Николай Буянов - Медиум
Как было бы хорошо открыть глаза и увидеть её – живую, здоровую. Прежнюю…»
Но он увидел Туровского и двух дюжих санитаров – они укладывали тело Гранина на носилки.
– Зачем ты к нему приходил? – спросил Сергей Павлович.
Колесников откашлялся.
– Сережа, послушай. Я отвечу тебе на все вопросы, только, очень прошу, ответь сначала на мои.
– Ну? – буркнул тот. Эта идея не слишком ему нравилась.
– Помнишь, на нашей улице был спортзальчик… Лет двадцать пять – тридцать назад… Там ещё открылась секция какой-то восточной борьбы.
– Какое это имеет отношение…
– Сергей! – крикнул Колесников. – Что это была за борьба?
– Bo-Дао, вьетнамский стиль. Если тебе это, конечно, говорит о чем-нибудь.
– Еще как говорит… Как звали тренера?
– Не помню, – растерялся Туровский. – Столько лет прошло. Виктор… Нет, кажется, Борис.
– Странно, – проговорил Игорь Иванович. – Имя любимого наставника помнят всю жизнь.
– Да? Ну-ка, как фамилия нашей училки в начальных классах? Молчишь…
– Ты долго посещал секцию?
– Год или полтора. Потом надоело. Мальчишки вообще ко всему быстро остывают. Да и тренировки у нас были какие-то странные.
– Почему странные?
– Сергей Павлович, – окликнул пожилой криминалист. – Мы закончили.
– Хорошо. Игорь, ты мне работать мешаешь.
И тот неожиданно взорвался. Колобок в нелепых очках исчез, стоило лишь посмотреть в жесткие ледяные глаза.
– Я ищу свою дочь! – заорал он, и все в комнате вздрогнули и повернули головы. – Если сейчас же не ответишь, я тебя по стенке размажу!
– Тихо, тихо, – испугался Туровский. – Хочешь поговорить – выйдем на лестницу.
Они остались одни – милиционер у двери козырнул и отошел, чтобы не мешать. Шмыгнул вниз кинолог с громадной серой овчаркой. Вид у овчарки был виноватый. Туровский даже не окликнул их – и так все ясно.
– Так почему ты забросил тренировки?
Сергей Павлович задумался.
– Так сразу и не ответишь. Почувствовал что-то не то… Что-то черное. Будто меня тянуло вниз. Было интересно и жутко. Наверное, страх все же пересилил.
– Не страх, Сережа, а инстинкт самосохранения. Ты видишь, к примеру, что все курят сигареты с наркотиком. Тебя приглашают, ты хочешь попробовать и отказываешься. Ты не знаешь, что это такое, но знаешь, что это плохо. Ты не дал себя затянуть. Аленка оказалась слабее.
Колесников облокотился о перила и в волнении поправил очки.
– Здесь все связано. Гранина убили потому, что он знал одну важную вещь… И нечаянно проговорился.
– Я тоже об этом подумал. Януш Гжельский сказал, что вы вместе были на юбилее у Георгия Начкебий.
– Да, да… – Телефон зазвонил, Гранин поднял трубку и услышал то, что ему не предназначалось. Януш тоже слышал – там сильная мембрана. Но его-то не убили!
– Преступник не знал…
– Да знал он, знал! – выкрикнул Игорь Иванович. – Он ненормальный, понимаешь? Как Юнгтун Шераб, он всю жизнь мечтал об одном – о власти, которую дает Черная магия… И не мог иметь её – не было способностей, Божьей (дьявольской) искры… И это отравляло его – день за днем.
Он помолчал.
– Вашего тренера звали Борис Сергеевич?
– Вроде бы. Но вообще-то, я припоминаю, у него было другое имя, нерусское. Пацаны переиначили. Русифицировали, так сказать. Но ты-то откуда об этом знаешь?
Колесников криво усмехнулся.
– Дедукция, Ватсон. Чистой воды дедукция. Теперь я, кажется, все знаю… Кроме самого главного: где Аленка. Я был не прав: я думал, что Аленку решили использовать из-за её сходства с кем-то – внешнего сходства, я имею в виду. Единственное логичное объяснение. Только ведь тот, кто за всем этим стоит, логике не поддается. У пего больной ум. Отравленный.
– Чем отравленный? – не понял Туровский.
– Ненавистью.
На лестничной площадке, у окна на улицу, безмолвно стоял Чонг. Он требовательно и выжидающе смотрел на Колесникова, и тот вновь ощутил, как в тело вливается энергия и непонятно как и когда обретенные знания. Он чувствовал единение двух душ, затерянных на стыке миров.
– Постой! – крикнул сверху Туровский. – Я вспомнил, как звали тренера! То есть его настоящее имя.
Колесников оглянулся.
– Будь осторожен, хорошо? Имей в виду, ты намечен следующей жертвой. Жрец ненавидит меня лично. Отсюда его желание завладеть Аленой. Не просто завладеть – заставить её убить тебя. Нанести мне удар. Убивать меня ему невыгодно: банально, неинтересно… А вот превратить мою дочь в зомби, сделать убийцей моего друга…
Сергей Павлович подошел к Колесникову и положил руку ему на плечо. Они поняли друг друга без слов.
– Спасибо тебе, друг детства. Удачи!
– И тебе удачи.
Глава 27
ОТЕЛЬ
Аленка Колесникова шла по улицам родного города. Город смертельно надоедал ей за долгую зиму и весну, она всегда мечтала куда-нибудь вырваться в июне, когда заканчивалась школа, и обычно вырывалась: для гимнасток ежегодно устраивали спортивный лагерь на берегу Волги, а однажды, когда Алена заняла второе место в регионе, её отправили на Черное море… Было же время, черт возьми!
Но в конце лета она начинала скучать по тем самым вещам, которые невыносимо надоедали раньше. Она скучала по улицам с потрескавшимся асфальтом, трогательным мордам автобусов, по знакомым домам, набережной с прогулочными теплоходами… Много раз она представляла себе возвращение домой: узкая прихожая, она снимает с плеча сумку, слышит из кухни:
– Явилась, слава Богу! А худеющая-то! Одни ребра. Вас там не кормили, что ли?
– Так голод, мам. Разруха. Транспорт стоит. – И; уже проходя в квартиру и чмокая родителей в щеку по очереди: – Ну ничего. Вот раскулачим всю контру до единой…
– Садись за стол, горе мое. О нет, сначала в ванну. А то несет черт знает чем.
Город не узнавал её – в парике, чуть мешковатой одежде, очках с простыми стеклами, с искусно и незаметно наложенным гримом. Она не узнавала город – вернее, он не вызывал у неё никаких чувств. Чувства умерли – некоторые участки мозга были заблокированы, другие, наоборот, активизированы так, как это никогда не бывает у простого человека.
Она вышла из автобуса на площади Революции, обсаженной каштанами. В глубине небольшого сквера, по виду напоминавшего кладбище (темные разросшиеся ели, выложенная мрамором дорожка вела к бронзовому памятнику на темном постаменте – полуголый рабочий с фигурой греческого бога и лицом пьющего секретаря райкома выворачивает из мостовой булыжник), Аленка приметила одинокую лавочку и села так, чтобы видеть гостиницу напротив, через площадь.
Она прекрасно знала это место, хотя бывала тут редко. У неё был подробнейший план здания, распорядок дня всех служб вплоть до расписания работы «комков», во множестве расположившихся перед отелем. Она знала, во сколько останавливаются здесь автобусы и как зовут уборщицу роскошного вестибюля.
Стрелки на наручных часах приближались к трем. Все необходимое у Аленки было с собой в модном молодежном рюкзачке неяркой серо-коричневой расцветки. Она со скучающим видом держала его на коленях и уплетала мороженое «Панда», купленное по дороге в киоске. У неё не было с собой никакого оружия – Жрец научил обходиться без него.
Аленка чувствовала, что за ней наблюдают. Жрец, за много километров отсюда (а может быть, находясь в соседнем доме, кто знает?), положив незаметно подрагивающие пальцы на Шар и закрыв глаза, видел её внутренним зрением – где девочка выглядела как причудливый набор цветных пятен: излучение мозга, сердца, эмоциональные вспышки… АУРА.
– Муха!
О, черт…
У Валерки было глупо-радостное лицо.
– Едки зеленые, ты как здесь? Мы все тебя ищем, родичи твои чуть с ума не посходили.
Она приветливо улыбнулась.
– Извините, вы обознались, юноша. Только не говорите, что видели меня на кинофестивале… Очень уж расхоже.
– На фестивале… – растерянно повторил он.
– Ну да.
Девочка пристально смотрела на него. Вроде бы ничего не происходило, но он вдруг почувствовал непонятную слабость.
– Это вы извините, – вяло проговорил он. – Мерещится всякое. Знаете, вы и правда похожи на одну мою знакомую…
Ему захотелось рассказать ей обо всем – и о той поездке на Кавказ (чтоб ему пусто было), и о нескольких днях бешеной гонки на попутках – он ничего не помнил, весь будто горел в лихорадочных поисках, но везде, куда бы ни обратился, натыкался на полное не-понимание: «Спортывный лагер? Дэвочки? Сколько хочищ, дарагой. Ест дэньги – дэвочки будут…»
– Игорь Иванович в милицию обращался. Там говорят: а в чем проблема? Ваша дочь пропала? А где это видно? Письмо не с тем адресом? Перепутали. Через пять дней не приедет – напишете заявление. Еще неделя пройдет – начнем искать. Такой порядок.
– Ну, может быть, и правда зря вы беспокоитесь, – мягко проговорила она. – Хотя я бы не рискнула на вашем месте отпускать девушку одну – там сейчас очень уж неспокойно. Дружба народов в апогее.
