Дмитрий Янковский - Вирус бессмертия
«Здравствуйте, не уважаемый мною Максим Георгиевич!
По Вашему запросу отвечаю, что интересующая Вас пациентка лишилась девственности в промежутке между моими осмотрами от 12 октября и 15 ноября прошлого года соответственно. На вопрос, при каких обстоятельствах это произошло, пациентка отвечать категорически отказалась.
Без малейшего уважения к Вам,
доктор Шульгина.
Прощайте!»
Руки Дроздова задрожали сильнее.
«Надо было мне с этого начинать! – со злостью подумал он. – Дураком надо быть, чтобы не заподозрить, что двоюродный брат с сестрой, живя в одной квартире без родительского присмотра, перепихнутся между собой, к обоюдному удовольствию. При таком стечении обстоятельств эксперимент можно смело считать провалившимся. Куб оказался не из базальта, а Стаднюк оказался развратником, а не девственником. Два необходимых условия не соблюдены. Все, теперь только бежать. Бежать, пока дерьмо не всплыло на поверхность».
– Машенька! – громко позвал он. – Принеси-ка мне спички и пепельничку.
Секретарша принесла то, что он просил, и снова исчезла за дверью.
Спалив все улики, Дроздов хотел позвонить Козакевичу, чтобы тот не проболтался Свержину раньше времени, но передумал. Козакевич со Свержиным почти не встречались, а если позвонить, то Козакевич может подставить его из какой-нибудь выгоды.
«Пусть он лучше думает, что никаких секретов у меня от начальства нет, – решил Максим Георгиевич. – Тогда они меня хватятся не раньше послезавтрашнего дня. К тому же в первый день нового года Козакевич работает, а Свержин по обыкновению напьется и будет мучиться с похмелья. Ему будет не до меня».
Оставалось разработать такой план бегства, который позволит внушить противнику, что он, Дроздов, является не беглецом, а жертвой Стаднюка.
«Идея Свержина о том, что Павел может превратиться в чудовище, дает для этого массу возможностей, – усмехнулся Максим Георгиевич. – Но основную роль будет играть милая Машенька. Она останется единственным выжившим, хоть и очень пострадавшим свидетелем. И при этом она будет совершенно честна. Но сначала надо обработать самого Стаднюка, нагнать на него такого страху, чтобы он, не задумываясь, при первой же возможности ударил женщину бутылкой по голове, только бы спасти свою шкуру».
Максим Георгиевич снова порадовался, что сообщил профессору Варшавскому настоящий адрес. Если китайца здесь застукают после всего, то это так запутает дело, что Свержин будет в нем разбираться неделю.
Энкавэдэшник поднялся по лестнице и глянул в глазок. Ничего не было видно, и Дроздов догадался, что подопечный закрыл створки трюмо.
«Все-таки он не такой тупой, – недовольно подумал Дроздов, открывая дверь. – Понял, что за ним наблюдают. Ладно, значит, он уже напуган. Тем лучше».
Войдя в комнату, Максим Георгиевич в первую очередь бросил взгляд на трюмо.
– Это что за фокусы? – зло спросил он. – Чем ты тут занят?
– Да так. Просто сижу, – поднимаясь с краешка кровати, промямлил Павел.
– А дрожишь чего, словно тебя за нехорошим застали? Почему наволочку снял с подушки? Ты что здесь, дрочишь, что ли? Ублюдок. Ладно, это уже не важно. Я сейчас на пару часов отъеду, надо кое-какие дела решить. А потом мы с тобой поедем в лесочек, и я тебя там расстреляю.
– За что? – побледнев, спросил Стаднюк.
– Не за что, – вытаращил стеклянные глаза Максим Георгиевич, – а почему! Почему, Стаднюк! Учись правильно задавать вопросы. Правильно заданный вопрос облегчает получение ответа. – Дроздов усмехнулся. – За ненадобностью, Стаднюк! За ненадобностью. Ни хрена ты интересного не нарисовал, только голову мне морочил. Срок истек. Не отпускать же тебя живым! Слишком много ты знаешь, слишком много видел. Но вообще ты неплохой парень, так что мучить я тебя не буду. Сразу в затылочек пальну – это не больно. Аккуратненько пушку приставлю – она холодненькая, приятненькая на ощупь, – потом на курочек нажму и… И все, Стаднюк! Кончились твои муки. Так что… Эти два часа можешь заниматься, чем хочешь. Трюмо разрешаю не открывать.
Павел побелел, словно простыня, на которой он сидел, не в силах шевельнуть губами. Они вдруг пересохли и перестали слушаться. В желудке нехорошо скрутило, и захотелось в туалет. Хотя сам Дроздов уже не казался таким уж инфернально зловещим, но реальность близкого расстрела оказала на нервы сильнейшее воздействие.
– Вот так-то, Стаднюк! – открывая дверь, с ласковым сочувствием в голосе прошептал энкавэдэшник. – Предоставили тебе возможность вырваться из стада, из толпы баранов, но ты не воспользовался! Сам виноват, Стаднюк. Видать, и фамилия твоя от слова «стадо».
Дроздов вышел и запер дверь, оставив Павла в полуобморочном состоянии.
Спустившись по лестнице, энкавэдэшник заглянул на кухню, где хозяйничала Марья Степановна.
– Так, Машенька. Я отъеду. Наверное, не вернусь сегодня. Ты тут не скучай.
– Как же так, Максим Георгиевич? А кому я все готовлю? – растерянно спросила секретарша.
– А ты не волнуйся, не пропадет! – ободрил ее Дроздов, придав голосу отеческие интонации. – И знаешь… Зря я на тебя накричал за эту еловую ветку. Тебе ведь тоже тут одной взаперти не сладенько. Скучаешь? Скучаешь. А Павлик-то симпатичненький, правда? Нравится тебе? Ничего-ничего. Я понимаю. Знаешь что, я сейчас говорил с ним и думаю, что он не опасен, а скорее… скорее подавлен. Так что ты вот что сделай. Возьми бутылочку шампанского из ящика, что Сердюченко утром привез, и пойди к нему. Вдвоем все же не так тоскливо в предновогодний вечер. А?
– Ну… – Маша смутилась.
– Как хочешь, – Дроздов пожал плечами. – Я не настаиваю. Просто подумал, что в праздник можно послабление сделать. Новый год все-таки… А?
– Да, Максим Георгиевич, – кивнула Машенька. – С наступающим вас.
– И тебя тоже! С наступающим. Счастья тебе, здоровья, ну чего там еще… жениха красивого. Ну все, давай! Хозяйничай тут.
Он вышел в гостиную, поднял трубку и попросил соединить его с Дементьевым.
– Важное дельце для тебя есть, – без предисловий сообщил Максим Георгиевич. – Бери машину и быстро дуй сюда. Все бросай! Это важнее всего, чем ты сейчас занят. Для тебя важнее. Понял? Давай.
Он бросил трубку на рычаг и вызвал шофера.
– Чего такой хмурый? А, Сердюченко? – шутливо спросил он. – Новый год на носу, премию я тебе дал. Чего дуешься? Поехали, прокатимся.
– Да так, Максим Георгиевич, – вздохнул шофер. – Умотался чего-то. Да вы не обращайте внимания.
– Ну ничего. В празднички отдохнешь. Работа у нас такая. Государственная!
Они вместе вышли во двор.
«Главное, чтобы у Стаднюка хватило решимости на побег, – подумал Дроздов, отворяя калитку. – Он так напуган, что способен на безрассудство».
Когда «эмка» отъехала от ворот, Марья Степановна отложила рыбу, которую резала под заливное, вытерла руки и в задумчивости присела на стул.
«Может, и впрямь пойти к Стаднюку? – подумала она. – Вот прошлый год одна взаперти встречала и весь год взаперти просидела. А так, может, что-то изменится».
Приняв решение, Машенька покидала куски рыбы в кастрюлю и поставила ее на широкий подоконник поближе к стеклу, от которого веяло холодом. Потом Марья Степановна сняла фартук, отмыла руки с мылом, поправила прическу, заглянув в маленькое зеркальце, наставила на поднос салатов, приготовленных для начальника, и, взяв бутылку шампанского и два бокала, поднялась наверх.
Открыв дверь в комнату, где сидел Павел, она застала его за странным занятием – взгромоздившись верхом на стул, он чем-то яростно буравил спинку, совершенно не воспринимая окружающее.
– Павел! – позвала она его, поставив поднос на стол. – Что ты делаешь?
Стаднюк глянул на нее диковатым взглядом и сунул патрон в карман.
– Шампанское? – не поверил он своим глазам. – Что случилось?
– Дроздов уехал, – смутилась Машенька. – Сказал, что можно с тобой посидеть. Новый год, сказал, все-таки. Ну вот я и подумала…
– Иди ты! Катись! Сначала шампанское, а потом пулю в голову?! – зло выкрикнул Павка.
– Что ты такое несешь? – опешила Марья Степановна.
– Дроздов мне сказал, что через два часа отвезет меня в лес и там расстреляет!
– Он сам так сказал? – не поверила Машенька. – Да ты врешь все! Он, наоборот, позволил мне взять шампанское и подняться к тебе. А ты…
Павел снова бросил взгляд на бутылку шампанского и понял, что погорячился. Машенька тут, скорее всего, ни при чем. Но когда речь идет о собственной жизни, не до телячьих нежностей. Раз Дроздова нет, надо шарахнуть Машку бутылкой по голове, а дальше думать, как проскользнуть мимо красноармейца с собакой. Но как бы там ни было, внизу будет больше возможностей, чем в запертой комнате. Может, у Дроздова в столе еще один револьвер!
Но… это же Машенька.
– Сказал, – пробормотал Павел в растерянности.
– А мне сказал, что не вернется! – растерянно произнесла секретарша.
