Олег Верещагин - Никто, кроме нас!
– Да ладно тебе, – я улыбнулся, – глупости не говори, не в сказке же, правда. Давай вон, тебя зовут.
Пушок внутри попискивал что-то оптимистичное и призывное, как сурикат из документального фильма в своей норе. Темыч выдохнул и полез следом.
Я – если честно, не без удовольствия – прикрыл их заслонкой. На лицах у всех остальных опасение и неуверенность сменялись постепенно заинтересованностью.
Какое-то время в печке было тихо. Потом раздались совершенно определенные звуки парилки, и все облегченно вздохнули – честное слово, хором. Потом вибрирующе завизжал Пушок – но явно от удовольствия. Тем не менее в дверь из соседней комнаты постучали, и Ленок встревоженно спросила:
– Эй, что у вас?!
– Все нормально! – Санька припер дверь спиной.
– А чего Пух орет? Не мучайте мелких, вы, лбы здоровые!!!
Заслонка с дребезгом выпала, и Пушок, высунув голову, объяснил:
– А меня никто… уйййййййй! – Голова исчезла, похоже, Темыч врезал ему веником.
Ленка еще пару раз ткнулась с той стороны, но потом прекратила бессмысленные попытки и предупредила грозно:
– Уборка за вами!
Ну да, кто б сомневался. Санька кинул в дверь скомканными трусами-носками и буркнул:
– А стирка – за вами.
Мелкие вредно захихикали, сидя в ряд на нашем топчане и с интересом поглядывая на печку. Санька сказал Илюшке:
– Тебе не надо туда.
– Почему-у-у?! – возмутился наш найденыш.
– В корыте потом помоешься. У тебя… – Санька посмотрел на пол и договорил с усилием: – Ожоги еще не прошли…
…Как мылся – чего тут рассказывать? Знаю только, что потом я в первый раз за все последнее время спал по-настоящему глубоко, без сновидений, без кошмаров, как в уютном, темном, тихом и теплом помещении.
Когда я проснулся, дождя не было, через открытую дверь с улицы заглядывало раннее, но солнечное утро. Оказывается, старшие девчонки уже встали и сейчас тихим шепотом обсуждали на пороге какую-то проблему. Я прислушался.
– Я вообще не понимаю, – шептала Ленок. – Я же сама ведро вот сюда поставила, умучилась, сил выносить не было. А оно вынесено. Свет, ведь вынесено?
– Вынесено, – подтвердила Светик. – И барахло просушено все и сложено, а я ведь не доделала, так спать хотела… Чудеса…
– Чудеса… – шептала Ленка. – Может, пацаны?
– Да ты что, они и не вставали.
– Ну, малявки наши.
– И они не поднимались, ну мы же последние легли… Лен, – Светик понизила голос совсем до дыхания, я еле-еле слышал, сам от любопытства не дыша, – а ведь в той, ну, в соседней комнате… я заходила… там кто-то убрался. Выметено, и все сырое протерто, и окна вымыты… хоть сейчас мебель заноси и живи… И у нас тут тоже – окна протерты, а мы и не делали этого… Мы спали-то часа четыре, а тут всего понаделано – человек пять должны были работать. И бесшумно.
– Ага, ты же знаешь, – Ленок заговорила было громче, покосилась на нас – я успел притвориться спящим, – ты же знаешь, у меня сон чуткий. А тут спала, как колода…
– И я тоже, – сказала Светик. И вдруг протянула: – Ле-е-ен… а что, если это… что, если это – домовой?
– Кто-о-о-о?! – снова повысила голос и снова оглянулась на нас Ленок. – Ты чего, Светик, перенедоспала?!
– Ничего подобного, – Светик не обиделась. – Домовые есть, я точно помню. Я тогда еще маленькая была и жила с родителями… – Ее голос немного потускнел. – Только я вот этого как раз и не помню. Ни где, ни как мама и папа выглядели… – она тряхнула головой. – Ну вот. Он посмотрел, что мы тут обживаемся, проснулся и решил нам помочь.
– Нет, ты не перенедоспала, – убежденно заявила Ленка. – Ты недопереспала. Домовые какие-то…
– Ну а как ты эту фигню объяснишь? – спросила в голос теперь уже и Светик. – А что консервы из банки доедены, рыбные, а сама банка в мусорнике лежит?! Я проверила!
Завозился и чертыхнулся Темыч.
Я понял, что пора вставать.
* * *Генок был одним из немногих, кто помнил, что его настоящая фамилия – Путин.
Вообще в самом этом факте ничего странного не было. Путиных в России намного больше, чем бывших президентов. Просто в младших классах фамилия Генка так достала его самого, что он возненавидел фамилию. И даже на произнесенное старшими – не откликался в принципе. Он был просто Генок. Обычный Генок. Чего вам еще надо?
Он шел по лесу почти без перерывов до трех дня, пока не стало жарко, как в печке. Паутина липла к лицу и рукам, нудно позванивали комары. Пару раз ему казалось, что слышен гул моторов, но снова и снова он понимал, что обманулся.
Ему стало скучно и немного страшно от этой пустоты, жары и того, какой вокруг большой лес. Когда они – все четверо – стоя за околицей, договаривались, кто куда пойдет, ему казалось, что это все равно. А сейчас Генок начал думать – может, если бы он пошел в другую сторону, то уже наткнулся бы…
На что бы наткнулся? Он как-то сразу вспомнил, что идет война, и опять прислушался. Нет, ничего.
Он попил из фляжки, но вода степлилась и отдавала чужими запахами – аспирином, пластмассой, еще чем-то непонятным и неприятным. Генок вообще стал за последнее время очень чутко различать запахи, но сейчас только поморщился и брезгливо вылил воду в трухлявый пень. Вообще-то это было нерационально, но, как это часто бывает, нерациональность оказалась вознагражденной сразу – в небольшом распадочке, заросшем диким терном, Генок нашел родничок. Из-под корней большого дуба пробивалась бесшумная маленькая струйка ледяной воды – и тут же исчезала непонятно где. Чавкая по мокрой земле кедами, Генок напился и наполнил фляжку. Подумал, напился снова и щедро вымазал руки и лицо холодной грязью. От комаров (надоели, паскуды!) и для маскировки.
И только потом увидел у корней того же дуба заткнутые под них утиную голову, какие-то перья и прочее.
Сперва Генок решил, что это работа какого-то зверя. Но только сперва, потому что голова была явно отрезана, да и перья – ощипаны. Кто-то, видимо, тоже набирал воды и спрятал все это. Человек. Человек, который считает нужным прятаться.
Мальчишка прислушался и принюхался. Через полминуты его нос уловил слабый запах дыма от костра…
…Мальчишка был обросший, волосы висели сосульками. Накидка из какой-то мешковины, под ней – майка, драные в никуда джинсы. Босой. Он сидел по-турецки и лопал жареную утку. Рядом лежали школьная поясная сумка с торчащими из нее магазинами, алюминиевая фляжка, ментовский «АКС-74У» со сложенным прикладом. Горел маленький и почти бездымный костерок. Жуя кусок утятины, мальчишка вскинул голову – и тут Генок его, как ни странно, узнал. И почти рассмеялся.
Это был Антон. Антон Басманов по прозвищу Папик. Потому что его папик – большой чиновник в мэрии – и правда был крут, как три часа варенное яйцо, и Антон на это то и дело нажимал: «А у меня папик…» Жили они где-то недалеко от детдома, и во время вылазок в город Генок с Антоном иногда пересекались. Он вообще был невредный парень, только заносчивый, ну а детдомовских просто презирал, что тут сказать. Без злобы, но презирал. Поэтому многие старались у него не одалживаться и не угощаться за его счет – а другие, наоборот, липли. Это уж кто как.
