Анастасия Парфенова - Ярко-алое
Но в сердце — в самом центре сияющего нового сознания — расправляло и складывало крылья существо до боли знакомое. Дивный махаон. Хрупкий, необъятный, бережно охраняемый божественный профиль.
Акеми.
Лежащая на неподвижной груди Тайра крохотная девочка была — сенсоры капсулы утверждали это с абсолютной уверенностью — жива. И совершенно здорова.
Кимико подняла тяжелую хрустальную крышку. Взяла на руки свою дочь, прижала ребенка к груди — прижала к груди обоих детей, божественную принцессу и новорожденного бога — обняла их, укутала крыльями своего разума. Солнце мягко сияло в ее волосах, отражалось от белоснежных одеяний, ворошило склонившиеся к подолу душистые травы. Оглянувшись, Тимур понял, что очень плавно, без помощи внешнего оборудования, с головой погрузился в Сеть.
— Владычица моя, — прошептала Кимико, глядя в лицо дочери. — Взгляните на меня.
По красивому лицу ее текли незамечаемые слезы.
Дрогнули крылья профиля-бабочки. Акеми открыла глаза. Посмотрела на мир.
И мир посмотрел на нее.
Точно молнией подброшенный, взвился советник Канеко. Развернулся.
Ветер принес злые вести. О том, как стонет под копытами коней земля. Как замирает пред чужой силой огонь. Как уходит вода с пути пришедших незвано.
— Мы опоздали, — услышал Тимур свой голос. — Их все же выследили.
Посмотрел на женщину, испуганно прижимающую к себе детей. Далеко ли с ними, такими ослепительно хрупкими, убежишь?
— Госпожа моя, выпускайте Акеми в Сеть. Немедленно. Единственный шанс — показать ее всей Акане. Кем бы они себя ни считали, убить божественную владычицу на глазах целой планеты не посмеют.
Черные глаза полыхнули. Высокородная не стала ни возражать, ни соглашаться. Опустилась на колени, готовясь к ритуалу, который должен был стать вторым — и более сложным — рождением.
Тимур повернулся спиной ко всему, что было дорого для него в этой жизни. Пошел по пьянящему многотравью. К темнеющему на горизонте лесу. К поднимающимся ненадежным заслоном холмам.
Навстречу летящим неведомой тьмой лютым врагам.
Он должен был выиграть для нее — для них — время. Любой ценой.
Вот теперь уже действительно любой.
Глава 19
Бусидо означает определившуюся волю к смерти. Когда стоишь на распутье, без колебаний выбирай путь, ведущий к смерти… Когда определится твоя решимость принять смерть в любой момент, ты станешь законченным мастером Бусидо, жизнь твоя будет безупречна, и долг свой ты выполнишь до конца.
Ямамото Цунэтомо. Хагакурэ (Сокрытое в листве). Старая Терра, эпоха Взлета. Сеть Интернет, http://lib.ruЖелезный Неко встретил их у оврага. Текущую по дну речушку нельзя было назвать непреодолимой преградой, но это было лучшее, что нашлось в его аварийных запасах. Переброшенный поверх деревянный мост стал хорошей, удобной для обороны позицией. Тимур как раз успел выломать одну из планок и пристраивал на ее месте копье, когда из-за холма показались летящие галопом всадники: черный и золотой. Бросив под ноги иллюзию доски, встал советник Канеко посреди моста. Сложил руки на груди.
Постарался забыть, вычеркнуть из сознания, как же он на самом деле устал. День этот длился, и длился, и длился. Тимур словно попал в заколдованное, поглотившее его с головой время, в котором было лишь сегодня. Да не кончится оно никогда…
В заповедном, поворотном этом «здесь и сейчас» был Железный Неко облачен в легкую европейскую кольчугу. Поверх легла боевая накидка-дзимбаори, вышитая официальными монами. Стилизованные врата-тории, герб Кикути. Более четко обозначить свою позицию в данном случае было сложно.
Всадники достигли моста. Остановили горячащихся коней.
— Высокородный князь Сакураги, почтенный Ватари Богдан. Сколь трогательное единство политических противоположностей, — поприветствовал их советник Канеко, и тон его был столь сух, словно от малейшей искры вспыхнут слова белым пламенем. — И какая печальная предсказуемость. Вынужден признать, что именно вас я и ожидал здесь встретить.
— Неко, — кивнул ему дед Богдан.
Патриарх Ватари в кои-то веки отбросил претензии на то, что является «всего лишь пользователем с неугодного соседям славянского острова». Он выглядел тем, кем был на самом деле: главой могущественного воинского клана. В темных самурайских доспехах, на дивной красоты черном коне, с длинным мечом-тати у пояса. Седую голову защищал тяжелый шлем, но, вопреки обычаю, лицо не было скрыто причудливой демонической маской. Намекая, надо полагать, что холодные эти черты внушают врагам больший ужас, нежели любое из обитающих в недрах Паутины чудищ.
Правильно, кстати говоря, намекая.
— Я рад видеть тебя среди живых, Мурр. Но не стоило так обходиться со Стефаном. Мальчик искренне пытался защитить названого брата от самоуверенной мальчишеской глупости. Играть в благородство можно, когда твой партнер знает, что это игра, и согласен соблюдать те же правила.
— Стеф понял, за что ему прилетело, дед. И, в конце концов, надо же мне было как-то до тебя достучаться. Крик «что я сделал?» в разгар попытки выпотрошить лучшего друга как нельзя лучше проиллюстрировал ситуацию. — Голос Тимура утратил даже намек на юмор. — Я смирился с ложью, советник Ватари. Однако не намерен терпеть ложь наглую, грубую и оскорбительную. Если не ошибаюсь, Стефу столь уникальный подход к истине тоже порядком надоел. Что будешь ты делать с властью, если ценой ее станет семья? Подумай, патриарх.
Второй всадник поднял на дыбы златогривого скакуна. Князь Сакураги, прозванный врагами его Кохаку, облачен был в медово-желтые, точно выточенные из единого куска янтаря доспехи. Фантастической красоты шлем в виде головы дракона полностью закрывал лицо. За пояс заткнута была традиционная пара мечей: катана и вакидзаси, за спиной лук и колчан, к седлу приторочено тонкое копье.
— Не тебе рассуждать о верности и семье, мальчишка! — грозовым, предвещающим бурю раскатом ударил голос князя.
Тимур и бровью в его сторону не повел. Точно и не заметил.
— Раз уж мы все равно встретились, господа советники. Помните, поручили вы мне расследовать нападения во время бала в день-ноль? Не желаете выслушать отчет?
Золотой конь вскинул тревожно голову. Ударил копытом. Где-то под опорами моста земля застонала.
— Основной организатор, идейный вдохновитель и главное действующее лицо — это, конечно, вы, советник Сакураги. — Тимур коротко поклонился Янтарному князю. — У вас был действительно элегантный, даже, пожалуй, образцовый план. Явление в столь значимый для всей Аканы час неодолимой, царственной, почти божественной стихии — и пришедший на помощь владыка могущественного клана, кто единственный смог с ней совладать. Представление сие обещало стать достойной прелюдией к дальнейшим вашим действиям. Увы. Вмешался, в своем неподражаемом стиле, этот мерзавец Асано.
Господа советники превратились вдруг в воплощенное внимание.
— Он заручился поддержкой тех, кого никак не устраивало появление на Акане нового Садао, — свободных сетевиков. Хана превратила бал в дуэль творцов, а гильдейские лоббисты, наверное, до сих пор искренне верят, что все произошедшее — их собственная идея. Мне удалось найти следы денег, которые перевели на счета советника Асано за создание «рыбьего» вируса. Вы не поверите, сколько он из них вытряс.
— Напротив. Вот как раз в это я очень даже поверю. — В голосе деда Богдана отчетливо прозвенела знакомая непередаваемая интонация.
«Этот-мерзавец-Асано!»
Кохаку пророкотал что-то искренне-гневное. И напрочь лишенное ноток удивления.
— Предприимчивый наш коллега умудрился представить схватку драконов селедочной трагикомедией. А заодно под шумок убрал исчерпавшего свою полезность Джеффера. Получил за это плату от — вы не поверите — старотерранского посольства в целом и лично нашего нового коллеги советника Норддала. А заодно и от вас, дед Богдан. И ками только знают от кого еще. Надо отдать Асано должное: второго такого афериста Акана еще не видела. Кроме того…
Золотой скакун вновь взвился на дыбы.
— Он тянет время! — Владыка Сакураги в гневе был, точно обрушившийся посреди ясного неба шторм. — Фудзивара выводит свое отродье в Паутину. Мы не должны этого допустить!
Янтарный князь развернул коня и, не думая штурмовать одинокий мост, прыжком взмыл над оврагом.
Тонкий ручеек, только что тихо журчавший где-то внизу, вековым змеем взвился в воздух. Бросок. Столкновение. Сотрясший, казалось, весь мир удар. С тонким жалобным криком золотой скакун был отброшен назад. Упал, забился, застонал. И замер покорно, когда недрогнувшая рука провела кинжалом по шее.
