Дмитрий Матяш - Выход 493
В густой темноте кто-то вскрикнул (или же взрычал?), Кирилл Валериевич оглянулся и свет фонаря выхватил из темноты несколько шатко переваливающихся с ноги на ногу, преодолевая длительную мышечную атрофированность, мужчин в обрывках военной формы.
Закружились в голове, затанцевали в хороводе яркие, сопровождаемые чьими-то резкими высказываниями, мысли, замелькали перед глазами мутные образы — увиденные, нарисованные на бумаге, кем-то рассказанные, вымышленные. Вспомнился тот день, когда он, будучи уже молодым сталкером, видел, как с поверхности привели странного человека. Первое, что бросалось в глаза — пробоина в его черепе, размером с кулак. Казалось бы, как с такой дыренью в голове он мог еще жить? Но он был жив, хотя больше смахивал на ходячий труп. И цвет его кожи бледно-пепельный, неживой, и черные, толстые тоннели вен на руках и шее — все говорило о том, что он должен был покоиться с миром давным-давно. Его потемневшие глаза в высохших, талых глазницах затравленно блуждали по сторонам, но в их выражении уже не было ничего человеческого. Взрывоопасным коктейлем перемешались в них и первобытный страх, необузданная, нелюдимая ненависть ко всему живому, и голод — не обычный, не ощущение потребности в еде — голод к смерти, голод к истреблению, к поеданию ради уничтожения.
Это был первый зомби, которого Крысолову удалось увидеть воочию. После этого одна за другой следовали разные истории о нападениях зомби на людей и становлению последних первыми вследствие попадания в кровь слюны или крови зомби. Многое было приукрашено, многое выдумано, много выдумано такого, что и на голову не налезет — особенно вояжеры преуспевали в этом деле, но и многое было правдой. Зомби, конечно же, нападали на людей, и делали это всегда. Не было еще случаев, чтобы завидевший людей зомби решил обойти их стороной и не провоцировать конфликт. Они не обладали ни умом, ни тактикой, ни стратегическим искусством ведения боя, не было в них и чувства единства — они запросто могли сожрать одного из своих, если человеку, которого они преследовали, удавалось от них сбежать. Но человека они самозабвенно преследовали даже когда только что плотно поужинали. Причина такой ненависти не лежала на поверхности, ученые мужи не могли к ней подкопаться даже после многих лет кропотливых изучений и сотен поставленных экспериментов.
Биологи не смогли в точности исследовать ни их природу, ни особенностей мышления, со временем признав себя не способными объяснить вообще феномен их существования. Дело о зомби заканчивалось многоточием, и вряд ли кто-то когда-то решится продолжить эти бессмысленные испытания. Вся заковыка крылась в том, что внутри их черепа зачастую было пусто, как в бочке с дырявым дном. Их мозг — у тех, у которого он сохранился — при вскрытии напоминал болотную жижицу, и о том, что внутри него могли создаваться какие-то разряды, порождающие мысли, не было и речи. В связи с этим, они, конечно же, не могли ни жить сознательной, разумной жизнью, ни, если подойти с биофизической точки зрения, существовать в принципе, но тем не менее, они вовсе не чувствовали себя ущербными.
Да, они оказались не способными общаться между собой членораздельной речью. Да, они не могли элементарно складывать даже кубики. Да, их поведение не подчинялось логике и здравому смыслу, но при этом попавшуюся под руки собаку они могли без особых усилий переломать напополам, как сухую щепку. Откуда бралась их сила? Вероятно оттуда же, откуда и ум — из ниоткуда. Разумеется, это не было разумным объяснением, скорее так, отмазкой, чтобы отцепиться от недокучливых вопрошателей, но в то же время, это и было единственным ответом. Разумным или нет — дело третье, да и, в принципе, не очень-то важное. В конце концов, ученые не боги, так ведь?
Избавиться от зомби было задачей не чрезвычайной сложности. По крайней мере в Киеве последнего из них видели года три назад. Благодаря своей неповоротливости, нерасторопности они легко попадали в ловушки, отправляющие на тот свет до десяти особей за раз. Да и расстреливать их не было никакой сложности — стой себе и пали, они же никуда не прячутся. В этом, кстати, таился и второй (или сто второй) феномен зомби, заключающийся в том, что попадания в голову для них оказывались по-прежнему смертельными. Почему так, ведь мозг давно прекратил свое первичное функционирование? Хороший вопрос, но, так же как и остальные, его следует отправить в папку «Неразгаданное» и терпеливо ждать ответа — он неизменно придет. Когда-то. Через миллион лет.
Как однажды сказал один из старейшин: «…думается, если бы мы научились управлять зомби, когорта сталкеров прекратила бы свое существование. Но если бы они в один прекрасный день вышли бы из-под нашего контроля, прекратило бы свое существование человечество…»
Это может показаться странным, но и тот зомби, что Кирилл Валериевич его видел десять лет назад и эти, были в армейской форме. Их лохмотья, естественно, сложно было назвать формой, но пятна камуфляжа полностью не выцвели, звездочки на погонах одного из них красноречиво указывали на звание «старлея», а на воротнике все еще сохранилась одна петлица, с изображением парашюта на фоне двух разлетающихся самолетов.
— Спецура? — будто удивился Крысолов. — Как же я вас ненавижу, гребаные уроды.
Приклад привычно уперся в плечо, плавный спуск курка, и две короткие очереди заставили первых двух вояк упасть на землю и начать отчаянно бить руками и ногами по земле.
«Разведчик» завелся с первого раза, хотя топлива в баке оставалось, судя по показателям датчика, чуть меньше чем ноль.
— Кирилл, давай быстрее! — крикнул Секач, прогревая старый мотор уазика несколькими резкими прогазовками.
— Баллон! — выкрикнул Крысолов забравшемуся на свое прежнее место Леку, и тот, впопыхах слепо пошарив руками по полу багажного отделения, бросил ему небольшой баллончик аэрозоля с краской.
Взглянув на часы, тот стянул с баллона колпачок, наклонился, и вывел на асфальте, рядом с задним колесом «Разведчика» белой краской большие цифры «22.15» и рядом нарисовал стрелку, указывающую налево.
— Э, а чего налево-то? — удивился Секач, свесившись с двери наблюдая за действиями Крысолова.
— А ты далеко уедешь, если мы поедем прямо? — перепрыгивая через борт и попутно забрасывая внутрь машины свой автомат и баллон, спросил Крысолов. — Давай, Секач, газуй!
— Ну а что мы будем в городе делать?! — не прекращал удивляться Секач. — Их же там наверняка валом!
Машина с рыком сорвалась с места, оставив на перекрестке пару черных полос, и устремилась в левый поворот.
— Это точно. — Крысолов перелез на переднее пассажирское сиденье, бухнулся в него и взял из протянутых рук Лека свой автомат. — Но пока они не слишком быстрые, можно попробовать где-то забаррикадироваться и подождать. — Он оглянулся назад, с надеждой в глазах вгляделся в темень перпендикулярно идущей дороги. — Чего-то и вправду задерживается наш основной состав. Может, обломались по дороге?
— Надеюсь, что нет, — всем сердцем желая в это верить, ответил Секач.
Пирятин — небольшой, кучковатый городок, в раза два меньше соседнего Яготина, казалось, опустевший еще задолго до всемирной катастрофы, выглядел брошенным, никому не нужным, возведенным не понятно для чего и для кого, встретил их промозглым ветром и пошатывающимися, неверными тенями.
— А когда они станут быстрыми? — украдкой следя за перемещениями темных сгустков между городскими постройками, спросил Секач.
— Быстрее, чем кажется, — ответил Крысолов и посмотрел на показавшийся в свете фар, выстроенный аккурат над самой дорогой пятиэтажный дом, в целостности своей выглядевший гораздо страшнее, чем разрушенные столичные высотки.
Никто бы и подумать не смог, что уцелевшие дома когда-то будут выглядеть ужаснее, чем руины, но в действительности это было именно так. Руины — открыты, они предоставляют всем без спросу разглядывать свои вывороченные внутренности. Стоя в двадцати метрах от девятиэтажки, половина которой отрезана словно операционным лазером, можно увидеть все, что она в себе когда-либо таила. Вот комната психопата, обклеенная газетными вырезками и плакатами с одним и тем же лицом, которому он вырезал глаза; вот гостиная ценителя искусства, на стенах выжженные картинные рамы, старомодная мебель и чудом устоявшая на журнальном столике древняя амфора; вот спальня молодоженов с зеркальными потолками, навечно отражающими съеженные скелеты; вот заурядно обставленная кухня семьи обычных работяг с одним ссохшимся шкафчиком для столовой утвари и холодильником, на котором детские ручонки когда-то выставили буквами на магнитах слово «мама»… В разрушенном доме издали видно где чье обиталище, где какая тварь облюбовала себе теплое местечко, а посему входящий в него сталкер мог иметь общее представление о том, с чем или кем ему придется столкнуться внутри. Целый же дом — как ящик Пандоры, неожиданную смерть в котором сыскать имеется гораздо больше шансов, нежели спасение.
