Аластер Рейнольдс - Дождь Забвения
Ожье аккуратно перевернула его на спину, опустилась на колени, положила ладони на его щеки, пригладила волосы, убрала их со лба.
Флойд застонал и открыл глаза, глубоко вздохнул, провел языком по губам.
– И за что меня так?
– Слава богу, с тобой все в порядке!
– В порядке? Голова трещит, как дивизия барабанщиков!
– Еще пять минут назад я думала, что ты умер.
– Тебе не повезло.
– Венделл, не говори так! Я и в самом деле испугалась за тебя, честное слово!
Он тронул рукой затылок, посмотрел на окровавленные пальцы:
– Кажется, меня приложило там. И стоило так мучиться?
Она повернула его лицо к себе, нагнулась – и поцеловала. Его губы пахли пылью и сажей. Но она целовала все равно – долго, нежно. Когда хотела отстраниться, Флойд удержал.
– Разве нет? – проговорила она растерянно.
– Да, – ответил он.
Она все же отстранилась, чувствуя себя донельзя неловко. Флойд не отказал – но, похоже, она сделала ужасную глупость. Господи, хоть бы провалиться прямо на этом месте!
– Извини, я не знаю, что на меня нашло…
Флойд поднял руку, погладил волосы Ожье – и притянул ее к себе:
– Не извиняйся.
– Я прямо как малолетняя дурочка…
– Нет. Совсем нет. Ты чудесная. Я одного не могу понять: что такая чудесная девушка нашла в старой развалине вроде меня?
– Венделл, ты вовсе не развалина. Просто немножко помят. Немножко. И тебе не мешало бы малость похудеть. Ты хороший парень, верящий, что начатое нужно доводить до конца. И заботишься о друзьях, готов рисковать жизнью ради их спасения. Ты, может, удивишься, но я честно скажу: таких, как, ты совсем немного.
– Ага, и это все мои достоинства?
– Не зарывайся, – буркнула она, отстраняясь. – Ты можешь встать? Надо поскорее убираться отсюда, пока не вляпались в новую беду. И я опасаюсь за твою голову.
– Не беспокойся, выживу. Я же частный детектив. Если меня не бьют по голове хотя бы раз в неделю, значит я отлыниваю от работы.
Он встал, покачиваясь, но сумел шагнуть без поддержки.
– Все-таки надо будет провериться как следует.
– Я потерплю до возвращения в Париж, – ответил он, трогая затылок.
Похоже, кровотечение прекратилось.
– Верити, я хочу сказать одну вещь…
– Ну и?..
– Мы вроде как стали поближе друг к другу…
– Я слушаю.
– Не могла бы ты меня называть Флойд?
– Я согласна – но при одном строгом условии.
– Каком же?
– Я для тебя Ожье. Меня зовет Верити только бывший муж.
– Ожье, ты уверена?
– Флойд, на все сто!
Она взяла его под руку, помогая одолеть подъем:
– Если вдруг начнет двоиться в глазах или подступит тошнота, говори сразу, ладно?
– Ты узнаешь первая, обещаю. А пока она не подступила, не скажешь ли, что ты здесь узнала?
– Я ничего не узнала.
– Но когда колокол зазвонил… ты поняла по ком, да?
Она покачала головой:
– Мне просто показалось…
– Показалось что? Ну же, не стесняйся!
– Шары были сделаны для того, чтобы звенеть. В этом я уверена абсолютно. Форма, точность изготовления, способ подвески… Но это не колокола. По ним ничто не ударяет, чтобы произвести звон.
– Так отчего же им звенеть?
– В моей работе… До того как угодила в эту передрягу, я имела дело с разными чувствительными приборами. Вообще-то, я археолог.
– Разве археологи – не седые старые девы в толстеньких очочках, не вылезающие из кабинетов и архивов?
– Я не из таких. Мы раскапываем своими руками.
– Так что там про чувствительные приборы?
– Для точной работы многим датчикам нужны очень низкие температуры. Сверхнизкие. Охлаждая приборы, мы повышаем их чувствительность.
– И когда Альтфельд упомянул про охлаждение…
– Я подумала, что шары – часть детектора… – Ожье прикусила губу, думая, как правильнее закончить. – И теперь, кажется, я знаю, какого именно детектора.
– Так расскажи.
– Шары – элементы одной машины, распределенной по всей Европе. Один в Париже, второй в Милане, третий где-то в Берлине. Но все они – части целого. Просто для работы этому устройству и нужно быть настолько огромным.
– И что же это за устройство?
– Антенна. Почти как в обычном радиоприемнике. Только не для радиоволн, а для гравитации.
– И ты это выяснила, просто увидев шар?
– Я не настолько проницательна. Мы используем датчики гравитации в наших исследованиях. Хитроумные приборы, позволяющие видеть, что находится под землей, регистрирующие локальные изменения плотности в тех местах, где погребены строения и иные предметы. Само собой, мы изучаем принципы действия самых разных детекторов – в том числе и созданных на заре истории гравитационных измерений.
– Наверное, я не те газеты читал, – вздохнул Флойд. – Ничего не знаю ни про зарю, ни вообще про гравитационные измерения.
– Это интересная тема. И ты вовсе не виноват, что ничего не знаешь о ней.
Они наконец достигли поверхности. Эстакада выводила в узкий коридор между рядами полуразрушенных зданий – уцелели только первые и вторые этажи. Небо над головой перекрещивали трубы, провода, конвейеры и крытые переходы.
– Слушай, ты объяснишь мне наконец, что к чему?
– Попробую. Боюсь, тебе будет нелегко понять.
– Ну, хоть отвлекусь на попытку, а то голова раскалывается.
– Тогда придется рассказывать о пространстве-времени. Ты готов?
– Ну валяй.
– Среди тех, кто изучает гравитацию, давно бытует поговорка: материя заставляет пространство-время прогибаться, а пространство-время не дает материи разбежаться.
– Ага, сразу все стало так ясно…
– Важно понять: все видимое нами погружено в пространство-время. Его можно уподобить вязкой резинистой жидкости, вроде не до конца загустевшего желе. И поскольку всякая материя так или иначе имеет массу, она деформирует эту жидкость – растягивает, сжимает. Деформацию мы и воспринимаем как тяготение. Земная масса искажает пространство-время вокруг Земли и заставляет предметы падать на нее – или кружиться по орбите, если у них достаточная скорость.
– Как Ньютоново яблоко?
– Отлично, Флойд, именно так! Теперь увеличим масштаб. Солнце тоже притягивает пространство-время и заставляет планеты кружиться вокруг себя, в то время как само движется сквозь пространство-время под действием тяготения всей Галактики.
– А Галактика?.. Впрочем, не стоит отвечать, я уже вижу, что к чему.
– Ты еще не видишь и половины. Мы пока говорили о стационарном искажении пространства-времени массивным объектом. Но есть и другие способы исказить пространство-время. Представь себе пару звезд, кружащихся вокруг друг друга, будто партнеры в вальсе. Представил?
– Да. И наслаждаюсь воображаемой картиной.
– Пусть эти звезды сверхмассивные, сверхплотные – и вертятся будто дервиши, сближаются по спирали, чтобы в конце концов столкнуться. Вот тебе мощный источник гравитационных волн. Они постоянно дергают пространство-время, шлют волны – будто дергают ритмично струну.
– Я думал, ты не любишь музыку.
– Но могу использовать хорошую аналогию.
– Ладно. То бишь пара звезд способна испускать гравитационную волну.
– Да. Есть и другие источники таких волн, но важно то, что двойных звезд много – ими усеяно все небо. И у каждой пары – свое уникальное звучание, своя нота.
– Значит, если определишь эту ноту…
– Узнаешь в точности, откуда она донеслась.
– Как уникальную последовательность сигналов маяка?
– Именно так! – похвалила Ожье. – И сейчас мы переходим к самой трудной части: нужно как-то услышать нашу ноту. Гравитация – самое слабое взаимодействие во Вселенной. А уж фиксировать ее микроскопические изменения… Это почти то же самое, что и попытка расслышать шепот с другой стороны океана.
– И как же сделать это?
Ожье уже хотела рассказать, когда краем глаза уловила отблеск металла на фоне серого неба. А в следующее мгновение различила скорчившуюся высоко на трубах фигурку с миниатюрным пистолетом в пальцах, похожих на когти.
– Флойд! – вскрикнула Ожье.
Ребенок выстрелил – словно торопливо, тоненько рассмеялся. В правом плече стало горячо и больно. Она вдруг оказалась на земле, боль резко усилилась. Ожье все еще смотрела вверх, на ребенка, по-видимому совершенно не боящегося высоты. Тварь выщелкнула тонкий серповидный магазин из рукояти и вставила другой.
Флойд выхватил пистолет, взял его двумя руками, прицелился, щурясь.
– Убей гаденыша! – выкрикнула Ожье, кривясь от боли.
Он выстрелил. Пистолет дернулся в руках, пуля визгнула, попав по нижнему скосу трубы. Ребенок тоже прицелился.
Флойд выстрелил еще дважды. И попал не в трубу.
Тварь опрокинулась, полетела вниз, пронзительно вереща, нелепо размахивая тонкими руками и ногами. Ударилась, подпрыгнула, ударилась снова и осталась лежать неподвижно.
Это оказался мальчик.
Флойд развернулся, осматривая окрестности. Ожье приподнялась на левом локте, потрогала рану. На пальцах осталась кровь – но не так уж много. И все равно казалось, будто в плече ворочают раскаленную кочергу. Верити потянулась за спину, тронула – под лопаткой было мокро от крови.
