Mихаил Ахманов - Тень Земли
По одну сторону от дивана была закрытая дверь, по другую – арки, а за ними – два коридора, расходившихся под прямым углом. На первый взгляд они казались одинаковыми, но Саймон, чей нюх сейчас сравнялся с обонянием гепарда, мог различить их с той определенностью, с какой охотничий тайятский зверь распознает кабанью нору или гнездо медоносных птиц. Он замер на долю секунды, всем телом впитывая тишину, прохладу, полумрак – и запахи. Особенно запахи! В правом проходе.пахло сигарным дымом, вином и табаком, в левом – сложной смесью ароматов, душистых и опьяняющих точно в преддверии рая. Или в парфюмерной лавке.
Саймон повернул налево.
Дверь с затейливой резьбой. Из такого же светлого дерева, как панели в круглой комнате. Он приоткрыл ее. Мраморный пол с углублением в форме овала, блестящие бронзовые трубы и краники, большое зеркало, шкафчики на стенах. Ванная. Пусто!
Вторая дверь. Просторный покой с тремя окнами на север. Пестрые ковры из шерсти альпаки, софа под окнами, изящные кресла, стол, застекленные шкафы. На столе – серебряный поднос с кувшином, в шкафах – безделушки, ларчики, фаянсовые статуэтки. Покрывала – яркие, сплетенные из птичьих перьев. С рисунком: стайка колибри над розовыми кустами. Гостиная. Никого!
Он проверил свой хронометр. Тринадцать секунд, уйма времени!
Третья дверь. Гардеробная. Справа – шкафы, слева – комоды и зеркала. Лампы в серебряных шандалах, гребни, флакончики, веера. Между комодами – проход, занавешенный чем-то блестящим, переливающимся. Кажется, шарики из перламутра на тонких нитях. У прохода – стул, на нем дремлет пожилая мулатка в красном платье. Сильный запах духов…
Саймон бесшумно приблизился к женщине, поднес к ее лицу браслет, включил гипнозер. Тело мулатки расслабилось, голова упала на грудь; затем раздался звук, похожий на жужжание пчелы – хрр-жж, хрр-жж. Довольно кивнув, Саймон раздвинул сверкающую занавеску.
Видимо, эта комната была угловой: одно узкое зарешеченное окно выходило к востоку, другое – на север. Сквозь окна сочился скудный свет, оштукатуренные стены хранили приятную прохладу, пол был выстлан шерстяным ковром – белоснежным, с синими узорами, светильники из розовых раковин тускло поблескивали под потолком, в углу, будто икона, висела сложная конструкция из перьев, жемчуга и самоцветных камней – то ли маска сказочного зверя, то ли стилизация под индейский вампум. Пожалуй, зверь, решил Саймон, заметив серебряный блеск клыков в алой щели рта.
Неведомый хищник скалился над изголовьем низкого ложа. Было оно воздушным, убранным тканями, каких он еще не видел в ФРБ: тончайшим белым полотном, голубоватой кисеей и синим бархатом. В полумраке – и по контрасту с этими оттенками – кожа свернувшейся в постели девушки казалась более смуглой: волосы – яркое золото, нагие плечи и бедра – немного бледней, шея и грудь – золотисто-розовые, цвета солнечных лучей, прошедших сквозь багряное стекло. Лица ее Саймон видеть не мог – она спала, уткнувшись в подушки.
Долгую секунду он любовался этим прекрасным зрелищем, представляя, что перед ним Мария. Не Курри Вамик, Услада Взоров, не Долорес Чинта, не Алина и не другие его девушки; только Мария. Она была такой же розово-желтлой и длинноногой, как эта спящая красавица, но более тонкой в кости; и волосы ее не отливали золотом, а струились, будто шелковый водопад под звездными ночными небесами. Цвет их был Саймону приятней блеска золота.
Он вытянул левую руку с браслетом, отщелкнул защитный кожух над секцией, скрывавшей пульт, и сделал шаг к постели. Пальцы его заплясали по крохотным клавишам, перепрограммируя гипнозер. В обычном режиме этот прибор являлся средством умиротворения; на результат влияли дистанция и мощность импульса, и в зависимости от них человек погружался в беспробудный сон на несколько минут или часов – как правило, не более пяти-шести. Существовала возможность использовать его иначе – слабый импульс, воспринятый на близком расстоянии, инициировал длительный сон, не такой глубокий, как в первом случае, однако гарантировавший, что объект, подвергнутый облучению, будет беспомощен и недвижим. По крайней мере на сутки.
Браслет пискнул, подтверждая прием команды, девушка пошевелилась, приподняла головку, открыла глаза. Саймону, все еще пребывавшему в трансе, эти движения казались медленными и плавными, словно неспешный полет сухих осенних листьев. С той же неторопливостью девушка села, отбросила волосы за спину и потянулась к висевшей над изголовьем маске. Голос ее спросонья был хрипловат. – Кто здесь? Ты, Розита?
Внутренний секундомер Саймона щелкнул, в его незримых окошках вспыхнули нули. Привычным усилием он вышел из транса; мгновенный трепет мышц и слепота, обильный пот и мрак, скрывавший образы и звуки, сопровождали его возвращение к реальности. Подброшенный мысленным толчком, он будто пролетел через колодец или темный тоннель, гасивший разум и восприятие; этот полет был стремителен и краток, но, когда Саймон вынырнул из темноты, первым было ощущение опасности. Что-то сверкающее, острое, неслось к нему, разбрызгивая в полумраке вихрь радужных искр: серебряных и белых – от клинка, синих, зеленых и алых – от рукояти, украшенной камнями.
Он перехватил кинжал в полете. Девушка уже сидела, откинувшись на изголовье и подобрав под себя длинные ноги; глаза ее были серыми, холодными, в правой ладони покачивалось узкое лезвие. «Волчья порода, – подумал Саймон, – из тех, кто прежде втыкает клык, а после задает вопросы». Он отшвырнул кинжал и усмехнулся. Продержать эту красотку под гипнозером еще чуть-чуть, и можно встречаться с доном Грегорио. На предмет подписания капитуляции.
– Ты был здесь. Вчера. – Не вопрос – утверждение. – Зачем ты пришел?
Ледяные глаза следили за Саймоном, нож раскачивался в ладони. Кого-то она ему напоминала. Предводителя смоленских, разумеется, – фамильное сходство казалось бесспорным, но не его одного. Пожалуй, Леди Дот, в юном и соблазнительном варианте. Конечно, с той разницей, что Леди Дот была неизмеримо опытней – как в обращении с ножами, так и в иных делах.
Не трогаясь с места, Саймон промолвил:
– Пришел взыскать долги. За убитых вчерашним вечером. Еще пришел за девушкой. Ты знаешь, где она? Тут?
Пожатие плеч. Взгляд серых глаз скользнул по рослой фигуре Саймона и задержался на кобуре.
– Не знаю. Но ты ведь не убьешь меня? Ты ведь не убиваешь беззащитных девушек?
– Смотря по обстоятельствам, – сказал Саймон и расстегнул кобуру. Холодная ярость душила его; он представлял Марию – как тащат ее от мертвого тела Пашки, рвут платье, ломают руки, затыкают рот; он думал об ее отчаянии и страхе и знал – теперь они сильней, чем там, над темным озером, когда у ног ее кружился хоровод кайманов. Ибо потерявший надежду приветствует смерть, а тот, кто счастлив, страшится ее – быть может, не столько смерти, сколько разлуки с любимыми и близкими.
Девушка моргнула; в глазах ее читался ужас. – Ты… мы… Ты мог бы взыскать свой долг иначе, не убивая меня…
Поза ее изменилась, нож выпал из руки, колени раздвинулись, упругие груди с вишенками сосков приподнялись в манящем вздохе. Потом, как-то внезапно и сразу, она обмякла и повалилась на кровать. Лицо ее, искаженное страхом, уже не напоминало Саймону черты Леди Дот; страх стер красоту, хищную жестокость и самообладание.
Он выключил гипнозер, завернул спящую девушку в синее бархатное покрывало, перетащил ее в круглую комнату с пальмой и опустил на диван. Затем огляделся. Сверху, из отверстия в кровле, тянуло жаром, листья пальмы чуть заметно трепетали, серебристый диск гонга, подвешенный на треножнике, медленно вращался, рассыпая по стекам яркие отблески. Саймон ударил костяшками пальцев в гонг. Подождал и ударил еще раз, сильнее. -Хип? – под правой аркой, щурясь, стоял дон Грегорио – в халате и босиком, но с неизменной сигарой. – В чем дело, Хип?
– Хип приказал долго жить, – Саймон передвинулся, заслоняя лежавшую на диване девушку. – А с ним – и шестеро с крыши.
Сильвестров даже не вздрогнул. Его высокомерное лицо осталось таким же невозмутимым, словно ему сообщили, что шестеро попугаев и один тукан в окрестных джунглях сожраны ягуаром. Он выпустил клуб дыма и буркнул:
– Явился? Хорошо… А теми, с крыши, не пугай. «Шестерок» у меня хватает, да и качков тоже. И топтунов, стукачей, отстрельщиков. Ты ведь в этом убедился, а?
Саймон молча кивнул.
– А раз так, то должен понимать – мы тоже кое-что умеем. – Дон Грегорио покатал сигару между губ и вдруг ощерился в ухмылке: – Умеем! Без всяких апокалипсисов и крейсеров! А каратели у нас свои найдутся.
– Не сомневаюсь. Где девушка? – Саймон сделал шаг вперед, Сильвестров – шаг назад. Вероятно, он все-таки побаивался – его лицо в полумраке коридора выглядело бледным.
Однако голос главаря смоленских не дрожал.
– Девушка? Хочешь ее получить? Хотя бы живой, а может, и здоровой? Тогда слушай… И убери свой нож!
