"Фантастика 2024-31". Компиляция. Книги 1-18 (СИ) - Гришанин Дмитрий Анатольевич
Что он считает? Снежинки? Секунды?
«Пульс — тридцать пять!»
По городу, до краев наполненному светом и цветом, несутся призрачные скакуны, не то потусторонние твари, не то — создания местных магов. Мостовая выложена причудливыми цветными камешками, собственные ноги отчего-то кажутся непомерно длинными и чужими, а руки…
«Пока три кубика, следи за кардиограммой!..»
А руки покрываются чешуей, она вспарывает кожу, и из разрывов сочится кровь. В зеркале — чужое лицо, безумно знакомое, но чужое, и голос в голове шепчет: «Убей!», а другой просит успокоиться и не слушать, «хочешь — швырни кружку в стену, станет легче», кружка летит, разбивается, кофе заливает документы, от его запаха становится дурно, и все это напоминает о чем-то, но вспомнить, хоть убей, не выходит…
«Дыши, слышишь?!»
Больно… Почему так больно? Голова тяжелая, руки словно горят, особенно левая, и хочется то ли умереть самому, то ли убить кого-то. Впереди туман, и размытые тени, и кто-то нападает со спины. Вырваться, ударить в ответ, увидеть лицо своего врага… Свое собственное?! Грудь сдавливает, дышать тяжело, на языке привкус крови, воздух вырывается изо рта с хрипом, и кто-то кричит, чтобы он, сволочь упрямая, держался и не смел умирать, потому что не было такой команды, но голоса удаляются, а в голове звон и темнота, и уже почти не больно…
«Куда?! Разряд!»
Вспышка света. Вспышка боли. Снежинки превращаются в бабочек, они порхают вокруг, задевают мягкими теплыми крыльями, и хочется улететь вместе с ними, но почему-то не получается…
«Вы сделали все, что могли, доктор. Теперь только ждать».
На фоне пиликает какая-та музыка — песенка про бабочек. Дурацкая простенькая мелодия, назойливая, привязчивая, никак не дает окончательно отключиться и провалиться в темноту, и хочется заткнуть уши, но руки слишком тяжелые, не поднять. А бабочки толпятся у самого лица и шепчут, шепчут…
«Не умирай, пожалуйста. Слышишь меня? Я так боялась сказать, а теперь…»
Голоса бабочек сливаются в один, женский, смутно знакомый, и кто-то плачет, и дышать тяжело, но он дышит — просто потому, что нельзя же огорчать девушку. Это единственное, что у него осталось — дыхание и голос, который зовет по имени.
«…Я люблю тебя. Дыши, ну пожалуйста, не оставляй меня, не сдавайся…»
И он не сдается, хотя кажется, что на лице подушка, а воздух густой и почти жидкий…
«Святое небо, пусть он выживет…»
Ильнар открыл глаза. Некоторое время он бездумно созерцал белый потолок над собой. В помещении царил полумрак, прохладный, влажный воздух пах какими-то лекарствами. Дышать было зверски неудобно, и он не сразу понял, что на лице маска. Он медленно моргнул, пытаясь сообразить, где и почему находится. Память отзывалась неохотно, в голове то вспыхивали, то исчезали отдельные образы, но понять, что было на самом деле, а что привиделось в бреду, пока не удавалось.
Шевелиться не хотелось, тело казалось ужасно тяжелым и каким-то чужим, хотя ничего, кажется, не болело. Судя по всему, он был скорее жив, чем мертв — вряд ли на том свете требуются дыхательные маски. Скосив глаза, интуит обнаружил свою правую руку, от которой тянулась трубка капельницы. Левая и вовсе была опутана проводками и трубками от локтя до кончиков пальцев так, что даже кожи не видно.
Свет лился из-за головы, то ли там было окно, то ли лампа. А у левой стены, на кушетке, прислонившись к стене спиной, дремал Эл. Какой-то прибор вне зоны видимости вдруг запищал, врач встревожено подскочил, встретился глазами с пациентом и, облегченно выдохнув, плюхнулся обратно.
— Живой, зараза?
Ильнар попытался ответить, но губы слушались плохо, да и неудобно говорить в маске.
— Молчи-молчи, — утомленным тоном проговорил друг, прикрывая глаза. — Лучше слушай. Я тебе сейчас расскажу, что бывает с безответственными идиотами, которые не слушают ни предупреждений, ни прямых приказов и плюют на технику безопасности. Вот честно, не знаю, чего мне сейчас больше хочется с тобой сделать — то ли обнять, то ли по шее треснуть…
Не говорить было просто, а вот не смеяться — не очень. Ильнар поперхнулся, закашлялся, легкие обожгло болью. Он попытался сделать судорожный вдох, в глазах потемнело, а у изголовья кровати что-то тревожно заверещало. Доктор яростно выругался, вскочил и защелкал рычажками и кнопками приборов. Пациенту, наконец, удалось восстановить дыхание, зрение тоже вернулось, и он увидел над собой мрачное лицо.
— Убью, — ласково произнес Эл. — Я тут третьи сутки безвылазно торчу, пытаясь его стабилизировать, а он ржет как конь, и все мои труды — Змею под хвост. Не стыдно?
Маску он все-таки снял и отложил в сторону. Ильнар почувствовал, как губы вновь расплываются в улыбке.
— Я — жив, — шепнул он. Он едва способен шевелиться, даже дышать тяжело, и совершенно неизвестно, сможет ли он когда-нибудь встать… а, к Змею все это. Он дышит. И видит. И говорит. И от охватившей сознание эйфории хочется то ли петь, то ли просто орать во все горло…
— С ума сойти, какое удивительное открытие, — проворчал Эл, тыкая в кнопки. — Учти, в твоем состоянии перестать быть живым — это раз плюнуть. Ты хоть помнишь, что произошло?
Ильнар поморщился и попытался покачать головой. Кажется, там был какой-то дом… И техники… И капитан Элори, чтоб его…
— Паука поймал, голыми руками, — пояснил доктор, заменяя капельницу. — Ты его, он тебя… Вспоминаешь? Нет? Это бывает. Ауру тебе порвало — смотреть страшно. А про руку я вообще молчу. Но я молодец, и только поэтому рука у тебя все еще есть. Не шевелись, не шевелись, провода оборвешь!
Ильнар оставил попытки рассмотреть руку и хрипло поинтересовался:
— И долго мне… лежать?
— Посмотрим, — недовольно проворчал Эл. — Пару дней, не вставая, а там — как будешь себя чувствовать. Но выпишу я тебя не раньше, чем удостоверюсь, что процесс не пойдет в обратную сторону, пока все слишком нестабильно.
— Зато… можно провести… полный осмотр… — проговорил Ильнар, но друг коротко рассмеялся:
— Иль, какой, к Змею, осмотр? У тебя в ауре такой бардак, что если и было какое скрытое проклятие, то его с микроскопом не найдешь сейчас. И кстати, можешь обижаться, сколько влезет, но я рекомендую твоей матери перевезти тебя к ним. Там хоть будет кому проследить, чтобы ты нормально лечился. И не смотри на меня так. Тебе просто нечеловечески повезло, между прочим.
— В смысле?
Доктор скривился и прикусил губу с таким видом, будто сформулировать следующую фразу приличными словами было очень сложно.
— Как мне объяснил Кир, — проговорил он наконец, — ваши техники не стали дожидаться приезда медиков. Мол, а что случится, сто раз уже такое делали. А когда случилось… — доктор выдохнул сквозь стиснутые зубы. — Короче, тебя бы просто не успели довезти до больницы. Но стимулятор снизил энергопотерю, а ваш стажер, как оказалось, умеет оказывать помощь при таких травмах. Так что до операционной ты все-таки добрался живым.
Ильнар хотел высказаться в том смысле, что, посмей он умереть на операционном столе, Эл бы лично достал его с того света, но, судя по всему, в этой шутке было бы слишком много правды.
— Так что будешь лежать, как миленький, и не вздумай спорить, — добавил доктор. — Ты свою ауру видел? Не видел, и не увидишь. Ни ауру, ни силовые линии — ни-че-го. Основной меридиан поврежден, так что никакого тебе Истинного зрения, — доктор вздохнул и впервые посмотрел на помрачневшего пациента с сочувствием — лишиться дара для интуита было едва ли не хуже, чем руки. — Не переживай, восстановится. Через месяц или около того. А на работу раньше нового года я тебя не пущу, даже если вы меня всей группой упрашивать будете. Будете ведь?
— Будем… Я за неделю… дома… с ума сойду.
— Было бы с чего, — хмыкнул доктор. — Ладно, отдыхай. Пойду позвоню дане Элинде, скажу, что ты очнулся, и можно с утра приезжать на тебя смотреть.
