Борис Громов - Рядовые Апокалипсиса
Занеся котелок назад в палатку и аккуратно подвесив его к дужке кровати, Женька пошла к штабному корпусу, стоящему буквально в десяти–пятнадцати метрах от забора, ограждающего их палаточный городок.
— С какого сегодня начали? – спросила она у сидящего в комнате за толстым стеклом пожилого седоусого офицера со значком «Дежурный по части» на груди.
— С семь тысяч четырехсотого вроде, – буркнул тот в ответ и зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью.
Женька вытянула из кармана выданную ей сразу по приезде бумажку, на которой гелевой ручкой были выведены крупные цифры «7964» и стояла размашистая подпись. Похоже, сегодня она наконец–то доберется до кабинета регистрации и, если повезет, перестанет быть иждивенкой.
Регистрация. Еще одно совершенно новое явление. Всех беженцев переписывают и регистрируют, выясняя при этом, чем каждый занимался в той прошлой, нормальной жизни и чем может быть полезен теперь. Те, кто не прошли регистрацию или не имели нужных специальностей, считались иждивенцами. Балластом, обузой. Никто им в открытую этого не говорил, но отношение чувствовалось во всем. В том, как кормили, где селили. Нет, грех жаловаться, голодом не морили и крышу над головой предоставили. Но, как ни крути – старенькая брезентовая палатка – совсем не кирпичная казарма, а сечка и перловый суп – далеко не борщ с мясом или картошка с котлетой. Оставаться надолго в палатке с дымящей печкой Женьке совершенно не хотелось, но и шансы свои она оценивала вполне здраво. Чем она могла похвастать? Дипломом бухгалтера и опытом продажи стальных дверей? Есть подозрение, что ни то ни другое сейчас бешеным спросом не пользуется. Но терять надежду было нельзя. Распустить нюни и опустить руки – просто. Бороться и пытаться найти выход из ситуации – куда сложнее, но зато и намного полезнее.
Очередь, занявшая весь коридор третьего этажа, длинный и широкий, да еще и змеиным хвостом спускавшаяся на второй, продвигалась медленно. Как–то совсем незаметно Женька разговорилась с немолодым, но подтянутым и крепким мужчиной в черной форме с множеством карманов, в какой сейчас ходят почти все частные охранники, высоких шнурованных армейских ботинках и с каким–то сильно похожим на автомат, но все равно немного другим ружьем на плече, что стоял прямо перед ней. Начали, как обычно в таких разговорах с незнакомцами бывает, с какой–то чепухи. Он поинтересовался, где и в каком звании служит столь очаровательная девушка. Она, смутившись, объяснила, что к армии вообще никакого отношения не имеет, а форма ей досталась совершенно случайно, с оказией подвернулась. Мужчина недоуменно хмыкнул, а потом пояснил причину своего удивления:
— Знаете, девушка, я довольно много лет прослужил, на пенсию подполковником вышел…
Надо же, подумалось Женьке, подполковник, пусть и на пенсии. Да еще и при оружии. Да, этот дядечка для здешнего начальства точно куда более ценный кадр, чем она. Обидно, но правда.
— …И не раз видел, как люди носят форму, – продолжил мужчина. – Уж поверьте моему опыту: абсолютно одинаковый камуфляж совершенно по–разному сидит на новичках и на тех, кто успел проносить его хотя бы полгода–год. Вот я на вас поглядел и решил, что вы из служивых, уж больно толково все подогнано, да и размер подобран – будто на вас шили.
Еще сильнее смутившаяся Женька рассказала про «глаз–алмаз» из МЧС на Триумфальной.
— А что сидит так – это я просто на солдат и офицеров из охраны глядела, как они носят, ну и подумала, что так, наверное, удобнее и правильнее, вот и постаралась со своей сделать что–то похожее.
— Очень хорошо получилось, – похвалил ее подполковник и вдруг легонько хлопнул себя по лбу. – Что–то я с этим бедламом о правилах хорошего тона совсем забыл! Подполковник Тарасюк, Вячеслав Васильевич. Можно просто Вячеслав.
— Евгения Воробьева, – представилась она в ответ. – Можно просто Женька.
— Женька? – удивленно приподнял правую бровь Тарасюк. – Не Евгения?
— Нет, – улыбнулась девушка в ответ. – Меня, сколько себя помню, все Женькой зовут. Евгения – как–то непривычно, слишком официально. Как будто сейчас ругать за что–то начнут.
— Ну что ж, – хмыкнул Вячеслав, – тогда уж предлагаю сразу и на «ты» перейти, потому как обращение на «вы» в комплекте с именем Женька будет звучать на редкость глупо.
— Согласна.
Следующие пару часов, пока очередь неспешно смещалась в сторону кабинетов, где проводили регистрацию, они рассказывали друг другу о себе. Она – про жизнь в Иваново, учебу в Москве и работу в «Форте». Про то, как ее, уже начавшую прощаться с жизнью, вытащили случайно проезжавшие мимо омоновцы и про собственные опасения, что со своими «дефицитными» навыками она крепко рискует надолго застрять в палаточном городке. Тарасюк – про свою службу в вертолетном полку близ подмосковного Малино, о жене, ушедшей в конце девяносто восьмого, когда после дефолта казалось, что армии настал окончательный и бесповоротный каюк. О том, как вышел на пенсию и устроился через бывших сослуживцев в один из расплодившихся тогда, как поганки после дождя, московских ЧОПов.
— Только поэтому, наверное, и жив остался, – развел руками он. – У меня график – двое через четверо. Когда все началось, я как раз только заступил. Причем, на свое счастье – в головном офисе нашего ЧОПа дежурил. Сначала просто телевизор смотрел и дурел от происходящего, а когда про введение чрезвычайного положения вечером объявили – вскрыл самовольно оружейный шкаф и гладкоствольной «Сайгой» вооружился. Думал, уж лучше пусть, когда все наладится, меня за самоуправство и нарушение техники безопасности уволят, чем сейчас схарчат. А уже к следующему утру понял, что никто меня увольнять не будет – некому. Почти, как и ты, двое суток взаперти просидел… А куда мне было? Машины своей нет, да и водить я не умею. Вот и сидел – ждал у моря погоды. Потом мимо кантемировцы на «броне» проезжали, выживших собирали. Ну я к ним и выскочил. Страху натерпелся – не передать. Там и бежать–то было – только от подъезда через дворик, метров от силы пятнадцать – три тополя на Плющихе, блин, проскочить да еще тротуар, а по дороге раз пять чуть не слопали. Троих мертвецов сам пристрелил, двоих – кантемировцы подсобили.
Тарасюк нежно погладил по черному пластиковому прикладу свое ружье.
— Так что, Женя, если б не «Саёжка» – не факт, что я сейчас с тобой разговаривал бы. Хорошее ружьишко!
Женька вдруг поймала себя на мысли, что остро завидует сейчас этому человеку. Его спокойной, явно не показной уверенности. Сильный, наверняка много умеющий мужчина, да еще и способный за себя постоять. Такой, как он, точно в палаточном городке не засидится.
