Егор Чекрыгин - Странный приятель
Как ни странно, но, кажется, Готор остался страшно доволен всеми этими событиями. Нет, даже не тем, что избежал петли за нападение на солдат охраны.
– Капрал Доод, – заметил он удрученному Ренки, – отличнейший мужик, с таким можно иметь дело!
– Ага, – хмуро ответил Ренки. – Если ты любишь, чтобы тебя оскорбляли и били палкой. Иногда, Готор, я тебя не понимаю.
– Это из-за недостатка жизненного опыта, – беспечно сказал Готор. – Ты просто не понимаешь, насколько все могло бы быть хуже. Капрал Доод и правда сыплет оскорблениями и не стесняется пускать в ход палку при каждом удобном случае. Но попробуй встать на его место – он один против семнадцати каторжников: воров, убийц, насильников. Если не держать нас в узде, ему быстренько перережут глотку во сне либо устроят какую-нибудь глупость, и Армейскому суду придется расстрелять всю нашу команду. И не надо делать такое возмущенное лицо. Это мы двое знаем, насколько хорошие и добродетельные люди оу Ренки Дарээка и Готор, лишь по ошибке попавшие в жернова правосудия. Но ему-то откуда это знать? И можешь ли ты назвать столь же добродетельными остальных членов нашего отряда? Вот то-то же! Кстати, имей в виду, что капрал Доод фактически согласился с существованием нашей банды в его подразделении. И не удивляйся, что за все проступки своих подчиненных в первую очередь он теперь будет спрашивать с нас двоих. Но с другой стороны, он ведь и нам руки развязал. Ну пусть не совсем развязал, но весьма заметно ослабил путы.
Впрочем, нашим героям не суждено было полностью отбыть наказание, назначенное капралом Доодом. Когда в следующий полдень они начали привычно разбивать лагерь, впереди появились какие-то всадники. Послышались крики часовых, а охранные капральства выстроились в линию, поспешно заряжая мушкеты и раздувая фитили.
Впрочем, всадники на конфликт не пошли, развернули коней и умчались в обратную сторону. Но их появление означало, что вражеская армия уже недалеко.
Глава 4
Спустя неделю
– На тех холмах мы поставим батареи, – объяснял генерал оу Цорни Крааст. – А между ними выстроим линию. Таким образом, левый фланг у нас будет прикрыт оврагами. А на правом, за холмом, разместим кавалерию. Пусть отдельные всадники иногда показываются врагу, но в целом же кавалерии необходимо оставаться невидимой: противник не должен понять, что у нас ее практически нет. При таком раскладе сунуться под залпы батареи под угрозой конной атаки с фланга они не посмеют и попытаются прорваться где-нибудь по центру, подальше от пушечного огня. Но на всякий случай поставьте на прикрытие правого фланга и батареи оба гренадерских полка. Солдаты там здоровые, едят много, вот пусть и отрабатывают королевские харчи! – хохотнул генерал.
Все офицеры штаба старательно посмеялись над его шуткой, а военачальник продолжил:
– А по центру, за линией, мы поставим Девятнадцатый Королевский, усилив его всякой лагерной шушерой. Толку от нее, конечно, мало, но хотя бы видимость больших сил создать можно. Однако поскольку в случае прорыва надежды на эти силы немного, когда кредонцы надавят на наш центр, то гренадеры должны будут решительной атакой смять их левый фланг. Так мы посеем панику в рядах противника, всем известно, что эти купчики-республиканцы малость трусоваты. Нам останется только навалиться на них всей массой и добить врага! А наша кавалерия должна пойти в обход и, заняв вражеский лагерь, помешать противнику эвакуировать имущество. Вот такой вот план предстоящего сражения. Кто-нибудь хочет дополнить или, может, возразить?
Безумцев, которые, зная характер генерала оу Крааста, осмелились бы добавить хоть запятую в самолично разработанный им план, естественно, не нашлось.
Рано утром все семь полков, составляющие армию королевства Тооредаан, начали занимать позиции согласно утвержденному плану. Делалось все это по-армейски обстоятельно и неспешно.
И хотя пока еще не прозвучало ни единого выстрела, в воздухе уже почему-то отчетливо ощущался запах порохового дыма и крови. Наверное, из-за разыгравшегося воображения – этому бывают подвластны даже самые опытные солдаты. И немудрено. Они прекрасно знают, чем окончится этот день, и заранее могут представить пока еще чистый кусочек бесконечной равнины усыпанным трупами и насквозь пропитавшимся кровью. И понимают, что среди эти трупов вполне могут оказаться и они сами.
А жить охота любому. Даже солдату. Даже каторжнику, целыми днями только и жалующемуся на свою судьбу. Однако поставьте его перед выбором – продолжать влачить столь жалкое существование либо словить кусок свинца в брюхо или штык в горло – и он, несомненно, выберет первое. Надежда да страх – это самые крепкие кандалы, что удерживают узников, коими мы являемся все поголовно, на этой стороне Кромки.
Солдатам, пожалуй, было проще. Они хотя бы могли гладить и пестовать липкими от пота руками свое оружие, бесконечно поправлять трубки берендеек[2] со снаряженными накануне зарядами да пулевыми сумками и в тысячный раз за утро проверять, как наточены штыки и легко ли выхватываются из ножен тесаки.
А каторжники? Их оружием по-прежнему оставались лопаты да мотыги. Правда, чести драться за короля на поле брани они были лишены, но общая атмосфера волнения передавалась и им. И даже бессонная ночь, проведенная на земляных работах по укреплению батареи, не могла заставить каторжан сомкнуть глаза и забыться сном хоть на несколько минут перед первым в их жизни сражением.
А потом стало не до сна. Почти в полтора раз большая по численности армия республики Кредон стронулась с места и медленно, старательно пытаясь сохранить стрелковую линию, двинулась вперед…
Заговорили пушки. С обеих сторон. С того места, где находился Ренки с сослуживцами, было мало что видно, и это весьма затрудняло возможность оценить эффективность огня. Однако грохот был такой, что переговариваться нормальным голосом с приятелем, стоявшим буквально в двух шагах, стало невозможно.
Внезапно на батарее, за которой они располагались, что-то грохнуло. Сверкнуло пламя и повалил дым.
– Какого… спим! – выругавшись совсем уж неприлично, рявкнул капрал Доод. – Видите, на батарее взрыв! Значит, есть раненые. Первое звено, живо туда. Сначала вытаскивать офицеров и унтеров. Где госпиталь, все помнят? И если мне покажется, что вы недостаточно шустро бежите назад… Молите богов, чтобы следующее ядро разорвало вас в клочья!
Первое звено – это практически вся банда Готора. Ренки мгновенно сорвался с места и первым понесся туда, где к небу поднимался черный дым и слышались какие-то абсолютно нечеловеческие вопли.
«Вероятно, ранило верблюда», – подумал тогда Ренки. Хотя прекрасно знал, что никаких верблюдов на той батарее не было.
План, утвержденный генералом оу Краастом, был великолепен. Обидно только, что противник почему-то не желал ему следовать. Подошедшая на пару сотен шагов стрелковая линия кредонского воинства остановилась практически на границе убойного полета пули и начала неспешно обстреливать тооредаанцев, которые столь же неторопливо начали стрелять в ответ.
Грохоту прибавилось, равнину затянуло клубами дыма, однако пока обе стороны почти не понесли сколько-нибудь серьезных потерь. И вот, под защитой этого дыма, вместо того чтобы (как это полагалось по плану генерала оу Крааста) давить на центр, кредонцы предприняли решительную атаку на оба фланга королевских войск, разом испортив генералу всю битву.
Согласно принятой в те времена тактике спешить на поле боя никакой необходимости не было. Ибо никакой пользы от той спешки, кроме одного лишь вреда, случиться не могло. Главное – это сохранить четкое построение войск, не дать солдатам сбиться в кучу и перестрелять друг дружку в клубах дыма и уж тем более не позволить им сбежать с поля боя.
Иной раз лучше остановиться под градом пуль неприятеля, чтобы выправить сломавшийся из-за вражеского огня или неровностей рельефа строй, чем подойти к рубежу решительной атаки потерявшей всяческое управление толпой.
Именно в этом и состояла главная обязанность офицеров и сержантского состава – управлять автоматами, к мушкету приставленными, как сказал кто-то из великих военачальников прошлого[3].
А автоматы, как известно всякому сведущему в забавной механике человеку, есть предметы неодушевленные, лишь за счет работы разных рычажков, шестеренок и веревочек, скрытых внутри, создающие иллюзию некой разумной жизни.
Именно этому и посвящались все долгие часы обучения солдата – довести у него до автоматизма определенный набор действий и намертво вбить в его голову рефлекс слепого подчинения любым приказам командиров. До полного самозабвения и потери человеческих эмоций и желаний. А иначе под градом пуль и ядер просто не выстоять и сопротивление врагу не оказать.
