Василий Головачев - Ведич
По губам Тиграна скользнула презрительная усмешка.
– Переживут. Я не боюсь их. Они не строители Вечного, хотя и пытаются повелевать миром.
Глаза грэя сверкнули, по вестибюлю прошла тугая волна воздуха, способная опрокинуть стену. Но Крутов словно не почувствовал воздушного удара.
– Поговорим?
Хозяин повёл рукой, приглашая гостя следовать за ним.
В стене напротив сама собой возникла дверь.
Крутов сделал шаг, другой, и пол под ним внезапно провалился, образуя глубокий колодец. Однако Егор как ни в чём не бывало продолжал идти, словно под ним был слой твёрдого невидимого стекла, и преодолел препятствие без колебаний.
В глазах Тиграна мелькнула тень уважения.
– Прошу прощения.
– Не за что, – равнодушно ответил Крутов.
Дверь перед ними открылась, массивная с виду, с выпуклыми бронзовыми печатями, щитами и мечами. В помещении загорелись невидимые светильники. Здесь стояли две очень красивые, изразцовые, старинные печи, изумительной работы обр – деревянная скамья с резными ножками, стенкой и подлокотниками, софа, резной столик, стулья и длинные керамические вазы с тонкими горлышками. Судя по их отчётливо выраженной фаллической форме, хозяин понимал толк в древней эзотерической символике и намеренно украсил жилище оберегами жизненной силы.
Крутов огляделся, перевёл взгляд на Тиграна.
Наблюдавший за ним грэй усмехнулся.
– Крестов не ищите. Несмотря на то что крест является древнейшим языческим символом огня и солнца и он намного древней того креста, на котором якобы распяли Христа, это легендарное деяние, приведшее к некрофилическому культу, убило всю силу символа.
Крутов качнул головой:
– Вы не поклоняетесь Иисусу?
– Я не поклоняюсь никому. И не верю в божественное происхождение господина Христа. Бога распять нельзя. Попробуйте распять солнце, и вы поймёте, что такое истинный Бог. Но к делу. Присаживайтесь. Соки, чай?
– Благодарю, ничего не надо. У меня тоже мало времени.
Они сели на скамью, разглядывая друг друга, сравнивая свои впечатления с оставшимися в памяти от прежних встреч.
– Вы знаете, что происходит вокруг. – Егор не спрашивал, он утверждал.
– Смотря о чём речь. – Тигран небрежно махнул рукой. – Светская жизнь меня практически не интересует.
– Я имею в виду экспансию Синклита.
– Синклит мне не мешает. А иногда даже помогает.
– Каким образом?
– Его храмы Братства Единой Свободы очень хорошие испытательные полигоны. Изредка я пользуюсь ими.
– В качестве пси-усилителей?
Тигран боднул лбом воздух.
– Вас что именно интересует?
Крутов спокойно отвёл неслабый психический удар. В стены комнаты ушли десятки отразившихся от защитного одолень-поля тонюсеньких молний, невидимых глазу.
– Синклит нарушил Светое Равновесие и собирается превратить Россию в питательную среду для чёрных колдунов и жрецов. В стадо энергетических донор-баранов. Мы хотим положить этому конец.
Тигран снова небрежно отмахнулся.
– Флаг вам в руки. Но ваша идея возрождения «золотого пояса» родноверческих деревень, создание Великого Вечевого государства – утопия.
– Возможно. И тем не менее нас не устраивает развитие событий. Американский и даже европейский образ жизни ущербен в самой своей сути. Власть денег и юридических законов там полностью выхолостила смысл духовной эволюции человека. Всё социальное бытие человека Запада пронизано индивидуализмом, стадностью реакций и юридическим формализмом. Отношения между людьми в странах Запада всегда строились не на основе нравственного закона любви, а путём договорно-правового регулирования.
– Пусть так. Ну и что? Масса людей недостойна того, чтобы за них боролись люди нашего с вами круга.
– Не буду возражать, – кивнул Крутов. – Только они-то без нас проживут, а мы без них – нет. Вы тоже.
– Не уверен.
– Это лишь подчёркивает слабость вашего прогноза. Попробуйте заглянуть в будущее, хотя бы лет на пятьдесят, и вы поймёте, что человечество в тупике.
– Меня это не волнует. Проблема выбора стоит лишь перед теми, кто этот выбор ещё не сделал.
– Вы сделали, надо полагать?
– У вас всё?
– Пожалуй, да.
– Вы что-то хотели мне предложить. Или я ошибся?
– Русь достойна лучшего будущего, нежели её настоящее. Только ей присуще Движение Духа. Она является Началом Начал, доминантой метаистории человечества и его Продолжением. Помогите ей освободиться от навалившейся чёрной силы.
– Меня не волнует судьба России. Я могу жить в любом другом уголке земного шара.
Крутов встал, на мгновение заполнив собой всё помещение, сказал каменно-твёрдо:
– Не можете!
Зашагал к двери, бросил через плечо с той же неколебимой простодушной уверенностью:
– И не сможете!
И исчез.
Тигран какое-то время продолжал сидеть, склонив голову к плечу, посмотрел в окно: шёл дождь.
Повинуясь мысленной команде хозяина, в камине загорелись берёзовые и сосновые поленья. Однако успокоения огонь не принёс.
Тигран походил кругами по комнате, вспоминая твёрдое лицо волхва, его спокойную, полную внутреннего достоинства манеру поведения, речь, скупые жесты. Поморщился. Визит не должен был стать причиной странного беспокойства, охватившего душу, неудовлетворения собой. Но стал.
Он сосредоточился на тями, вырастил канал ментальной связи.
«Владыко Полынь».
Крутов отозвался сразу, будто ждал вызова:
«Слушаю вас, Левон».
«Хотелось бы оставить о себе добрую память».
«Ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным», – пошутил волхв.
Тигран сжал зубы, стараясь не реагировать на иронию в мыслепередаче гостя.
«Конунги расположили вокруг Кенозера установки «Лунного света».
«Это интересно. Вам известно, где именно?»
«В самом Каргополе, Пудоже, Нижнем Устье и в деревнях Конево и Карминская».
«Значит, им известен наш Замысел. Крайне любопытно, откуда».
«Я не контрразведчик, поиск утечки информации – забота вашего Катарсиса. И ещё деталь: в тех же городах и сёлах начались сборы прихожан в местные церкви, синагоги и мусульманские мечети. Плюс два храма БЕСа – в Татарской Горе и в Коневе».
«Примите мою искреннюю благодарность, Левон! Если понадобится моя помощь, можете на меня рассчитывать».
«Мне ничего не нужно. Я строю Вечное. Удачи!»
Тигран отключил тямь-канал.
Впрочем, даже переданная информация о подготовке конунгов к какому-то деянию не сняла смуту с души. В сердце поселились тревога и ожидание печали.
Крутов, уже подходивший в этот момент к своему дому в Ветлуге, поднял голову к небу, затянутому низкими тучами, и проговорил негромко:
