Вадим Проскурин - Добрая Фея
Что-то вспышек не видно, неужели пронесло? Позвонить, что ли, ребятам…
Телефон молчал, как выключенный, вообще никаких гудков. Все понятно – перегрузка сети. А если рацию попробовать? Качество связи ужасное, но это лучше, чем ничего.
Чарли включил рацию и через минуту выключил. Эфир галдел десятками голосов, каждый голос спрашивал, что, черт возьми, происходит.
– Мама, куда мы едем? – раздался сзади детский голос.
Чарли вздрогнул, он уже забыл, что подсадил женщину. Теперь надо решать, что с ней делать.
– Мы едем в Лаптевск, – сказал Чарли. – Если вы не против, я высажу вас в центре города. Тревога, похоже, ложная, но даже если и истинная, Лаптевск вряд ли станут бомбить.
– Вах! – воскликнула женщина.
Чарли удивленно обернулся. Надо же, она кале-донка, как забавно. Но это не имеет никакого значения, КОБ воюет с женщинами и детьми только в исключительных случаях, когда это особенные женщины и дети, которые могут дать фору почти любому мужчине. А эта женщина и эти дети – явно не тот случай.
– Вы меня извините, – сказал Чарли. – Я на задание еду, я не могу вас взять с собой, там стрелять придется. Если хотите, могу до Сычевки подбросить, через этот город я тоже буду проезжать.
Женщина что-то тихо и неразборчиво бормотала себе под нос, кажется, молилась. Чарли понял, что ответа не будет, ну и шайтан с ней. Сделал доброе дело, вписал пару пунктиков в карму, и поехали дальше, к следующей контрольной точке на маршруте. И наплевать, что доброе дело оказалось ненужным, так почти всегда оказывается.
– Вы военный? – спросила вдруг женщина.
– Типа того, – ответил Чарли. – Я офицер КОБ. Женщина сдавленно охнула, Чарли поспешил ее
успокоить:
– Да вы не бойтесь, я ничего вам не сделаю. Я когда вас подбирал вообще не обратил внимания, что вы каледонка. Мне по барабану, честно, я не нацист. А то задание, на которое я еду, к вашему народу никакого отношения не имеет, это наши внутренние разборки.
– Храни тебя Аллах, – сказала женщина. Больше она не произнесла ни слова до самого Лап-тевска, дети тоже молчали. Полчаса спустя Чарли припарковался у обочины, и их пути разошлись навсегда.
6
Костя и Инна лежали на кровати в гостевой спальне на втором этаже. Ничего не делали, просто лежали.
– Как думаешь, тревога ложная была или настоящая? – спросил Костя.
Он не ждал ответа на этот вопрос, он задал его только потому, что надо было что-то сказать, чтобы прервать напряженное, депрессивное молчание. Против ожидания, Инна ответила.
– Саша не может ни с кем связаться, – сказала она. – Рация досюда не добивает, а мобильная связь не работает, то ли перегружена, то ли действительно все разбомбили. Саша очень нервничает.
– Еще бы, – сказал Костя. – Мы все нервничаем.
– Тебе проще, – сказала Инна. – Тебе не нужно принимать решения, ты просто лежишь и ждешь, что будет. А Саша чувствует ответственность за всех нас. Он переживает, что эта война началась из-за него, что он вывел на меня КОБ и я исполнила желание того хакера.
– А что у него за желание было, кстати? – спросил Костя. – Теперь-то скажешь?
– Я не знаю, – пожала плечами Инна. – Я почти ничего не поняла в его мыслях, они такие необычные… Я не понимаю, как исполняются желания, я просто инструмент, это мое свойство. Я до сих пор не знаю, зачем нужны ему были те цифры и как он их использовал. И использовал ли вообще. И связано ли это с войной. По-моему, Саша ни в чем не виноват. Оперативники КОБ вышли на меня до того, как он узнал, кто я такая, он сам узнал это от оперативника, который меня выслеживал. Он хотел предотвратить мое похищение, просто не успел.
– Ангел, – хмыкнул Костя.
– Нет, не ангел, – серьезно сказала Инна. – Планы насчет меня у него были не ангельские. Сейчас-то он о них уже забыл, по-настоящему забыл, стер из памяти. Нет, планы – не самое подходящее слово, планов как таковых у него не было, так, мысли отдельные. Сделать карьеру, стать большим генералом и начать менять мир, чтобы все были счастливы и никто не ушел обиженным. Не знаешь, кстати, откуда эта поговорка? Я не в первый раз встречаю ее в мыслях разных людей, почему-то ее всегда думают с этаким сарказмом ироническим.
– Не знаю, – сказал Костя.
– Ну и неважно. Знаешь, что меня в Саше по-настоящему удивило? То, как легко он отказался от своих планов. У него очень интересная психика, я ему даже завидую. Понимаешь, он управляет своими чувствами, принимает решение и исполняет его, он запрещает себе колебаться и сомневаться, и выполняет этот запрет. Он по-настоящему управляет своими эмоциями, у людей так почти никто не умеет. Он понял, что это я продиктовала тебе формулу ТДМ, и решил, что сейчас лекарство от рака важнее, чем все его амбиции. Он строил свои планы не ради личной выгоды, он на самом деле очень альтруистичный человек, он только кажется жестким и напористым. Он просто приказывает себе быть мужественным и выполняет этот приказ. Он стихи пишет, только никому не показывает, у него в Интернете сайт под псевдонимом. Хорошие стихи, только очень пронзительные, их тяжело читать, даже в мыслях. А сейчас он сидит около гамака под деревом и плачет. Только перед тем, как начать плакать, он засек время и дал себе десять минут, чтобы проплакаться, а потом он встанет, сделает непроницаемое лицо и пойдет к Ольге мириться. Из-за Ольги он тоже сильно переживает, не может себе простить, что мы с ней встретились. Умом понимает, что решение было правильное, а сердцем не может себе простить. Очень тяжело ему сейчас. Но это пройдет, он сильный, справится. Ты не ругайся с ним, когда я уйду. Я представляю, что ты будешь чувствовать, ты будешь злиться, думать, что он во всем виноват, но это неправильно, он не виноват. Держись за него, тебе нужна будет поддержка, а он тебя никогда не бросит, у него принцип такой – не бросать тех, за кого отвечаешь.
– Не понял, – сказал Костя. – Куда это ты собралась уходить?
Инна вздохнула. Некоторое время она молчала, затем произнесла с видимым усилием:
– Даже не знаю, как сказать. Не хотела я вообще поднимать эту тему, но, наверное, придется… Понимаешь, Костя, я скоро умру. Иван Васильевич был прав, я действительно опасна для людей. Я окончательно поняла это сегодня утром, я сильно ругалась, но я была не права, теперь я это ясно вижу. Вы, люди, такие, какие вы есть, глупо обижаться на вас, что вы такие. Наши расы психологически несовместимы, но это не ваша вина, вы меня к себе не звали, я сама при шла, без спроса. Мы пытались добиться совместимости, пробовали разные алгоритмы, даже генетические, но все без толку. Я думала, что на мне этот алгоритм сработал… вот дура-то… Мне пора уходить, Костя. Слишком много желаний, и слишком сильно они противоречат друг другу. Я как горящая спичка в бочке с бензином. Вначале всем хорошо, тепло, светло, но потом огонь разгорается и бочку разносит на куски. Меня надо загасить, пока я не разгорелась.
– Когда бензин горит, спичку уже поздно гасить, – заметил Костя.
Инна усмехнулась одним уголком рта.
– Эта аналогия не слишком хороша, – сказала она. – Меня гасить еще не поздно, наоборот, самое время. Конец света, видимо, не наступил, возможно, из-за того, что я в последний момент остановила пожар, который сама разожгла. А может, я себе льщу, может, мое свойство тут ни при чем, может, локальная война началась бы в любом случае, а мировая война никак не могла начаться, я не знаю. Но я очень боюсь того, что я на самом деле виновата. Я полюбила людей, не только тебя, а вообще людей, я не хочу приносить вам горе. Раньше я думала, что меня невозможно убить, но я была не права, это возможно. Надо только, чтобы я сама захотела прекратить это безобразие.
– Твоя жизнь – не безобразие! – воскликнул Костя.
Он резко сел, оперся на локоть и посмотрел на Инну сверху вниз. Он был испуган и растерян, а Инна – наоборот, спокойна и сосредоточенна.
– Я не хочу, чтобы ты умирала! – сказал Костя. – Исполни это желание, ты обязана его исполнить, ты говорила, что не можешь заблокировать свое свойство!
Инна улыбнулась, протянула руку и погладила его по небритой щеке.
– Глупенький мой, – сказала она. – Ты такой милый…
– Ты обязана исполнить его, – продолжал Костя, горячо и сбивчиво. – Этот твой Иван Васильевич далеко, а я близко, значит, я должен влиять на твое свойство сильнее. Его желание было, да сплыло, а мое – вот оно. К тому же он ведь не хотел, чтобы ты именно умерла? Он хотел, чтобы ты утратила свое свойство, а скорее, чтобы твое свойство не имело… ну… нежелательных последствий.
– При чем тут Иван Васильевич? – спросила Инна. – Он далеко, ты прав.
Она продолжала поглаживать его лицо, она смотрела на него, как мама смотрит на неразумного ребенка, он вгляделся в ее удивительные бездонные глаза, изо всех сил желая понять, что она думает и чувствует, обрести, хотя бы на мгновение, ее второе, побочное, свойство – читать мысли…
