Перевал (СИ) - Климов Виктор
Толик лишь отмахнулся.
— Чую, — возразил он, — мы не скоро ещё куда-нибудь отправимся.
Полковник мылся, молча сидя на раскладном стульчике, так как протез у него изъяли, и тоже отправили на обработку. Рядом к стенке был прислонён алюминиевый костыль. Выглядел полковник крайне уставшим и осунувшимся. Словно постарел сразу на несколько лет. Видно было, что он думал. Думал много и напряжённо.
Я почему-то ожидал, что строгий голос из динамика сейчас нас окрикнет: "Разговорчики!", но нет, ничего такого не было. Нас даже не заставляли ускорится, давая возможность намыться так тщательно, насколько это вообще было возможно. Очиститься от пыли чужих миров.
Если бы ещё дезинфицирующий душ не вызывал это гадское чувство дежавю, которое то и дело напоминало о себе. Словно это уже со мной когда-то было, словно уже стоял я вот также под струями горячей воды и смывал с себя заразу. Реально гадское чувство, никому не пожелаю. Так и свихнуться можно. Впрочем, сейчас оно уже не такое яркое, как было поначалу, особенно в Долине.
«Странники не врут!» — такими были твои последние слова, Даня.
Ну, может быть, и не врут. А я всё-таки постараюсь их обмануть. Попробую выкрутиться. Вдруг именно у меня получится? В крайнем случае, сделаю всё, чтобы прожить остаток жизни так, чтобы не было стыдно. Чтобы было, что оставить после себя.
После помывки рядом с нами вновь поводили дозиметрами, и вроде, остались довольны, и провели через отсек, где сверху и со стен светили ультрафиолетовые лампы.
И вот тут одного из бойцов, того что стал чесаться ещё после ночёвки среди мегалитов, ждал неприятный сюрприз: в лучах ультрафиолета засветилась целая гроздь мелких точек на его спине под левой лопаткой и руке. И, кажется, она еле заметно шевелилась.
Его сразу изолировали и увели в неизвестном направлении, а меня передёрнуло так, что чуть не вырвало.
Толик в задумчивости потёр подбородок и сказал, что такое уже бывало, и у них есть разработанные методы лечения, но карантин теперь может продлиться на неделю дольше. То есть сидеть взаперти предстояло три недели вместо двух.
В раздевалке, где нас ждал чистые комплекты одежды — нижнее бельё и комбинезоны — я ещё долго сидел, накрыв голову полотенцем и чуть не уснул. И только когда уже почти высох естественным образом, стал обтираться и надевать чистую одежду.
Нас было десять. Вернулись семеро. Интересно, такой процент потерь в руководстве считают приемлемым? Что-то мне подсказывает, что без них почти никогда не обходится.
С другой стороны, всё изначально пошло не по плану. Лёгкая прогулка, которой должна была стать слежка и сопровождение странников, не предполагала каких-то чрезмерных мер по её подготовке. Тем более что к тому моменту, как я на это дело подписался, это была не первая такая миссия.
И крот… надо что-то делать с кротом. Иначе как ещё американцы, или кто бы там ни был, вышли на нас и провернули то, что провернули? По факту нас заставили уйти в Долину мёртвых, чтобы попытаться вынести оттуда ягоды.
В очередном отсеке нас заставили помочиться в специальные баночки, и хочешь ты или нет, никого не волновало. Для преодоления трудностей в этом вопросе на столе стояли бутылки с питьевой водой. Ну, или можно было воспользоваться услугами человека в спецкостюме с катетером в руках. Не, лучше напиться воды и подождать.
Заглядывали в уши, в нос, светили в каждый глаз и по итогу выкачали по несколько пробирок крови у каждого. Я даже забеспокоился, когда к игле, торчащей из моей вены, подсоединили пятую по счёту вакуумную пробирку.
— Может, уже хватит? — вырвалось у меня. По-моему, вопрос прозвучал довольно резко.
За широким стеклом маски лицо медика не просматривалось, и из-за балахонистого костюма было непонятно, кто перед тобой: мужчина или женщина.
— Уже почти всё, — раздался звонки и приятный женский голос. — Вам не больно?
Я прислушался к своим ощущениям и понял, что мне реально не больно. Ну, могло быть больнее, как по мне. А у неё золотые руки, стоит признать.
— Как вас зовут? — решился спросить я.
Она отстегнула пробирку с кровью и посмотрела на неё и наклеила штрих-код, дополнительно сделав отметку в свободном поле.
— Анна, — непринуждённо ответила она, — можно Аня.
— Аня, — взмолился я, — когда уже всё это закончится. Вы просто не представляете, как я устал и хочу спать. Вы простите, что сорвался на вас, просто уже сил никаких нет.
— Да собственно всё, — легко ответила она, — сейчас вас отправят в общий бокс под наблюдение, там же вас накормят.
— Спасибо, Аня! — искренне, но несколько артистично ответил я. — Общение с вами — единственное светлое событие за последние несколько дней, учитывая все обстоятельства.
Она словно замерла, словно глядя на меня, но из-за маски выражения её лица я не видел. Ловким движением вытащила иглу из моей вены, протёрла ваткой, смоченной в спирте, и наложила на прокол пластырь.
— Вот теперь точно всё! — торжественно заверила она меня. — Можете проследовать за своими товарищами. Вас накормят и дадут отоспаться столько, сколько влезет.
Признаюсь, мне было приятно, что кровь брала у меня именно она, вообще было хорошо услышать женский голос, тем более, такой приятный на слух. Интересно, она симпатичная?
А потом, я вдруг подумал, что среди тех, кто поливал нас из шлангов, тоже могла быть она и, кажется, покраснел. Казалось бы, не первый раз голым перед девчонкой оказывался, а тут прямо как-то аж смутился. Надеюсь, она не заметила моей реакции.
— Забавное у вас родимо пятно, — услышал я вслед.
Твою же дивизию!
Я быстро ретировался в сторону следующей платки, которую с этой соединял переход в виде целлофановой кишки, натянутой на пластиковые кольца.
И был обед. Или, скорее, ужин. Хороший ужин, комплексный. Тут тебе и салаты на выбор, и первое в виде супа-пюре из спаржи, а кто хочет, тому гороховый или борщ со сметаной. На второе: пюре, отварной рис или греча — это на гарнир. На горячее: котлеты Пожарские, форель и тушёная курица.
Ну и десерт, куда же без него.
Я съел и того, и другого, и третьего. В общем, много. В конце концов, нас никто не ограничивал. К тому же я посчитал, что хороший аппетит — признак здоровья, так зачем скромничать.
Как доплёлся до кровати в другой палатке, уже и не помню и рухнул, как убитый. Подушка с размаху приняла моё лицо, и я тут же забылся настоящим мертвецким сном, а не тем его суррогатом, которым я мучился в Степи.
На этот раз обошлось без сновидений. Вообще без всяких. Абсолютный ноль!
А на следующее утро всё повторилось по новой: осмотр, забор анализов, опрос о самочувствии.
И допрос. Допрос без особого нажима, но тщательный и с указанием всех мелочей, какие ты только мог вспомнить. Допрос проводил человек в форме, но без знаков отличия, который сидел за стеклом, разделяющим две половины очередной палатки, соединённой с нашей пластиковой кишкой.
Несмотря на отсутствие погонов или предъявленного удостоверения, сомневаться в его профессионализме не приходилось. Вопросы были по делу, чёткие, взаимосвязанные. Иногда он пытался поймать меня на противоречиях, задавал неожиданные вопросы, прямо не относящиеся к делу.
Я отвечал так, как чувствовал и что знал, кроме одного. Рассказывать о том, что показали мне странники, я не собирался ни при каких условиях, и даже проверка на полиграфе, которой нас тоже подвергли, ничего не показала. Подозреваю, однако, что это из-за того, что прямой вопрос об этом мне так никто и не задал.
После обеда, Афанасия забрали, переместив в отдельный бокс, так как он почувствовал внезапное резкое недомогание и стал мучиться животом. Кстати, он, как и я, тоже в первый раз попробовали так называемую дыню. Я прислушался к своим ощущениям, но ничего подозрительного не почувствовал. Может, они выпили меньше алкоголя для нейтрализации? А может, подцепили ещё что, не обработав руки перед едой, или вдохнув что-нибудь. Тут остаётся только гадать.