Вадим Еловенко - Мы – силы
Он перевел дух и отпил из железной кружки остывшего чаю. Ринат сидел все в той же позе, силясь понять, чего от него хочет Улем.
– Ты же не пошлешь ученого сортиры убирать? Нет? А летчика-аса пошлешь в штыковую атаку? Тоже нет? А почему? Почему ты послал равного тебе в пешую атаку? На закрепившегося противника? По голому, как стол, полю? Где их как в тире расстреливали?! Тебе надо было отомстить? Мне надо было отомстить… А в результате должок их… тех… только вырос.
Голос Улема повысился.
– Улем, – попытался остановить накручивание Ринат. – Я думал, мы уже вечером все обсудили. Ты сам сказал…
– Молчи! – рявкнул на него Улем. – Это я при равном тебе командире тебя не распинал.
Ринат задумался, с каких пор он стал равным бесспорному помощнику и боевому командиру подразделений Улема.
– Я виноват. Я знаю, – сказал Ринат, но не отвел глаз от злого взгляда Улема.
И тот вдруг смягчился. Откинулся в кресле и посмотрел как-то по-другому на Рината.
– Роман, понимаешь… – как-то отрешенно сказал Улем. – Он ведь не такой, как мы… Считай меня дауном или идиотом, но мне он приносит удачу. Тебе – нет! Мне – да! Просто тем, что он со мной. Я это понял, когда он меня там спасал… он, не думая ни о чем, тащил меня. Или ты думаешь, что он рассчитывал на мою милость? Я другой… по мне так, один пахан другого завалил, и слава богу. А он сразу выбрал мою сторону! Он ведь ни разу в жизни никого не убивал до этого… я с ним долго говорил на эту тему. Он мне знаешь что рассказывал? Что не думал в тот момент. Что словно не он это делал. Он мне честно признался, что было бы у него время рассудить, он бы не вмешался, а забился бы в какой-нибудь угол и сидел там. Но он с двух ударов убил двоих и полез меня спасать. И я подумал, что либо он рожден для убийства, либо… Либо его кто-то послал… меня охранять. Помогать мне.
Улем допил чай и сказал:
– Мне не по себе стало от второго предположения. Я думал, что мной втемную кто-то играет. Кто? ФСБ заслали человечка? Значит, мной манипулируют эти козлы? Но я тогда опомнился. Сопляк девятнадцатилетний… да какое там… ему не было девятнадцати лет. Не бывает таких оперов у них. Даже опера надо выучить. А убивать так, как он… нелегкая наука. И тогда я подумал, что как-то это все связано… Все… понимаешь… и потоп… и я… и Ромка. И даже ты, Ринат… мы все узелки на кружевах. И кто-то же плетет эти кружева. Я когда представил Бога с вязальным крючком… час корчился от хохота и страха одновременно. Я не могу внятнее объяснить… Тебе просто не понять будет всего этого. А из меня хреновый учитель, я был рожден для другого. Для дела! Вот был бы тот… кто меня учил, он бы понял… и растолковал бы так, что даже я бы смог потом объяснить тебе. Ведь я тоже не понимаю. В моей армии столько людей, которые никогда не были ни на зоне, ни даже под следствием… Но они приходят ко мне и становятся теми, кем должны были стать. Понял? Даже шлюхи у меня те, кто такими и для этого был рожден. Рабы – другое дело…
Ринат пытался все сказанное уложить в своей голове, и у него это плохо получалось. Точнее, не получалось вовсе. И самое, что его удивляло, это осознание, что Улем сумасшедший. Нет, не до конца, но на полбашки точно сдвинутый.
– А Ромка. Никогда бы в жизни ему не приснилось даже, что он хладнокровно убивает людей. Но он это делает быстро и хорошо. Он это делает по-своему красиво и рационально. Ничего лишнего. Ты сам видел его в деле, – Ринат кивнул соглашаясь, а Улем продолжил: – Ты такой же в этом смысле. Но ты рожден был стать таким. А он нет. Понимаешь…
И тогда Ринат решился сказать, что ни хрена не понимает. Посмотрев на него как-то по-другому, Улем ответил:
– Ну да мля… ты не для теологии был рожден. По-русски тогда так… Ромка, как мне кажется, глаза и уши кого-то, кто очень хочет, чтобы у меня все получилось. Кого-то незримого. Или чего-то… может быть, судьбы, может быть, Бога. Может быть, дьявола. Кого-то, кто очень, может быть, как-то влияет на обстоятельства вокруг нас. Потому-то я его берегу и опасаюсь держать слишком близко при себе. Через него мне идет помощь во всем… Помнишь, когда трехтысячная войсковая колонна шла мимо нас? Сколько нас было? Шестьсот? Семьсот? И мы их разделали. Как детей. И Ромка был в первых рядах. Именно он, подойдя впритык, положил всех офицеров в головной машине. И у нас все получилось. Потому что это было нужно мне, для меня и для моего дела. А с тобой получилось по-другому. Потому что это было нужно больше тебе. Понял? Что это было не нужно для дела сталкивать Ромку и еще кого-то там…
Ринат без разрешения поднялся и, пройдя по комнате, сказал:
– Командир. Если ты скажешь, что мы, мля, крестоносцы и что наше дело священно, это же никак не скажется на том, что мы делаем? Правильно? Ну тогда зачем все так усложнять?..
– Да чтобы ты понял! – вскочил Улем и навис над Ринатом. – Не рискуй МОИМ ТАЛИСМАНОМ! МОИМ ТАЛИСМАНОМ! МОИМ! НИКОГДА!
Отпрянув невольно от Улема, Ринат уже боялся предположить, выйдет ли он из этой комнаты. Он очень пожалел об оставленных на входе у охраны пистолетах.
– Он мой талисман и приносит удачу ТОЛЬКО МНЕ! Мне ПОНИМАЕШЬ? ТЫ ОБЕРЕГАТЬ ЕГО ДОЛЖЕН!
Буквально физически Ринат ощутил давление на свою голову. Словно кто-то сдавливал ему виски, пробуя на прочность. Он смотрел в глаза Улему и словно пропадал в их не сдерживаемой уже ничем ярости.
Спустя час Ринат вернулся домой, выжатый как лимон. Лена, увидев ослабшего и с безумными глазами любимого, помогла ему добраться до койки и принесла из кухни минеральной воды в чайной кружке:
– Что случилось?
Помотав головой, Ринат выпил воду и откинулся на подушку. Видя, что девушка не уходит относить кружку, он сказал:
– Ничего. Просто поговорили. Он мне сказку на ночь рассказал.
Усмехнувшись нервно, Лена спросила:
– Страшную?
– Охрененно!..
6
К шлагбауму Антон довел машину практически одним глазом. Второй, уже живя своей жизнью, спал. Спали и Алина с израненным Кириллом. Вместо ожидавшегося Антоном мэрского гвардейца, а в просторечии – мерзкого гвардейца, он увидел выдвинувшихся к нему с поста молодых ребят в камуфляже.
Преодолевая боль в мышцах и ломоту в спине, он вылез из машины и крикнул подходящим:
– Я сдаюсь. Не стреляйте… У меня там тяжелораненый. Со мной делайте, что хотите, но его надо срочно в больницу.
К нему подошел смутно знакомый парень и, приглядевшись, спросил:
– Рухлов? Антон?
– Да. Арестовывайте быстрее, только человека спасите. Он же пацан еще…
– Где раненый?
– В кузове…
– Леха… – неожиданно позвал охранник. – Давай на подножку и покажи, где больничка…
Антон удивился, когда шлагбаум резко поднялся, а охранник сказал:
– Проезжайте.
– А меня вы не будете арестовывать? – спросил Антон, сев в машину.
Пацан, вскочивший на подножку и вцепившийся руками в скобы для рук, сказал:
– Вас давно в городе не было. Тут кое-что сменилось… В частности, власть.
Из него Антон не смог ничего выудить, но проснувшаяся Алина заметила правильно, что любая сейчас власть хороша, кроме мэра и его секретарей.
По темным улицам они домчались до городской больницы и там с помощью санитарок смогли выгрузить Дениса в операционную. Пришедший хирург попросил добавить света и приступил к осмотру. Вскоре он вышел, сказав, чтобы больного готовили к операции.
Их выгнали. Сидя на ступенях больницы, Антон и Алина удивленно посмотрели на валяющуюся под ногами листовку-обращение к жителям города. Прочитав в свете фар, что руководит временной комиссией старший лейтенант Ханин, оба потеряли дар речи. Они жестами показали прочитать листовку «монокулярному» Кириллу, и тот долго с идиотской улыбкой чесал затылок. Прочитал и Артем Наумович, и два бойца Антона тоже прочитали. А потом смогли-таки растормошить этого Леху, и он рассказал все в подробностях, будучи участником событий. Алина заплакала от свалившегося счастья и облегчения. Теперь ее не арестуют. Ни ее, ни Антона. Не отправят на штрафработы умирать ни за грош. А они ехали откровенно сдаваться. По-другому спасти Дениса им не представлялось возможным. Она не могла даже по требованию Антона оставить его одного, как и ребята.
Узнав, что Ханин сейчас здесь же в больнице, почти поправившийся, они попытались к нему пробиться. Охрана из бывших курсантов Ханина не пустила к нему, зато вышел Михаил и, вы не поверите, со слезами радости обнялся с таким же растроганным Кириллом. Он рассказал, что Ханин уже встает по чуть-чуть. Учится ходить. Михаил при нем в роли денщика. Сказал он это с усмешкой, но все поняли, что роль эта его нисколько не тяготит.
Они же ему не стали рассказывать, откуда, из какого ада, собственно, только что вырвались. Во-первых, тяжело было вспоминать самим, а во-вторых, не хотелось портить счастье, так неожиданно свалившееся на голову. Это потом будет время оплакивать павших. Это потом они еще вернуться на «высоту» и поставят надгробие. Хотя понятно, что никаких гробов под ним не будет.
