Сергей Москвин - Контакт третьей степени
– Мы предлагаем вам пройти курс боевой подготовки по разработанной в нашем институте экспериментальной программе, – сказала Ольга.
Ну вот, она это произнесла. Кажется, все выглядело убедительно. Во всяком случае, парень не заподозрил фальши. Сейчас не заподозрил, а потом? А потом – как получится. Если у него вообще будет время на размышления.
Ольга вздохнула.
– Что вы на это скажете, Дмитрий?
Ее немного взволнованный голос и особенно это обращение, не уставное «товарищ лейтенант», а «Дмитрий», прозвучали, как хрустальный колокольчик.
– Тут и думать нечего! Я согласен! – воскликнул он. – Это даже интересно.
Ольга прикусила губу: интересно ему. Когда она впервые попала на «Хрустальное небо», ей тоже было интересно. И Панову, и его заместителю по научной части Макарову, назначенному комендантом объекта, и непосредственному руководителю эксперимента Глымову, и еще двадцати шести экспериментаторам – им всем тоже было интересно, пока не грянул гром…
– Скажите, Ольга Максимовна, а в чем заключается эта ваша экспериментальная программа? – вернул ее к реальности голос лейтенанта.
Ольга заставила себя поднять на него глаза, хотя это было непросто.
– Не волнуйтесь, Дмитрий. Никто не собирается пичкать вас таблетками и другого рода стимуляторами. Наша программа – это специальный комплекс упражнений и тренировок. Считайте, что вы находитесь в тренировочном лагере.
Дмитрий обвел взглядом кабинет: выкрашенные светло-бежевой краской стены, оконный стеклопакет с вертикальными жалюзи, покрытый ламинатом пол, два стола, блестящий хромированный сейф в углу, больше похожий на подарочную шкатулку, несколько стульев и книжный шкаф с дверцами из дымчатого стекла.
– Не очень-то похоже на тренировочный лагерь.
Ольга сначала нахмурилась, а потом, когда поняла его, улыбнулась.
– Все будет: и оружейный склад, и тир, и даже испытательный полигон… – Она сделала долгую выразительную паузу, а может, просто о чем-то задумалась. – Но позже. А сейчас давайте поговорим о вас.
– Давайте, – легко согласился Дмитрий. – Мне скрывать нечего. Что вас интересует?
– Для начала скажите, почему вы решили поступать в училище воздушно-десантных войск? Почему вообще выбрали военную службу?
Дмитрий усмехнулся.
– Книжек начитался. Вот и захотелось себя проверить: чего я могу и чего стою. Хотя… вон младший брат Леха книг не меньше моего прочитал, а выбрал сугубо мирную профессию: поступил на филфак, сейчас учится на втором курсе.
– Ну и как, проверили?
– Проверил, – коротко ответил Дмитрий.
Но Ольга, видимо, не поняла, что он не хочет продолжать эту тему, и задала следующий вопрос:
– После полученного ранения не было мысли уволиться на гражданку?
– И что бы я там делал?! – вскинулся Дмитрий. – Добивался инвалидности да льгот, положенных участнику боевых действий?! Только я в бою так ни разу и не был, не успел. А на Кавказе провел всего один день, да и то большую часть дня без сознания… Утром сошли с поезда, а вечером меня вместе с другими тяжелоранеными транспортным бортом уже отправили в Москву.
Дмитрий замолчал, давая понять, что к сказанному ему больше нечего добавить, но упрямая память, не спросив разрешения, вновь забросила его в тот роковой день, когда он первый и единственный раз оказался на Северном Кавказе.
* * *Поезд прибыл в Назрань рано утром. Ближние к вокзалу пути были заняты составами, поэтому воинский эшелон подали под разгрузку на дальний запасной путь. Здесь не было платформы, и выгрузка происходила прямо на рельсы. У вагонов сразу возникла суета, и Дмитрий битых полчаса пытался найти встречающего его команду офицера комендатуры. Никто их, естественно, не встречал, о чем можно было сразу догадаться. Но ему повезло – командир взвода саперов, долговязый, жилистый старлей, согласился подвезти своего брата-лейтеху вместе с четырьмя его бойцами до комендатуры. В просторном кузове «Урала» как раз нашлось место еще для четверых солдат, а Дмитрия сапер-старлей пригласил к себе в кабину. Всю дорогу он смачно, со всеми подробностями рассказывал о службе на Кавказе и о душманских ловушках (он почему-то всех боевиков называл душманами), которые его солдатам приходилось обезвреживать. Дмитрий с интересом слушал нового знакомого, а сам с не меньшим интересом смотрел в окно на людей и столицу республики, в которой ему предстояло служить ближайшие несколько месяцев. Назрань оставила у него двоякое впечатление. При виде множества людей на улицах, открытых окон и дверей многочисленных кафе и магазинов, лотков торговцев с обилием зелени, крупных бордовых помидоров, домашнего творога и сыра можно было подумать, что город живет нормальной мирной жизнью. Однако то и дело попадающиеся навстречу бэтээры и армейские грузовики опровергали это предположение. Да и рассказ сапера-старлея, за два месяца потерявшего в своем взводе трех человек, подорвавшихся на бандитских минах, красноречиво свидетельствовал, что Северный Кавказ еще далек от мирной жизни.
Вид окруженной бетонными блоками и шлагбаумами военной комендатуры окончательно убедил его в этом. На блокпосту, перед комендатурой, Дмитрий вылез из машины, хотя словоохотливый старлей убежденно заявил, что этого можно и не делать, забрал своих бойцов и, как и положено, предъявил постовому командировочное предписание. Пока тот изучал документ, сличая фамилию в поданном Дмитрием вместе с предписанием офицерском удостоверении, грузовик с саперами беспрепятственно проехал под поднятым шлагбаумом и остановился возле комендатуры, где уже стояло несколько армейских автомобилей. Командир взвода скрылся внутри здания, саперы остались в машине. Возле комендатуры сновали люди – входные двери практически не закрывались, причем армейцев, милиционеров и гражданских было примерно поровну. Дмитрий живо представил, какое столпотворение должно твориться внутри, и велел своим бойцам дожидаться снаружи. На поиски дежурного офицера разведотдела у него ушел еще примерно час, но в конце концов он вышел на огороженную бетонными блоками площадь перед комендатурой с отметкой коменданта на командировочном предписании и подробным разъяснением, как добраться в указанную часть. За это время выручивший его старлей со своим взводом уже уехал – на месте «Урала» саперов теперь стоял милицейский «уазик». Еще один такой же «уазик» остановился перед перегораживающим въезд шлагбаумом. Дмитрий махнул рукой ожидающим его бойцам, которые за время ожидания порядком разомлели от полуденной жары, и направился в сторону блокпоста.
У дежурной смены там вышла какая-то заминка. Несмотря на то что один постовой уже поднял уравновешенную приваренным куском железнодорожного рельса стальную трубу шлагбаума, второй продолжал о чем-то переговариваться через приспущенное стекло с сидящим за рулем «УАЗа» милицейским водителем. Дмитрий скользнул взглядом по притормозившему «уазику» и брезгливо поморщился. Ни в Москве, ни в Рязани он не встречал таких «убитых», по-другому не скажешь, милицейских автомобилей. Краска во многих местах облупилась, изношенные рессоры прогнулись, хотя, кроме водителя, в кабине больше никто не сидел. С другой стороны, может быть, ингушским милиционерам не хватает новых машин, вот и ездят на чем придется. Хотя… Дмитрий обернулся на милицейский автофургон, который стоял возле здания комендатуры. Тот смотрелся куда лучше. А подъехавший к блокпосту «уазик» выглядел так, будто только что вырвался из-под обстрела. Нет, не только что… неловко зашпаклеванные пулевые пробоины в водительской двери и переднем крыле покрылись слоем дорожной пыли. Передний номер, кстати, тоже был забрызган грязью. Неужели водителю самому не стыдно ездить на таком автомобиле? Дмитрий взглянул в напряженное лицо водителя, который даже не повернул головы к постовому, а смотрел прямо перед собой. И этот устремленный в одну точку отсутствующий взгляд, и особенно побелевшие от усилия костяшки пальцев левой руки, которой водитель вцепился в баранку, царапнули по сердцу Дмитрия. Опережающим сознанием он понял, что произойдет в следующую секунду. И это действительно произошло.
Стоящий у машины постовой через приоткрытое окно зачем-то просунул руку в кабину. То ли хотел забрать у водителя документы, то ли ухватить того за ворот нескладно сидящей на нем милицейской куртки, то ли выдернуть ключи из замка зажигания, но не успел ни того, ни другого, ни третьего. Водитель, напоминающий до этого момента замершую рыбу, и не просто рыбу, а застывшую в засаде щуку, нажал на газ и с истошным криком:
– Аллах Акбар!!! – бросил машину вперед.
Сила инерции ударила постового о борт машины, протащила за ней несколько метров, а затем отбросила в сторону. Его рука переломилась, словно сухая ветка – Дмитрию даже показалось, что он слышит хруст переламывающейся кости и треск рвущихся сухожилий. Искалеченный постовой упал на асфальт возле одного из бетонных блоков, которые должны были препятствовать бесконтрольному проезду машин к городской комендатуре, но совершенно бесполезному в данном случае, и тоже дико закричал, но это был крик пронзившей тело невыносимой боли. Никакого сопротивления террористу он оказать не мог. Его напарник выглядел не лучше. Вместо того чтобы сорвать с плеча автомат и открыть огонь по прорвавшейся через блокпост машине, он вытаращил глаза и двумя руками вцепился в поднятый шлагбаум. Отчаянно лавируя между неровно расставленными на площади бетонными плитами, террорист-смертник на своем автомобиле мчался к комендатуре, до которой оставалось менее ста метров. В тот момент, когда он нажал педаль газа, он перестал быть человеком и превратился в детонатор, соединенный электрическим проводом с несколькими десятками килограммов взрывчатки, загруженных в кабину «УАЗа». В своей голове Дмитрий даже увидел змеящийся черный шнур, тянущийся от правой руки террориста к тесно уложенным брикетам пластита за его спиной. Через несколько секунд смертник врежется в припаркованные возле здания машины и бурлящую перед входом толпу, которые в то же мгновение исчезнут в пламени взрыва.
