Василий Звягинцев - Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности
— Мать твою! — вскрикнул Олег, находившийся к «окну» ближе всех.
Разбухающий бело-голубой плазменный шар поглотил «летающие тарелки», походя обратил в бенгальские свечи рощу, захватил круг вельда радиусом метров в триста и исчез, как его и не было. Все происходило в полной тишине, только через пару секунд обрушился грохот хлынувшего со всех сторон в зону возникшего абсолютного вакуума воздуха. Кто бы посчитал, какая ударная волна возникла, когда вся толщина земной атмосферы провалилась в дыру такого объема?
— Круто, — почесал затылок Воронцов. — Я ожидал чего-нибудь попроще. Если б они по «Валгалле» такой штукой вмазали, тут бы нам и абзац…
Невольно все взгляды обратились к Антону. Какой-никакой, но все же специалист по экстраординарным и эзотерическим явлениям. До этого момента его если не игнорировали в открытую, то к участию в общей беседе не привлекали. Что, впрочем, вполне сочеталось с его собственной манерой общения.
— Ничего не скажу, — отрицательно мотнул он головой. — Плазменная бомба, это понятно. А вот зачем, почему с таким запозданием и с такой избыточной мощью — представляю не больше вашего. Единственная гипотеза — наводка осуществлялась не по «парламентеру», а по летательным средствам. Они наверняка имели какие-то опознаватели. Вообразить, что вы его успели утащить, они не смогли. С тем, что нам стало известно, это вполне сочетается. Мощность удара… Да кто его знает? При том разгроме, что вы учинили, легко можно предположить, что система связи и управления нарушена, какой-нибудь выживший «лейтенант», не имея других инструкций, пальнул из чего было. Не прояви Дмитрий своего военно-морского чутья, он бы своей цели достиг. И мы бы долго думали, братцы вы наши, куда вы все «без вести пропали»…
— А этот Шатт-Урх что, камикадзе? «Вызываю огонь на себя»? — с сомнением спросил Ростокин.
— Вряд ли. В подобном варианте удар был бы нанесен, во-первых — раньше, во-вторых — он бы всеми силами старался задержать вас там, он же ушел довольно спокойно…
— Сейчас доставим его сюда и расспросим, — поднялся с дивана Шульгин.
— Расспросим, но не сейчас. Час-другой вполне потерпеть можно. Запись атаки сохранилась?
— Она идет постоянно и автоматически, при каждом включении, — ответил Левашов. — Это я давно наладил.
— Тогда сначала сами разберемся, в чем можем, чтобы перед дуггуром совсем уж дураками не выглядеть.
Начали разбираться. Методом компьютеризированного мозгового штурма. Левашов наладил программу ситуационного анализатора. Прямо через микрофоны или с помощью клавиатуры каждый участник мог вводить в машину все, что считал имеющим отношение к делу. Достоверные факты, ссылки на слухи и собственные смутные воспоминания о чем угодно, гипотезы любой степени бредовости, на ходу возникающие «мнения по поводу». Программе оставалось группировать поступающую информацию по релевантности[79], сопоставлять с уже имеющейся в долговременной памяти, выстраивать аналогии между явлениями и аналогии между аналогиями. После чего графопостроитель начал рисовать на экране труднодоступную непосвященным мозаику из разноцветных линий, символов, пиктограмм и таблиц.
Каббалистика своего рода, в которой до конца разбирался только Левашов, но окончательный результат мог узнать каждый, не имея, правда, возможности проверить его корректность.
Удивительным образом эмпирические озарения Воронцова довольно близко совпадали с исчисленными формулами.
— Видите, я что-то такое и подразумевал. Нас снова замыкает на «химеру», — с чувством глубокого удовлетворения сказал Дмитрий, отворачиваясь от экрана и закуривая. — Хорошо, что наука со мной согласна. Это как у Перельмана в «Живой математике». Там студент-репетитор задачку из учебника Киселева про цены на куски разносортного сукна и холста с помощью дифференциальных уравнений пытался решить, а папаша обучаемого, купец малограмотный, меньше чем за минуту на простых счетах справился…
— Да-а, — с непонятной интонацией протянул Ростокин.
— И все же, как ты сумел угадать неизбежность, а главное — момент атаки? — не успокаивался Левашов. Его задевало, что даже пользуясь полученной схемой, предположить данное событие было не так уж просто. Точнее, веера и горизонты возможностей даже на ближайшие сутки были столь многочисленны и многовекторны, что вероятность обратить внимание на один-единственный вариант, теряющийся среди массы почти равнозначных, стремилась к нулю.
Воронцов еще потянул паузу, а Шульгин уже заулыбался, догадавшись, какой ответ сейчас последует. Он ведь тоже был признанным интуитивистом. Секундой позже Новиков тоже сообразил, в чем хитрость.
— Весь фокус, Олег, не в том, чтобы на каждый случай жизни составлять инструкции и прогнозы, предусматривающие все на свете. Утонешь в массе никчемных подробностей. Служба на море приучает к совсем другим методикам. Исходишь прежде всего из того — какая вероятность максимально нежелательна и опасна. Например, для полярного конвоя — торпедная атака. Соответственно ориентируешь экипаж, готовишь пластыри и аварийные партии, разрабатываешь противолодочные зигзаги похитрее. Возможность попасть под удар метеорита временно игнорируешь. И так далее.
В нашем случае я обратил внимание на чрезвычайное сгущение не вполне обычных явлений, разнесенных во времени и пространстве, но ориентированных в одну сторону. В нашу. Непонятная суета в мире Игоря, завершившаяся появлением господина Скуратова. Нервный срыв у Замка, заставивший перебраться к нам Антона. Странные деформации времени и битва с дуггурами у вас. Ну и еще кое-какие тревожащие признаки. Как только я это сопоставил, сразу стало очевидным, что самым катастрофичным будет ваша гибель или исчезновение, что равнозначно. Вот я и решил прежде всего выдернуть вас из «неконтролируемой зоны». Теперь мы все в сборе и прочие загадки природы будем рассматривать по мере поступления.
Ну а то, что я именно сейчас решил посмотреть, как там с этими дископланами обстоят дела, отнесем на счет удивительного совпадения. Могли раньше стукнуть, могли чуть позже, но нам повезло…
— Вот так и рождаются нездоровые сенсации, — хохотнул Новиков. — В остальном Дима абсолютно прав. Исходи из худшего, надейся на лучшее.
Глава 16
Бдение в кают-компании затянулось надолго. Чтобы уж разом разобраться со всеми непонятностями с учетом вновь открывшихся обстоятельств и прийти к единому мнению по поводу дальнейших действий.
Машинный анализ сам по себе никаких рекомендаций не давал, он лишь позволил сгруппировать имеющиеся факты и намеченные тенденции, но опять же с учетом исключительно прошлого опыта. Выход в Гиперсеть отныне был закрыт, прибегнуть к помощи Замка в обозримом будущем не представлялось возможным, компьютер «Валгаллы», при всей его мощности, был всего лишь железом, прозрений и «советов постороннего» от него ждать не приходилось.
Сюжет, как любил выражаться Новиков, опять закольцовывался, возвращался к своему прологу. Так же они некогда сидели этим почти составом в мастерской Берестина, гадали, что им сулит грядущее, пытались найти приемлемые пути спасения. Многое с тех пор повидали, узнали, совершили. Было — едва не сравнялись в мощи и статусе с Игроками, и снова — почти что у разбитого корыта. Не стало Игроков — их собственное существование, по большому счету потеряло смысл. Как у чемпиона, которому вдруг не с кем стало соревноваться. Вообще. А значит — не будет больше азарта борьбы, поражений, мобилизующих на новые победы, пьедесталов, медалей, поклонников и ненавистников. То есть не будет самой жизни в привычной для них форме.
«Вступивший на Дорогу Славы уже не может с нее сойти — или же перестает быть Героем». Чемпион мира по штанге переквалифицируется в грузчика на захолустной станции. Вратарь Республики снова ловит вместо мячей арбузы на волжской барже. Или как там у Брюсова: «Одиссей многомысленный благородно дряхлеет в ничтожной Итаке».
Не совсем все так мрачно на самом деле обстояло.
В пределах и этой, и остальных обжитых реальностей, за исключением ростокинской, они остаются самой могущественной тайной организацией, способной ощутимо влиять на экономику, политику, установить собственную криптократическую власть в любой, по выбору, стране. Той технической мощи, что сейчас сосредоточена у них в руках, достаточно, чтобы выиграть любую войну. Только совсем не ясно — для чего? На примере Югороссии ясно — никакого личного счастья это не принесет. Кое-какое удовлетворение — да, но не больше.
— Будем подводить итоги? — зевнув, спросил Новиков. — Я думал, мы достигли дна в предыдущем томе нашего жизнеописания. Но если пессимист мрачно заявляет, что хуже быть не может, оптимист радостно восклицает: «Может, может!»
