Дорога к фронту (СИ) - Ливадный Андрей Львович

Илья лишь сдержанно кивнул, пошел к своему «МиГу», а я забрался в кабину резервной машины.

Мой летный шлемофон (тот в котором очнулся после загадочного крушения «И-16»), сшит из мягкой коричневой кожи и имеет по бокам два кармашка для наушников ларингофона. Но самих наушников нет. Ладно, сейчас прилажу «гарнитуру», добытую Потаповым.

Правый наушник вставил без проблем, а левому что-то мешает. Как будто в предназначенном для него кармашке уже что-то есть.

Я отогнул край накладки и сомлел.

Внутри притаился тонкий кругляш с запаянными в него микрочипами! Только в отличие от прошлого раза в глубине прозрачного материала тлеет крохотная искорка индикации, а при пристальной фокусировке взгляда в поле моего зрения вдруг появилось несколько строк на русском:

«Система переноса матрицы сознания активна».

«У вас осталось 57 минут. В дальнейшем связь с темпоральной линией будет безвозвратно потеряна».

«Для возвращения дважды сильно сожмите в пальцах боковые поверхности».

Я почему-то сразу поверил в происходящее. Даже легче на душе стало.

В век высочайших технологий возможно многое. Понятия не имею что это за проект, на каких физических принципах он основан, да и неважно. Для меня неважно. Этот день стал самым ярким и значимым в моей жизни.

Если сейчас сожму кругляш, то наверняка очнусь в своем кресле за консолью «ви-ар».

А Ильюха пойдет на фашистов один. И, возможно, не доживет до завтра… И никогда не придет ко мне в далеком будущем, накануне Дня Победы.

— Товарищ младший лейтенант, что не так? — спросил старшина Потапов, взобравшись на крыло.

— Наушники ларингофона приладь.

Сижу не шевелясь. Через час уже будет поздно что-то менять.

Я вытащил из нагрудного кармана блокнот, вырвал из него листок и огрызком химического карандаша написал свой адрес, имя, фамилию, дату и год.

— Готово, товарищ младший лейтенант! Пробуйте, — доложил Потапов,

Надеваю шлемофон, застегиваю ремешок под подбородком, щелкаю тумблером радиостанции.

— Андрюха, ну так что? — внезапно раздался в наушниках зашумленный помехами, искаженный голос Ильи.

Я плотнее прижал к горлу ларингофон и скупо ответил, уже все для себя решив:

— До заката еще пара часов. Взлетаем!

[1] РУС — ручка управления самолетом. РУД, в свою очередь — ручка управления двигателем.

[2] Flakkorps — общее название подразделений немецких ПВО.

[3] Предкрылок — элемент механизации крыла, расположенный вдоль его передней кромки. На «МиГе» срабатывает автоматически. Увеличивает подъемную силу крыла и улучшает маневренные характеристики на низких скоростях.

[4] Скороподъемность «МиГа» у земли 11,4 м/с, а у «Bf-109E» 20,5 м/с.

Глава 3

Во многом мое решение диктовалось эмоциями момента. Я еще не знал, что такое война. Цепь необъяснимых, ошеломляющих событий, да пара вылетов ровным счетом ничего не могли поведать о настоящем напряжении боевых будней.

Одно дело — соприкоснуться с эпохой, и совершенно другое — жить в ней…

Досужие мысли отсекло: в отсутствие командира старшина Потапов, осмотрев полосу, дал зеленую ракету на взлет.

Меня вдруг начало трясти. Не от страха. Вообще по непонятной причине.

Кое-как справился с собой. Пристегнул ремни, окинул взглядом приборы. Двигатель работает ровно. Техники потрудились на совесть, готовя машины к вылету.

Даю газ, начинаю разбег. Фонарь кабины открыт. Взглядом постоянно фиксирую кромку взлетно-посадочной полосы, теперь уже уверенно удерживая самолет рулем направления. Скорость растет. Беру ручку на себя, и земля уходит вниз.

Небо бездонно. Плотная дымка скрывает горизонт. За гулом мотора не слышно звуков перестрелки с передовой, но линия фронта совсем рядом. Не закрывая фонарь, осматриваюсь. Крошечные домишки в обрамлении зелени быстро уходят вниз и назад.

— Илья, прием.

Секунда тишины.

— Я… слушаю… — его ответ прерывист и звучит как-то не по-военному.

— Работаем. Как договаривались.

На аэродроме мы успели коротко обсудить взаимодействие. По широкой спирали набираем высоту. Я пристально смотрю вперед и влево. Илья — вправо и назад. Знаю, ему непривычно, но иначе нам не охватить все пространство небосвода.

Две тысячи метров по приборам. Ветер зло посвистывает, бьет в лицо. Закрываю фонарь. Обзор ухудшился, особенно при взгляде назад.

Солнце уже низко. Слепит на вираже. Облачность, что собиралась на западе, к вечеру подтаяла.

Две с половиной тысячи метров. Немцев пока не видно. Внизу идет бой. Дымка льнет к земле, скрадывает подробности происходящего. Не видно ни траншей, ни людей, ни техники. Лишь отсветы разрывов обозначают передний край.

Нервничаю. Если не найдем воздушных целей, то придется снижаться и штурмовать «наземку», но для этого вооружение «МиГа» слабовато. Наши самолеты сконфигурированы стандартно для сорок первого года. Два курсовых пулемета «ШКАС» винтовочного калибра и один «БС» 12,7 мм… Точно знаю были и другие модификации с более мощным курсовым вооружением. Надо будет по возвращении спросить у Потапыча, нет ли таких машин среди поврежденных при бомбежках?..

Мои мысли нарушил взволнованный доклад Ильи:

— Справа!.. Точки!.. — его голос по-прежнему сильно зашумлен помехами, — едва удается различить слова.

Бросаю взгляд в указанном направлении.

Примерно на одной высоте с нами действительно клубятся темные засечки. Их так много, что не сосчитать. Похоже на пчелиный рой, в котором издалека невозможно рассмотреть четкого построения.

Решение надо принимать немедленно.

— Набираем четыре тысячи!

Идем вверх. Разрозненные кучевые облака остались ниже и теперь на их фоне картина наконец-то прояснилась. Вот только от осознания увиденного внутри пробежал холодок.

Пять полных эскадрилий бомбардировщиков взлетели с разных аэродромов и собрались вместе за линией фронта, над вражеской территорией. Скорее всего это «Хенкели-111». Сорок пять машин! А вот впечатление чего-то «роящегося» создали «мессеры» прикрытия. Их восемнадцать! Барражируют на трех тысячах метров, ждут пока «Хенкели» завершат перестроение. Вскоре эта армада пересечет линию фронта. Наверняка их цель расположена где-то в тылу наших войск. К ней фашисты намереваются выйти в сумерках, а значит все разведано заранее, ориентиры известны.

Цель наверняка очень крупная и важная. Скопление войск, как минимум. Думаю, она расположена в районе Ржевского железнодорожного узла, где много эшелонов[1]. Судя по количеству бомбардировщиков, сбрасывать смертельный груз они планируют по площадям, уничтожая все, что окажется по курсу эскадрилий.

Меня вдруг охватило гибельное предчувствие. Сорвать налет мы с Ильей не сможем. Даже если собьем несколько бомбардировщиков, остальные продолжат движение, в то время как «мессеры» навяжут нам неравный бой. Но и ничего не предпринять, оставшись в стороне, — не вариант.

Захаров молчит. Ждет моей команды.

Тем временем «Хенкели» начали формировать построение «этажеркой», распределяясь по высоте. Еще немного и к ним уже не подступишься.

Решено. Будем атаковать в пикировании. Заходим с запада, откуда нас точно не ждут. В нескольких словах доношу до ведомого свой замысел. Истребители прикрытия игнорируем. Прошиваем строй «Хенкелей» и уходим к земле на пределе флаттера[2]. Затем, используя накопленную скорость, снова делаем разворот на запад и набираем высоту — тогда «мессерам», что устремятся вдогонку, придется атаковать нас на заходящее солнце.

Илья ответил скупо. Чувствуется напряжение момента. Он, как и я понимает гибельность ситуации. Первая атака будет за нами, а дальше — по обстановке. Надеюсь, бортстрелки «Хенкелей» нас вовремя не заметят. Во-первых, не ждут, а во-вторых, их слепит тонущее в дымке закатное солнце. Если все сделаем правильно, то истребителям прикрытия, — тем, кто бросится вдогонку, придется виражить над линией фронта. Они ведь уверены, что мы после атаки начнем уходить вглубь своей территории. Если крупно повезет, то успеем оторваться неожиданным разворотом на запад, подставив их на малых высотах под винтовочный огонь пехоты и редкие зенитные точки.