Кирилл Партыка - Эпицентр
Но он должен был умереть, если я хочу выжить сам и чтобы выжили Ольга с Профессором, а по большому счету и много других людей.
Молчание затягивалось, я чувствовал: Монгол давно догадался, что подчиняется чужой воле, и силился освободиться. Но не мог.
…Это, конечно, могло и не сработать. Я не знал как следует своих возможностей, да и не хотел воздействовать одним внушением. Я «удерживал» Монгола, но не давил слишком сильно. Мне казалось, что его гнилое нутро и мой пресс уравновешивают друг друга, возвращая Монгола к нормальному человеческому состоянию, когда белое – это белое, а черное – черное, когда человек способен судить себя.
Я сконцентрировался и представил Монгола таким, каким он был на самом деле: беспринципного убийцу, хитрого, изворотливого, но страшно одинокого и никому на свете не нужного, которого тоже пустят в расход, когда в нем отпадет надобность, и ни одна живая душа не пожалеет о нем. Я представил весь его страх, который он профессионально прятал и который выползал наружу лишь по ночам, как скользкая холодная змея, норовящая ужалить в самое сердце. Я представил его тоску и понимание того, что будущего у него нет, как и у других таких же, бестрепетно творящих зло по чужой воле и чужой пользы ради. Я выволок наружу все его ничтожество, скудость и убогость его души, которой, по сути, давно уже не осталось, а ее место заняли профессиональный цинизм и ледяная конъюнктура, вымораживающая изнутри. Я вообразил ужасающую депрессию, которую должен ощутить человек, осознавший все это. И нарисовал единственный выход, который еще мог оказаться хоть в какой-то мере достойным. Потом я безжалостно, как клинок десантного ножа, вогнал все это в сознание Монгола.
Он переменился в лице. Щеки его вдруг обвисли, веки набрякли и опустились, лицо пошло морщинами. В одно мгновение он состарился на десять лет. То, что я успел заметить в его глазах, я не забуду никогда. Но и вспоминать об этом мне не хочется. У человека не должно быть таких глаз.
Я повернулся и зашагал к вертолетам, оставляя Монгола под стеной цеха. Он мог выстрелить мне в спину, потому что я больше не ВЕЛ его. Он мог отдать по рации команду своим головорезам прикончить нас троих на месте. Или догнать меня и что-то сказать. Если бы нашел что. Я рисковал, делая ставку на то, что не все человеческое умерло в нем. Если это не так…
Позади грохнул выстрел. Я не обернулся. Я почувствовал, как тает во мне ощущение живого, оставленного за спиной, сменяясь знакомым послесмертным «фоном».
На ходу я подумал о том, что Зло в Эпицентре оказалось случайным, по существу даже вовсе не злом, а роковым недоразумением вселенского масштаба. Не оттого ли справиться с ним оказалось так легко? Сердце ада, распространившегося по земле, находилось вовсе не в Зоне. И даже не за ее пределами. Эпицентр Зла таился в нас самих, хоть мы в большинстве даже не подозревали об этом. Ведь это благодаря нам, всем и каждому, на вершину карабкались и успешно взбирались человекоподобные монстры, для которых Зона стала лишь потенциальным источником чудо-энергии. А люди – расходным материалом. И не только в Зоне. Везде и всегда. Это благодаря нам, всем и каждому, чума нечеловеческого скотства захлестнула страну и прорвалась в Зоне, как фурункул гноем.
Но я понимал, что с этим Эпицентром Зла, возможно, не справиться никому и никогда. От бессилия я подумал, что выход, предложенный Монголу, вполне мог бы подойти и для меня. Но в этот момент показались вертолеты, и мне стало не до размышлений.
Бойцы слышали выстрел и сейчас настороженно смотрели на меня, держа оружие на изготовку. В стороне застыли Ольга и Профессор. Я приближался нарочито неторопливо, вразвалку.
– Где он? – крикнул мне командир спецназовцев. Я ухмыльнулся.
– По нужде задержался.
Я тянул время, стараясь подойти как можно ближе. Кто знает, на каком расстоянии мои способности ослабевают? Командир передернул затвор пулемета.
– Стоять! – Он сделал знак бойцу проверить, что там с Монголом. Двое других направили стволы на моих спутников.
Я подавил в себе злость. Я мог устроить им перестрелку в духе Дикого Запада, последнюю для них. Наверно, было бы поделом. Эти ребята, правящие свою полулегальную службу, в крови с головы до ног. Иначе и быть не могло, учитывая, как и какие задачи они выполняли. Но я просто приковал их к месту. Они застыли, словно восковые фигуры в музее.
Загудел двигатель малого вертолета, его двухлопастный винт провернулся. Я мысленно проник в кабины обеих машин и обездвижил пилотов. Потом подошел к командиру, сдернул с его плеча ремень ручного пулемета, прицелился и нажал на спусковой крючок. Когда сороказарядный рожок опустел, задний винт большого вертолета превратился в свисающие обломки. Ольга и Профессор смотрели на меня во все глаза, не говоря ни слова. Иногда они косились на застывших солдат, и тогда на Ольгином лице мелькала тень испуга.
Я отбросил пулемет, забрался в кабину подбитого вертолета и для верности разнес из своего «калаша» панель управления, особенно радио. Пилот в своем кресле не пошевелился. Но он был жив, зрачки его блуждали, а уголки рта едва заметно подергивались, будто он готовился захохотать. Выбравшись обратно, я собрал передатчики спецназовцев и сложил их в рюкзак.
В этот самый момент грянула короткая очередь. Я обернулся, вскидывая автомат.
И опять я допустил ошибку, не додумал, не предусмотрел… Как тогда, в Форте, не все одинаково среагировали на мое внушение. В Форте Кошки вовремя заметили и нагнали страху на очнувшегося «лесного брата», вышедшего из-под их контроля. Но сейчас я был один, без Кошек. И я не видел, что один из бойцов пришел в себя. Видимо, он ничего не соображал, иначе первым делом уложил бы меня. Но он просто послал пули куда попало. Не дожидаясь продолжения, я скосил его из «калаша», всадив полдесятка лишних зарядов. Боец рухнул на землю. Я повел дымящимся стволом. Но остальные продолжали стоять неподвижно, как манекены.
Потом я заметил, что Ольга неуклюже сидит на земле, упершись в нее обеими руками, а Профессор растерянно топчется рядом. Я подбежал к ним. Ольга подняла мне навстречу побледневшее лицо. Я присел. Под Ольгиной грудью на одежде расплывались, быстро набухая влагой, два алых пятна. Ольга то старалась зажать их рукой, то опять опиралась о землю, потому что сидеть ей становилось все труднее.
– Сережа,- сдавленно шепнула она.
Я обнял ее, прижал к себе, потом осторожно опустил на траву. С такими ранами ей оставалось жить считанные минуты. Черт! Черт!! Что же это такое?! Как же я мог?! Почему все вокруг меня умирают?! Я обхватил голову руками.
– Сережа,- снова прошептала Ольга. На этот раз я еле расслышал ее.- Я… не забывай меня… – Из уголка ее рта скатилась кровавая струйка, глаза остекленели. Несколько секунд я сидел неподвижно, потом вскочил и вскинул автомат. Троих оставшихся я положил бы одной очередью, веером. Но Профессор проявил неожиданную для него прыть. Он вцепился в меня, задирая автоматный ствол вверх. Ударили вспышки и грохот, пули ушли в вечереющее небо. Я попытался оторвать от себя Профессора.
– Сергей! – прохрипел он, вцепившись в меня как клеш.- Прекратите. Не надо. Не уподобляйтесь…
Я еще раз тряхнул старика и сник. Профессор разжал пальцы.
– Вы ее не вернете,- сказал он.- Не надо никого убивать.
…Мы с Профессором опрокинули застывших бойцов на землю и связали ремнями. Они валились, как ватные куклы, не шевельнувшись. Пилотов мы тоже связали. Потом я нашел в боевом вертолете саперную лопату и принялся невдалеке рыть могилу. Профессор помогал мне, орудуя палкой, но толку от его помощи было мало.
Минут через сорок на этом месте желтел холмик свежей могилы. Теперь я постоянно оглядывался, но никто из связанных не двигался. Я не стал делать креста и ставить его на могиле. Все мы, с крестами и без, давно отвернулись от Бога. А он от нас. И пустые символы не имели никакого значения.
Покончив с похоронами, я опустился на траву. Профессор сел рядом. За все это время мы не проронили ни слова.
Наконец я сказал:
– Слушайте меня внимательно и не перебивайте. Вопросы потом. Постарайтесь запомнить как можно подробнее все, что я вам расскажу. Это очень важно.
Профессор ничего не ответил, но приготовился слушать.
Я рассказал ему все, абсолютно все, что знал про Зону: про то, что в ней творилось, про все безобразия, убийства и уродства жизни в ней. Как можно подробнее передал наш разговор с Монголом, кто и зачем одновременно затеял две экспедиции, как и почему меня использовали в этой игре. Я ничего не скрыл – ни своего прошлого сотрудничества с Монголом, ни причины, по которой в городе началась война. Я хотел как можно полнее проинформировать Профессора, но под конец почувствовал, что исповедуюсь…
Профессор слушал не перебивая. Когда я умолк, он спросил:
