Дмитрий Глуховский - Последнее убежище (сборник рассказов)
— Ну это еще ничего, не так страшно. Кремль прикрыл, что ли?
Кремль действительно принял на себя основной удар. При взрыве весь административный «новострой», находившийся внутри, за стенами, словно слизнуло громадным языком, а вот крохотная церковка, возраст которой приближался чуть не к пятистам годам, устояла. Купол, конечно, снесло, но само здание практически не пострадало. И даже пожар, довершивший разорение построек, словно обошел ее стороной. Ударная волна, уничтожившая здания внутри Кремля, разбилась о его стены и башни. Разумеется, они сильно пострадали, однако изначально отведенную им миссию выполнили с честью, защитив несколько улиц города от повального разрушения. И пусть от былой красоты и величия кремлевских стен и башен не осталось и следа, скорбный вид их вызывал не жалость, а уважение.
Маша тоже посмотрела в сторону Кремля. С крыльца библиотеки разрушенные стены просматривались как на ладони.
— Да нет, я не про это, — женщина показала прямо перед собой, на проезжую часть, где грудились ржавые, обгоревшие остовы автомобилей. — Смотри машин сколько, там ведь люди были, да? И в квартирах… Нет, ты не подумай, что я такая… — Маша на секунду замолчала, подбирая нужное слово, — инфантильная. Я знала, конечно. Просто вот увидела сейчас… Как же им страшно-то было тогда!
— Маш…
— Нет, — шмыгнула носом, — ты не думай чего, все в норме…
Они немного помолчали.
— Илья… Смотри, я что думаю? Вот в прошлую войну, ну, с немцами, тоже много разрушений было? Я на картинках видела — там вообще зданий целых нет! Но ведь построили же все заново. Значит, и теперь можно, правда?
— Правда. Что ты вдруг про это?
— Не знаю, просто в голову пришло. Радиация… Она же не вечная! А может, тут и нет сейчас ничего?.. Чисто?.. Вот и хочется бросить все и уйти сюда. Строить, восстанавливать. Жить… — жена вздохнула.
«Наивная… Девочка», — Илье тоже вдруг стало грустно.
— Ну, «хочется» тут не прокатит еще лет этак дцать… Как ты? Пошли дальше?
— Пошли, я готова.
Она с трудом поднялась. Пошатнулась.
— О-о! Батарейки сели? Давай-ка, лезь ко мне на спину, так быстрее будет, — Илья подхватил жену под коленки, и несколько раз подпрыгнул, изображая лошадь. — И-и-и-го-го!
Маша фыркнула.
— Представляю, как это выглядит со стороны!
— А как бы ни выглядело, смотреть-то все равно некому.
— Что, совсем никого нет?
— Совсем.
— И птиц?
— Их мнение тоже важно? Нет, птицы есть, конечно. Думаю, они бы одобрили!
— А почему они молчат? Утро же? Птицы утром щебетать должны, просыпаться…
— Не знаю… Не думал как-то. Я же не орнитолог. Может, защебечут еще! Э-эй, пернатые! Пора вставать! Молчите? Ну и ладно. Мы все равно уже пришли.
Илья специально выбрал площадку перед Чкаловской лестницей. Обзор отсюда был, конечно, не такой, как из Кремля, но пустого пространства больше, а это значит — больше возможностей для маневра в случае непредвиденных обстоятельств.
Усадив жену, он привычно огляделся по сторонам — порядок! — и пристроился рядом.
— Тайну третьей ступеньки помнишь?
— Нет, а что это?
— Не знаешь? Правда?! Вот ведь… Теперь и не покажешь, памятника-то нет!
— Тогда и говорить не надо было!
— Ладно, не дуйся. Рассказать?
— Расскажи.
— Вон, видишь ступеньки? — Илья показал на лестницу, огибающую остатки постамента, на котором когда-то стоял герой-летчик. — Если встать лицом к реке, чтобы памятник был от тебя справа, на третью сверху ступеньку, и посмотреть на Чкалова… — Илья вдруг зашелся от смеха.
Собственно, ничего смешного тут не было, так, обман зрения, удачный ракурс, и сейчас он прекрасно понимал это. Но одно только воспоминание о том, как потешались когда-то над тем, каким образом смотрелась с этого места перчатка в руке легендарного земляка, вызвало поток безудержного веселья.
Маша сперва удивленно смотрела на мужа, потом не выдержала — заразилась, тоже прыснула. Спустя мгновение хохотали уже оба.
Просмеявшись, женщина спросила:
— Так что там было? Смеялись-то хоть над чем?
Илья опять было фыркнул, но взял себя в руки.
— Понимаешь, там Чкалов в руке обычную перчатку держит, но на уровне… Ну… А с этого места получается нечто неприличное…
— И все?!
— И все….
— Ой, ну и глупые вы были!
— Глупые, Маш, глупые. И счастливые. Только не понимали этого… Ладно, смотри. Мы как раз вовремя…
Удивительное это время, рассвет. Уже не ночь, но еще не утро… Всего несколько минут, а все вокруг изменяется так, что и не узнаешь. Сначала у горизонта появляется пурпурная полоска, а небо в месте соприкосновения с этой полоской меняет свой цвет с густо фиолетового на пронзительно-голубой. Мгновение — и серая предрассветная муть отступает, все вокруг начинает играть красками. Красными, желтыми, фиолетовыми… Тени из размытых становятся резкими. Вместе с темнотой уходят страхи, прячутся в подвалы, в подворотни — туда, куда нет ходу солнечным лучам. Другой мир, другая реальность…
— Солнышко встает… А ты знаешь, ведь я до этого ни одного рассвета не видела.
— Поспать любила?
— Ох, любила.
— А, как же гулянье до утра?
— Ну…
— Эх, соня-засоня! Мультик помнишь, «Паровозик из Ромашкова»? Что он там говорил? Если опоздаешь на рассвет…
— С рассветом, кажется. Он сказал: «Если опоздаешь с рассветом, то опоздаешь на всю жизнь».
— Неважно. Главное, мы с гобой все-таки не опоздали.
— Не опоздали… Только все равно поздно.
— Почему?
— Просто подумалось: неужели нужно было под землю себя загонять, чтоб оценить все это?
— О, да ты у меня философ! Только мы-то с тобой вроде как тут ни при чем…
— Вроде как…
— Ладно, Сенека, смотри вниз, во-он туда. Сейчас как раз хорошо видно. Видишь, это Волга, у нее вода прозрачная и темнее. А вот Ока, вода мутная. Получается, что две реки в одном русле. Такого больше нигде не увидишь!
— Точно-точно. Не увидишь…
Зрелище завораживало. Вроде и ничего такого, просто вода разного цвета. Но… В общем, Маша вдруг ощутила, что она тоже ходила бы сюда каждый день. Если бы могла…
— Машка, не иронизируй! Я знаю, что ты подумала… Ты не понимаешь, почвы здесь разные, вот и цвет разный! Ока-то по известнякам течет. И обе реки большие! Одинаково большие!
— Ладно, ладно. Больше не буду!
Женщина засмеялась: это ли грозный разведчик? Заводится с полуоборота. Смешной…
— Скажи, а тут опасно?
— Не знаю. По мне — так нет. Особенно летом. В лесу — еще куда ни шло, там все-таки звери. А в городе? Нет, встречаются, конечно. Так это надо быть глупее паровоза, чтоб против человека с оружием… Хотя, как ни крути, а хозяева-то здесь теперь они…
— А люди? Как думаешь, выжил кто на поверхности?
— Не встречал.
Илья замолчал. Его самого занимал этот вопрос. Очень хотелось, чтоб жизнь сохранилась где-то еще. Наверняка же сохранилась! Только вот не встречал он никого… Может, правда, и к лучшему…
— Не встречал, — повторил он. — Возможно, что и жив до сих пор из-за этого.
— Почему? — вскинула голову жена.
— Понимаешь, зверь — он что? У него инстинкт. Убивает, если есть хочет, или защищает: себя, самку, детеныша, территорию. А человек — еще и просто так, из любви к искусству.
— Почему сразу «убивать»? Может, они вполне мирные.
— Может. Может, и мирные…
— А вопрос можно?
— Валяй!
Что за вопрос, интересно, такой? А неважно! Сегодня ей все можно. Можно гулять без противогазов, можно подсмеиваться над ним, можно сердиться на него и обижаться на пустом месте.
— Ты никогда не рассказывал… На тебя нападали… незнакомые звери?
— Конечно. Все незнакомые были. Я с ними на брудершафт не пил, они мне визитных карточек не оставляли. Даже имен друг у друга мы не спрашивали!
Зуев, естественно, прекрасно понял, что имеет в виду жена: байки про ужасных монстров сочинялись самими разведчиками «для поддержания тонуса» и имели успех почище сказок братьев Гримм.
— Я серьезно.
— И я серьезно, — он засмеялся. — «Там, на неведомых дорожках следы невиданных зверей. Избушка там на курьих ножках стоит без окон, без дверей…» Успокойся, нет здесь неведомых зверей. Обычные — да, бывало. Только я для бифштекса совсем не гожусь. И невкусный, и сам кого хочешь проглочу! Ам-ам!
— Хабалка! — Маша ткнула его кулачком в бок.
— Ага. А еще балбес.
Оба засмеялись.
Зуеву было хорошо. Наверное, оттого, что он видел, знал — хорошо сейчас было и Маше. А еще чувство вины, которое он испытывал перед женой последнее время, куда-то пропало. Впервые за многие годы он был счастлив по-настоящему.
— Спасибо тебе, — Маша потерлась щекой о плечо мужа. — Пошли? Жарко становится.
