Олег Верещагин - Никто, кроме нас!
Исполнив приказание, мы все – четверо старших и пятеро младших ребят – уселись под навесом покосившейся сараюшки. Нам даже подглядывать не хотелось. Не знаю, кому как, а мне было и правда жутковато думать, что девчонки собираются мыться в печке. Младшие смотрели круглыми глазами на дверь и на трубу, из которой пер дым. Бычок даже грыз ногти. Я дал ему по рукам и сказал:
– Сгорят еще…
– С этим надо делать что-то, – буркнул Санька, кивая на трубу. – Прет, как из кочегарки. Зимой с воздуха будет видно.
– Это дрова сырые, – возразил Темыч. – Сухие березки – и будет самый смак.
– Один фиг, – пробормотал Санька, – тепловыми приборами засекут… Эх, – он явно хотел матюкнуться, но глянул на младших и не стал, – а вот надо было нам с Антошей и старшаками уходить, ведь честное слово, надо было…
– Ты чего думаешь, – спросил я, – до зимы досидим?
– В ту войну кое-где по три года в лесах сидели, – задумчиво сказал Санька.
– Сравнил, – возразил я. – Может, война уже и кончилась.
– Для меня кончится, когда мы их выгоним или когда меня убьют, – сказал он. И нехорошо посмотрел на меня.
Я поспешил добавить:
– В смысле, может, наши уже победили…
– Да нет, – Санек вздохнул, – похоже, что нет… Приемник бы какой, хоть самый лажовый…
– Его тоже включать нельзя, – напомнил Темыч, – я зуб даю, тоже засекут. Их как-то фольгой надо обматывать, что ли, чтобы не засекли, я в кино видел, не помню толком…
– Между прочим, самолетов уже дней пять не слышно, – вспомнил Генок. – Погода нелетная, верняк.
– Я так думаю, – вдруг сказал Санек, – что мы этим… ну, оккупантам – мы им вообще не нужны. Никак. Даже как рабы. Мы лишние просто. Ну оставят они сколько-то там разных мудачков, в телике показывать. А так даже нефть нашу добывать или там землю пахать – разных пиндостанцев, всяких там уеб…ов, – он не удержался, – со всего света навезут типа как на плантации… А нас просто под корень. Так что их бить надо, пацаны. Не за родину даже, а просто чтоб выжить.
– Ты уже это говорил, – напомнил я.
– Говорил, – кивнул Санек. – А тут мы под дождик что-то раскисли. Вот помоемся… если живы будем – и я пойду гляну, чего на белом свете. А то грузовик да джип – маловато будет.
– Дядь Сань, – подал голос Илюшка, – вы опять воевать пойдете? Возьмите меня, а?
Мелкие дружным хором, хотя и негромко, начали ныть о том же. Глаза у них потихоньку загорелись – наверное, они вспомнили войну из телика. А я вспомнил красное крошево на месте головы Инны Павловны. И то, как грохнулся рядом с нами в кусты убитый солдат-негр… И вздохнул. И передернул плечами.
И подумал, что Санька – прав.
– А ну, умолкли к нехорошей маме! – рыкнул между тем Санька на младших и пощипал усики. (Он делал такой жест вот уже… да вот с эту неделю, когда прочно вообразил себе, что у него пробиваются усы.) – Вы как, – обратился он к нам, – со мной?
– Конечно, – ответил Генок. Мы с Темычем просто кивнули. – Только надо идти не вместе. Разойдемся в разные стороны, посмотрим, что где, и через пару дней вернемся. Тогда решим, что делать.
– Мысль, – одобрил Санька. – Да что там девчонки, поугорали, что ли?!
– Кому охота после бани на дождь идти, – философски заметил Темыч.
А Генок заявил:
– Да ерунда это. В печке мыться. Так не бывает. Там и не поместишься.
– Поместишься, – неожиданно сказал Пушок. – Даже Санька поместится. Она снутри большая.
– Тебе видней, – язвительно сказал Темыч.
– Ага, – спокойно согласился Пушок, – я только сперва испугался. И еще когда там через такой загиб проползал… немножко.
– Вот ты в печку и полезешь, – сказал Санька.
Пушок неожиданно согласился:
– Ну и полезу, раз все такие трусы.
Остальные мелкие, недовольные таким наглежем, заворчали, мы посмеялись. Пушок презрительно добавил:
– Это ж не сказка про Бабу Ягу.
Как раз на этих словах дверь приоткрылась, из нее потянуло паром – и Ленок, не показываясь, позвала:
– Мальчишки, идите, мы в другую комнату ушли!
Мы поднялись немного нехотя и переглядываясь. В конце концов было найдено решение – мелких погнали перед собой…
…Девчонки и правда смылись в соседнюю комнату – мы там прибрали, но не обживались. Оттуда слышались писк, смех и неразборчивые реплики. На полу было мокро, стояла жара, попахивало и правда баней. Над печью на нескольких веревках висело девчоночье барахло, кое-что сушилось прямо на самой печке. Стояло большое деревянное корыто, найденное в одном из домов деревни и размоченное под дождем; когда они успели приволочь – непонятно. Как было неясно и когда они заготовили березовые веники – свежие. Дверь в соседнюю комнату приоткрылась, и Светик сообщила:
– Соломы свежей напихайте, печка еще горячая совсем. И барахло кидайте в угол, мы потом постираем. А сами в одеяла завернитесь, мы потом все на печи просушим.
Дверь закрылась.
– Куда солому-то пихать? – пробормотал Темыч. – Она же и так натоплена…
– Внутрь, – Генок открыл заслонку. – Точно внутрь. Блин, мы же черные все будем… о, тут какой-то чан с водой, где они его взяли?
– Пихай побольше, – предложил я. – Девчонки справились как-то…
– Угу, вот сейчас позову, чтоб объяснили, – пробормотал Генок, глядя в печку. – А вообще, пацаны, тут и взрослый мужик поместится. Чесслово… – он оглянулся на нас. – Давайте это… раздеваться, что ли?
Я видел, что Саньке, например, больше всего хочется помыться просто снаружи, хотя бы стоя в том же корыте. Хотите смейтесь, хотите нет, но лезть в печку было жутко. Мелкие вообще смотрели почти все уже не круглыми, а огромными и круглыми глазами. Наконец Пушок на храбро подрагивающих ногах подошел к печке, потрогал ее пальцем. Сказал: «Ой-я, горячо». Сунул голову внутрь. Мы все наблюдали за ним с неподдельным интересом, как будто сейчас все решал он. Пушок оглянулся на нас и стал решительно раздеваться.
– Ладно, – буркнул Темыч, – куда он один, сожжется… Серень, давай соломы напихай, я с ним полезу. Смотрите, чтоб девки не подглядывали.
Я принялся набивать горячее нутро печки соломой. Остальные тоже неуверенно раздевались, глядя, как Темыч подсадил в печь Пушка, а сам неуверенно переминается с ноги на ногу. Мелкий же тем временем завопил изнутри восторженно:
– Ой, тут здорово, лезь скорей!
Темыч умоляюще посмотрел на меня:
– Заслонкой не закрывай.
Мне показалось, что ему хочется сложить руки перед грудью умоляющим жестом, и внезапно все мои опасения прошли.
– Да ладно тебе, – я улыбнулся, – глупости не говори, не в сказке же, правда. Давай вон, тебя зовут.
Пушок внутри попискивал что-то оптимистичное и призывное, как сурикат из документального фильма в своей норе. Темыч выдохнул и полез следом.
