вайэрси пожал плечами.
— Ты выберешь это сам. Я не знаю. Вернуть тебя домой будет очень трудно, но мы можем сделать это — хотя бы из уважения к твоей смелости. А я бы хотел, чтобы ты стал моим братом. Мой народ отличается от других. Не все симайа, — такие, как я — родились золотыми айа. Мы многих принимаем в свою семью. Видишь ли… мы рождаемся, как вы, как вы растем, стареем… но не умираем. Там, где вас поглощает смерть, мы изменяем свою суть. Не всем из нас дана способность Приобщать, но я ей обладаю. Когда ты выйдешь из машины, я смогу… ты станешь одним из нас, но только навсегда, Сергей. Истинная свобода дается лишь раз. Никто не в силах отнять этого дара. Ты уже не сможешь жить в мире своих снов, как сейчас. Мы можем заглядывать в этот мир, но вместить нашу сущность он не может. Но если хочешь, ты сможешь остаться тут навечно.
— Я не хочу жить в иллюзии, — опустив глаза, глухо сказал юноша. — Это всё равно, что брести по краю пропасти с закрытыми глазами.
— Пусть так, но мир снов не более хрупок, чем мир яви, поверь мне. Вдобавок, он бесконечно разнообразней. Не думай, что тут ты сможешь всё. Нет. Ты будешь жить здесь, как жил там, у себя. У нас есть мир… где живут люди… миллиарды их… и этот мир гораздо интереснее, чем твой. В нем нет смерти. Если ты умрешь там, то просто очнешься в каком-нибудь другом мире… Видишь ли, это мир… несозданного. Там живут наши творения, которые ещё не созданы, живет всё лучшее, что в нас заключено и что мы должны спасать друг в друге. В этом мире мы сами — завтрашние… — Вайэрси мечтательно прикрыл глаза. — Когда мы смотрим в него, нас охватывает неутолимая тоска. И в этой тоске мы стремимся переделать наш мир, нашу Реальность, чтобы она стала похожа на наши мечты о ней… — его бездонно-синие глаза вдруг сумрачно блеснули из-под золотящихся темных ресниц. — У моего народа есть мечта, Сергей. Ничто не ненавистно нам так, как страдания — неважно, свои, или чужие. И мы хотим… чтобы нигде — нигде во всем мироздании — не осталось места для страданий и смерти. Это глупо звучит, я знаю, но в словах трудно выразить всю глубину наших чувств. Пускай мой народ молод, но наши знания очень стары. Мы с самого рождения видим суть вещей — те, кто ушли дальше, научили нас. Мы знаем, что наша мечта осуществима и что она исполнится. Пускай это займет миллиарды лет — что за важность? Это можно сделать. Это правда. Но, — на миг его глаза беспощадно сузились и вдруг Сергею стало страшно, — мы не допустим, чтобы кто-то встал между нами и нашей мечтой. Воин-мечтатель — самое страшное, что только может быть во Вселенной. Он смотрит, но не видит ничего иначе, как через призму своей мечты. Страдания и смерть легко проходят мимо глаз, не желающих их замечать… Мечтатель страшнее безумца, потому что ведает, что творит, но его душа парит так высоко, что её уже не трогают чужие страдания — она ослеплена собственным светом. Именно здесь нас ждет основная ловушка, — Вайэрси взглянул прямо в глаза юноши и Сергей ощутил вдруг совершенно бессмысленный приступ рабской преданности, — ему хотелось служить этому существу, потому что оно воплотило его мечту о самом себе. — Мечтая о рае, легко сотворить ад. Лучший способ установить мир — уничтожить своих врагов. Мы знаем это, но не можем отказаться от нашей мечты. Грань между безднами столь узка, что мы не видим её. Но мы пройдем по ней, Сергей. Пройдем. Однажды мы станем старше и мир будет принадлежать нам — ради единственной цели, которая может это оправдать. Впрочем, — Вайэрси на миг улыбнулся, — будущее творит само себя. Сколько рас уже пытались пройти по нашему пути? И что они сейчас? Прах. Мне не стоит говорить за других, но я хочу помочь тебе — просто потому, что мне это нравится. Так чего же ты хочешь?
— У меня есть друг, — заторопился Сергей. — Анмай Вэру. Он помог мне… я обязан ему жизнью… больше, чем жизнью. А сейчас он и его любимая в плену. Его пытают… и её тоже… может быть, даже на глазах друг у друга. Помогите ему. Больше я ни о чем не прошу.
Вайэрси задумался.
— Всё не так просто, как тебе кажется, — наконец ответил он. — Ты не знаешь истории Анмая. Без него файа бы погибли, а мой народ никогда не появился бы на свет. Мы обязаны ему всем, но он… ушел от нас. Может быть, он вернется, я не знаю. Но интеллектроника ставит перед нами неразрешимые парадоксы. Благодаря ей личность уже не является неделимой. Что делать, когда одно существо живет множество раз? Исток у всех один, но память и судьба разные. Должны ли они все отвечать за совершенное их предком зло? Распространяется ли на них долг чести за совершенные им благодеяния? Я не знаю. Не знаю даже, кто бы мог ответить на такой вопрос. Так что не будем касаться прошлого. К сожалению, я знаю историю Вэру в Ленгурье — из твоей памяти, точнее, из памяти Элари. Любопытство — страшная вещь…
Сергей опустил голову в сильнейшем смятении чувств. Услышав о том, что Вайэрси прочел его память, он пришел в дикую ярость… и, в то же время, был рад, что не нужно ничего объяснять. Вдруг общение с Ньярлатом показалось ему детской забавой — тот был злобен, и, ослепленный злобой, глуп. Его терзали, он защищался — всё было просто. А вот если ты просто не можешь понять своих чувств к тому, с кем разговариваешь — что тогда? В самом деле?
— Мы должны знать, заслуживает ли помощи просящий о ней, — продолжил Вайэрси. — Хотя неведение тут может быть спасением. Когда погибла долина Лангпари, Анмай бросил тебя — но не только. Он бросил всех уцелевших — ради своего личного счастья. Если бы он пошел с вами, до Твердыни добралось бы больше файа. Надеюсь, ты не сомневаешься в этом?
— Нет, — во внезапном приступе растерянности признался Сергей. — Элари это знал. Всегда.
— Анмай много знал, и многое умел. Страсть к ядерной энергии у него в крови. Если он дошел бы до Твердыни, она не пала бы так быстро — её погубила не авария реактора, а отсутствие вождя. Конечно, обычно мы не видим последствий наших поступков. Но Анмай знал… по крайней мере, должен был знать. Он мог спасти тысячи жизней — но предпочел им тоскливую безопасность. Разве это не заслуживает самых жестоких мучений?
Сергей смутился и не ответил. Вайэрси, в сущности, не сказал ничего нового — обо всем этом он уже думал длинными одинокими ночами.
— А теперь самое плохое, — голос Вайэрси звучал совершенно безжизненно. — Заслуживает ли Иситтала твоей любви? Она долго жила в Унхорге, который так не понравился Элари. Она сама говорила ему, что порой занималась там любовью сразу с несколькими юношами — потому, что одного ей было мало. Впрочем, ненасытное любострастие, происходящее от избытка жизненных сил — не такое уж большое преступление. Гораздо хуже другое. Она убила свой народ, когда приказала стрелять атомными снарядами по беженцам. Вот это поистине чудовищно и заслуживает настоящего ада.
