Олег Верещагин - Возрождение
– Что странного? – Володька насторожился, присел на кровать. Всмотрелся в серьезное, строгое лицо старика. – Дед? Что случилось-то?!
– Да понимаешь… – Старик посмотрел на внука над рядком свечного пламени. – Понимаешь, какое дело… Убирался я в аппаратной. А там табло, автоматическое. Оно и сейчас работает, вечное почти, а кабель вдоль всей дороги под землей заглублен… так вот. Володя… табло показало, что соседнюю с востока станцию прошел поезд.
Володька встал. Задышал открытым ртом, не сводя глаз со старика.
– Поломалось, – быстро сказал он.
– Сигнал мог и поломаться, очень просто, – согласился дед. – Но там отмечается и скорость на участке. Автоматически. А там – или не работает вообще, или… работает. Сейчас работает. Медленно поезд идет, товарняки самые медленные раньше быстрей ходили. Но через час все равно будет у нас. Я вот что думаю… – Старик помолчал, глядя на тяжело дышащего внука, в его огромные глаза, и вспоминая тот поезд с другим глазом. С единственным красным глазом. И то, чем он был увешан… Внуку он о том поезде не рассказывал… – Собираться тебе надо. Еду, лыжи бери. Ружье возьмешь с патронами… спички, зажигалку опять же. И в лес уйдешь. Ненадолго. Через часа три вернешься. Он мимо пройдет, конечно. Но на всякий случай. Давай-ка собирайся.
Володька закрыл глаза и прижмурился. Было темно. Темно и холодно. Так холодно, что пробирала дрожь – словно бы разом рухнули стены маленького домика и погас свет. Весь оставшийся в мире свет.
Он открыл глаза, нагнулся и выдвинул ящик стола. Достал «ПМ», проверил его и сунул в боковой карман джинсов.
Молча.
Но дед больше ничего ему не сказал.
* * *Труп, найденный на станции, точней – за станцией, в сарае для инвентаря, который им приказали осмотреть, был женский. Замерзший, как камень, почти спаянный холодом с теплой одеждой в единый ледяной монолит. Женщина умерла не от холода. Но ее и не убили. Причина стала ясна не сразу, но она была очевидной, в общем-то, – истощение. Голод. Лицо мертвой походило на лицо мумии – оскаленное, почти нечеловеческое, с вымороженными глазами, обтянутое коричневой кожей…
Антон, осматривавший найденный рюкзак, вдруг присвистнул и начал выбрасывать на пол кольца, браслеты, монеты, серьги… Золотые в основном, некоторые – с камешками… но были несколько серебряных и пара платиновых «штучек», которые мальчишки наверняка перепутали бы с серебром, если бы не Максим Балабанов.
Мальчишки молча смотрели на разбросанные драгоценности. Максим задумчиво сгребал их в кучку носком бурки, потом сказал:
– Надо забрать с собой.
– На кой черт… – бросил Антон, поднимаясь. Сожалеюще и презрительно сказал: – Рюкзак-то тяжеленный… тащила, дура. Лучше бы едой запаслась.
– Надо забрать, – повторил Максим твердо. И, хотя он был младшим среди них четверых, Антон опустился на колено и стал собирать драгоценности обратно в рюкзак.
Сашка между тем, помедлив, начал проверять карманы теплой куртки мертвой. Вытащил мобильник, бросил… Потом достал удостоверение… и вдруг, вскрикнув, уронил его и выпрямился пружиной, как ужаленный.
Максим и Олег молча развернулись для стрельбы в разные стороны. Антон уронил глухо звякнувший рюкзак, выхватывая пистолет. Они все не сразу поняли, что Сашка вскрикнул, потому что…
– А чего ты орешь?! – взвинченно спросил Олег у Сашки, который со странной – каменно-гадливой – улыбкой с силой тер друг о друга ладони. – Белов, ты рехнулся?
– Посмотри удостоверение, – попросил Сашка. – Мажор, прошу тебя…
Олег, покрутив головой, потом пальцем у виска, нагнулся и поднял книжечку. Хмыкнул:
– ФСИН… это чего?
– Федеральная служба исполнения наказаний, – все с той же улыбкой пояснил Сашка. – Там что написано? Латипова Разият Георгиевна?
– Ну да. – Мажор повертел книжечку, безразлично бросил на труп. – Ты же читал. Сань, да что с тобой?!
– Ничего. – Сашка улыбнулся уже по-настоящему, как будто переключатель щелкнул. – Просто странно. Дико даже, какими путями бродит справедливость.
И больше ничего не стал никому объяснять. А остальные ребята, верные неписаному правилу – не донимать друзей расспросами о прошлом, – не настаивали…
И сейчас, сидя вчетвером в первом вагоне на дежурстве, они не вспоминали эту странную мимолетную историю – тем более что впереди был Новый год. «Россия» шла по рельсам ему навстречу – неспешно и уверенно. Где-то впереди был Ангарск, а в километре от путей бурлило и никак не могло успокоиться, несмотря на морозище, море Байкал. На его теплой кромке зарождались снеговые ураганы, уносившиеся дальше на юг.
Почти половина пути осталась позади. Позади остался недавний бой – тяжелый бой у радиоактивных развалин Иркутска, на заминированных в нескольких местах путях, резкие удары выстрелов бронепоездных башен, частое стаккато скорострелок и грохот пулеметов – и страшный, перекрывавший рев метели вой атакующей с обеих сторон полотна большой банды, словно бы ожидавшей «Россию», иных объяснений просто не находилось, пусть и было это объяснение нелепым… Броня, огонь и человеческая упорная отвага в конце концов одержали верх над звериным напором и снарядами нескольких противотанковых пушек, которыми потерявшая человеческий облик банда очень умело пользовалась. Ее остатки растаяли среди руин, и преследовать их не стали – не было времени, да и реальной возможности, огромный фонящий могильник бывшего города требовал не таких сил… Убитых экспедиция не имела, раненых было двое – посекло осколками брони, оторвавшимися от внутренней стенки вагона. «Россия» выдержала серьезное испытание – первое серьезное, но скорее всего – не последнее…
Все еще впереди. На много лет впереди – метель, стрельба, ор полуживотных, радиоактивные струи ветра.
Не страшно. Пусть так. Страшна беспомощность. Страшен страх. Страшно опустить руки и уронить лежащее в них будущее…
Сашка Белов, Максим Балабанов, Антон «Гитара» Медведев и Олег «Мажор» Щелоков сдружились еще во Владике, хотя возрастной разброс у них был очень сильный – от двенадцати лет Максима до почти семнадцати Олега через четырнадцать Антона и пятнадцать Сашки. К ним иногда присоединялся приемный сын Романова, Сенька, но по-настоящему Сенька дружил только с Максимом, а сейчас и вовсе спал. Романов не делал приемышу никаких поблажек, и мальчик отсыпался в вагоне лицеистов после дежурства, чтобы проснуться к Новому году.
Когда Сашка в очередной раз за каким-то бесом приоткрыл боковую дверь (он вообще был странным каким-то после той остановки, где нашли труп), то внутрь так шарахнуло ледяным ветром пополам со снегом, что все разом закричали: «Закрой, закрой, ты чего?!» Сашка послушно и поспешно захлопнул дверь, потом повернулся к остальным с неожиданными словами:
