Николай Берг - Лагерь живых
— Это нормально. Не знаю людей, кто бы в щенячьем возрасте не попадал в глупое положение, — улыбаясь, говорит майор.
— Получается так, что вот когда взрослые люди, как щенята, дуркуют… — с явным намеком начинает выговаривать Николаич.
— Бросьте, и хуже бывало. Никто не святой. Как сказал Иисус: «Кто без греха — пусть первым бросит в лекаря вот этим кирпичом… Потом сам первый и бросил…»
— Не, там блудница была… Доктор тоже сегодня наблудил, а?
— Это детали. Поговаривают, что в тех местах и сейчас камнями за такое забрасывают. И не без основания, замечу, говорят. Вы лучше скажите, после контузии как себя чувствуете? — поворачивается танкист ко мне.
— Да как-то не очень. Слышу плохо, шум в ушах.
— Потеря сознания была? Рвота? Провал в памяти?
— Нет, только по ушам сильно прилетело…
— Кровотечение было? Из носа, ушей?
— Нет, обошлось.
— Тогда хорошо. Можно считать — повезло.
— Да я понимаю.
— Вряд ли. Серьезная контузия — это частенько смерть. Печень рвется, сосуды, легкие лопаются… Тяжесть тоже не определишь. Сослуживца как тряхнуло, так у него потом с неделю чертовщина была — по его ощущениям, то время несется, то замедляется, и еще жаловался, что тело меняется — в пропорциях. То одна рука длиннее, то нога короче, то голова разбухает, то весь состоит из туловища, а ножки сантиметров по двадцать. Или наоборот, как на табурет залез… А другой на неделю оглох и онемел… И что похабно особенно, психика у многих меняется — заводятся с пол-оборота и никак не остановиться.
— Получается так, что после войны, пока инвалиды были живы, так контуженые, как где какой скандал, сразу предупреждали. Да вот, недалеко ходить, в фильме «Я шагаю по Москве» — герой Ролана Быкова, странноватый такой мужичок, заводится не пойми с чего, а потом милицанера предупреждает, что он контуженый — удачный образ, четкий. И милицанер, что характерно, понимает ситуацию правильно, в отличие от молодых обалдуев.
— Это да, наши профессора ставили в пример некоторых актеров, как те в образ входили. Токсикологи в ВМА гордились тем, что Евстигнеева натаскали — он к ним обратился, когда Плейшнера играл. Ну и сыграл потом так, что курсантам показывали — вот, дескать, достоверно показанная смерть пациента от приема цианистого калия.
— Надо ж. Не знал.
— Да кому это интересно, по большому-то счету… Сейчас полезнее знать, как автомат с консервации снимать…
— Боюсь сглазить, но сейчас еще не самое плохое время.
— Дальше хуже будет?
— Несомненно.
— Так вроде устаканивается же, — влезает в наш разговор один из больных. Другие прислушиваются. И водила тоже уши навострил.
— Баечка такая. Восточная. Был такой мудрец. Абдул. Умел гасить звезды. Прослышал об этом тамошний султан — велел доставить его во дворец со всеми причиндалами. «Мое султанское величество желает, чтоб ты погасил во-о-о-н ту звезду!» Абдул: «Слушаю и повинуюсь!», оборудование свое настроил. «Все, — говорит, — о Великий — погашена звезда!» Султан глядь, а звезда сияет как ни в чем не бывало. «Ах ты сволочь, над султаном издеваешься? А ну, голову ему долой!» Абдул и слова сказать не успел — снесли ему башку. Двести шестнадцать лет прошло. И султана забыли и Абдула. Вчера смотрят астрономы, а звезда погасла. Двести шестнадцать лет свет от той звезды шел. Намек ясен?
Все некоторое время переваривают сказанное.
— Это ты, служивый, на то намекаешь, что цивилизация помирает медленно?
— В тютельку. И электричество еще есть, и водопровод. Даже канализация работает. Только чинить некому. Так что начнет сыпаться все — и чем дальше, тем больше.
— М-да… Тут с нашими эффективными собственниками — и то уже посыпалось…
— Ну, эти тож разные.
— А-а, одна порода…
— Нет одинаковости в породе. Большая часть — банальные воры в особо крупных размерах, получившие возможность при присасывании к верхушке и, соответственно, к бюджету. Ну вот олигархи, сидят себе — один в тюряге, другой в Англии. И сидят — ни восстания не поднять, ни ход не прорыть… Очень малая часть может организовать не только попил бабла, но и, скажем, какое-никакое производство. Остальные, будучи от кормушки отодвинуты, резко теряют силу… Получают себе тихонько гранты и прочее вспомоществование, руководят какой-то синекурой… Они ведь в основном сродни карточным шулерам — создать что-либо не очень-то горазды. Развалить — это да, тут у них талант. Скорее вор в законе может что-то, а не эти ребята. Они ведь не хищники, не тигры, скорее ленточные черви или там аскариды. Без организма-донора никто и звать никак…
— Они-то себя как раз тиграми считают!
— Ага. До всего этого мертвяцкого бедлама выглядели как нерадивые приказчики. Богатый купец умер — давай растаскивать что можно, пока наследник не приехал. Кстати, цивилизация от СССР — тоже как свет от звезды. Пока нанотехнологии не поспели — на всем старом сидели. А сейчас уже и нанодирижаблей не будет…
— Ну, без нанодирижаблей обойтись можно, а вот без водопровода и канализации — грустно…
— Это да…
— Кстати, о цивилизации — что так на базе МЧС народу много?
— Так набежали, куда ж деваться-то. Все ж МЧС, спасатели.
— А СКС откуда столько?
— Да тут склад непода…
Водитель внушительно кашляет, говоривший больной осекается.
— А патроны?
Больной показывает глазами на широкую спину в куртке с буквами МЧС на спине. И меняет тему:
— А баечка про звездочета хорошая. Турецкая?
— Нет, Лагин написал.
— Это кто такой?
— Старика Хоттабыча помнишь?
— Конечно.
— Тот же автор…
Разговор сворачивается сам собой. Прикидываю, что сейчас поделывает братец с Мутабором. Видимо, эти мысли не мне одному в голову приходят.
Водитель, повернувшись к нам, спрашивает как раз о такой диковине, как «свой морф». Дался же он им, вот ведь. Сенсация! Приходится рассказывать еще раз, по возможности избегая скользких мест и придерживаясь канвы, данной Николаичем.
Уже и Кронштадт. Машина нас ждет. Инвалидная команда занимает места, залезаю вслед — собираюсь прощаться с парнем на «Хивусе», но он машет рукой — велели ждать, скорее всего, обратно вместе поплывем.
Несмотря на позднее время, в больнице нас встречает больше народу, чем заслуживает пяток инвалидов с сопровождающим. Получается короткая пресс-конференция, причем и главная здесь, и начраз прискакал, и врачи многие. Вопросов куча, я как-то не представлял, что мой нелепый контакт с Мутабором вызовет такой ажиотаж.
Приходится спешно писать отчет. К моему счастью, находится потертый диктофон — и мне остается наговорить все на пленку. Вроде есть кому напечатать.
Дальше оказывается хлопотно — саперы разблокировали уже несколько зданий, освободили людей, и на ремонтном заводе сейчас полный завал. Судорожно комплектуется несколько групп — в том числе и медицинская. Коллега — оториноларинголог, командовавший на берегу, свалился с сердечным приступом, эвакуирован. Короче говоря, придется ехать обратно и работать там до момента, когда ситуация исправится, потому что там сейчас самый настоящий очаг санитарных потерь.
Времени хватает только на перекусить походя чем-то вроде бутербродов.
Меня несколько задевает, что врачи больницы остаются на месте — посылаются медсестры — три человека, пяток санинструкторов — и меня старшим. По дороге надо забрать братца, да и группу нашу перебрасывают обратно на завод. Сейчас уже идет замена охотничьей команды на базе МЧС на два десятка кронштадтских.
Пытаюсь выцыганить медикаменты и прочее, что необходимо в такой ситуации. Когда на руках несколько не то сотен, не то тысяч замерзших, голодных — и обезвоженных в придачу людей, многое понадобится. Мне толкуют, что уже послали, что можно и нужно. Тут вмешивается майор-танкист — как он появился, я не заметил.
— Пошлите туда еще старые газеты, ткань в рулонах, можно телефонные справочники и картона побольше.
Главная смотрит на него как на идиота.
— Мы все необходимое уже послали!
— То, что я перечислил, тоже лишним не будет. Надо также туда караульные тулупы, если есть, и валенки тоже. На тех, кто там сегодня корячился, — одежонка не слишком-то теплая, а охрану налаживать надо будет.
— Но газеты-то с картоном зачем?
— От холода спасаться. Газетами и бумагой из телефонных справочников — эти, желтые страницы, например — можно неплохо подсушить сырую одежду и обувь, и утеплиться тоже можно. Просто напихиваешь ее под верхнюю одежку. Если не надо стоять, а лежишь или сидишь на чем-нибудь, сапоги надо подснять немного. Ткань нужна на портянки, носками все равно всех не обеспечишь. Если приходится стоять на замерзшей земле или утоптанном снегу или льду, надо набросать под ноги чего-нибудь. Картонные коробки очень хороши — один-два слоя дают офигительную разницу. Можно лапник, только его там сейчас не наберешь. Можно газеты опять же. Можно пакеты поверх сапог надеть. Но это не вместо картонок или других подстилок. При минус двадцати без снега мы спали на земле без обморожений. В сапогах. Приняв необходимые меры. А однажды я отморозил уши чуть не при нуле градусов и без особого ветра. Просто варежку раззявил. Так там сейчас таких дурней будет богато, вам разве это нужно? Лечить-то здесь придется. И не только обморожения — циститы там всякие, ангины, бронхиты, радикулиты, аднекситы и воспаления легких.
