Владимир Венгловский - Шпаги и шестеренки (сборник)
– Вы едете учиться в Австрию? – одновременно спросили Карл и Фридрих с плохо скрываемым возмущением («кому нужна эта затхлая империя»).
– Да. Должен был. Но теперь уже не уверен, что смогу поехать… Вчера у меня заболело сердце. Джесси, Лоу, Патрик, Тиббот… Да и Гарри тоже… Я пошел в Клуб гребцов, взял лодку. Не спортивную, не самоходную. А обычную, с веслами. И плавал вокруг нашего островка, вспоминая недавнюю идиллию. Но вдруг раздался какой-то хлопок, может быть, взрыв. И вскоре над строениями мистера Кэйси показался дым. Я со всех сил устремился туда. Уже через минуту был на месте. В мастерской Патрика, где работали корзиноплетущие машины, уже бушевал пожар. Строение начинало обрушиваться. Но я не мог оставаться на месте и забежал в открытую дверь. Мистер Кэйси лежал в лужице в крови. Я вытащил его из мастерской. Тотчас кровля мастерской окончательно обрушилась. Патрик был сильно ранен упавшей балкой с ее металлическими креплениями. Я начал рвать на нем одежду и перевязывать раны, пытаясь остановить кровь. Однако медицину в нашем колледже не преподают, и я чувствовал себя совершенно беспомощным. Буквально на моих глазах жизнь уходила из этого умного и сильного человека.
– Мистер Кэйси успел что-то сказать вам?
– Да. Он повторял две фразы: «Джесси… Джесси… Мать не простит» и «Островковый костер… островковый костер».
– Может, «островной костер»?
– Нет именно, островковый. В том смысле, что костер на островке, а не на острове. Я пошел в Скотланд-Ярд, рассказал, что и как было. Меня отпустили. Но уже сегодня, когда прогуливался у Паддингтонского вокзала, два инспектора остановили меня и попросили дать разъяснения еще раз. Я повторил все, ни в чем не противореча вчерашним показаниям. Ну, разве что, вспоминая какие-то новые подробности. Однако инспекторы сказали, что я лгу. Якобы, я, Лоуренс и Тиббот охмуряли Джессику. Но я, мол, был отвергнут сразу. И потому из ревности запытал и убил Лоуренса. А потом заподозрил Тиббота, Патрика и Джессику в каком-то хитром финеанском ирландском заговоре против меня. И убил мистера Кэйси. Они сказали, что это один «почерк» – сначала пытки и пожар в конце, то ли для заметания следов, то ли из-за пиромании, так обострившейся в Англии в последнее время. Но я сумел убежать.
– Как?
– Благодаря Метрополитену. К счастью, у него плохая вентиляция. Нужно было только добежать до станции. А там я затерялся в дыму подъехавшего вагона… И вот я у вас. Эти инспекторы говорили с такой уверенностью. Они посадят меня, а возможно, и казнят…
– Да, на буржуазный суд надежды мало, – изрек Энгельс.
– Ну что же, Дейл, – сказал Маркс. – Еще не все в вашем рассказе мне понятно, и отнюдь не все понравилось. Но раз уж вы здесь, то у нас с Фридрихом есть два выхода. Либо отдать вас на расправу суду и тем запятнать себя в глазах мирового революционного движения. Либо оставить здесь. Но тогда мы становимся сообщниками. А значит, уже сообща нужно доказывать вашу невиновность. Этим мы и займемся.
– А я? Что мне делать?
– Мы вас спрячем в одной надежной комнате. Но прежде еще несколько вопросов. Первый. Как относился Тиббот к вашей компании? Может, с кем-то дружил больше?
– Нет. Пожалуй, нет. Со всеми ровно. Он очень сильный и симпатичный. И жаль, что так с ним вышло. Ну, может быть, чуть чаще общался с Гарри, но не настолько, чтобы сказать, что дружил.
– Хорошо. Второй вопрос. Во внешности Джесси, в ее одежде, в поведении были какие-то детали, которые показались бы вам необычными, вызвали удивление?
– Какие детали! Она вся удивительная. Волосы, платье, лицо, руки… Да вот руки… На правой руке у нее были такие забавные кольца. На указательном пальце – золотое, на среднем – серебряное, а на безымянном – какого-то странного тусклого металла. Первые два кольца, красивые, витые, тонкой работы – а последнее грубое, совсем простое.
– Ага, интересно. Очень интересно! – воскликнул Маркс. – И последний вопрос. Гарри и Лоу, судя по фамилиям англичане. Как у них складывалось общение с ирландцами: мистером и мисс Кэйси, Тибботом. Тут были какие-то национальные предрассудки?
Лицо у гостя передернулось. Чувствовалось, что вопрос чрезвычайно неприятен для него. Однако он не мог на него не ответить.
– Как сказать… Нормальное было общение. Много смеялись, шутили. Говорили о разном. Но, как это бывает в Лондоне…
– Да-да-да…
– Понимаете, они вроде и не оскорбляли. Но иногда шутили довольно обидно. Оба, но особенно, Лоуренс. То есть, он не говорил впрямую, что ирландцы – деревенщина-пэдди, мик-придурки. Но так все время – на грани говорил. Получалось, что если обидишься, то вроде тем и подтвердишь, что ты тупая деревенщина: не понимаешь тонкого английского юмора. А смолчишь – вроде как, с этой шуткой соглашаешься. Неприятно. Но при старших, в смысле, при Патрике таких шуток у него никогда не было[24].
– Что ж, мистер Рухтра, мы многое поняли. И сейчас поедем на место, чтобы узнать то, что еще неясно. А вас попросим проехать в ту комнату, о которой я уже говорил.
– Проехать? Это далеко? Может, пройти…
– Нет-нет, именно проехать. Не обессудьте.
Маркс нажал рычаг, едва заметный, поскольку примыкал к столу. Пол под Дейлом, что сидел на стуле, пружинисто ушел вниз. И через мгновение этот квадрат пола вместе со стулом и гостем мягко приземлился где-то в подвале. А его место занял другой такой же квадрат паркета, выдвинутый специальным механизмом.
– Что ж, – сказал Энгельс. – С новосельем. Заодно и работу всей конструкции проверили… Что будем делать – поедем на место пожаров? Или нет… ты в последнее время что-то начал лениться в таких случаях.
– О, нет, милый Фри, только не в этом деле. Тут очень интересно. И, думаю, развязка будет яркой. Ты-то как полагаешь?
– Совершенно с тобой согласен… Однако собирайся. По дороге поговорим…
* * *Через полчаса Карл и Фридрих были на Чизуик-Молл, напротив островка Чизуик-Эйот. Унылое пожарище, обуглившиеся головешки. Люди обходили дом Лоуренса стороной. Вероятно, тут все знали о его страшной кончине и не хотели соприкасаться с памятью о ней. Впрочем, на двух джентльменов в цилиндрах, бродящих вокруг золы, никто особого внимания не обращал: пусть копаются в обгоревшем мусоре, кому нужно по работе.
Маркс и Энгельс обошли все пожарище. Перетряхнули, очищая от золы и пепла, множество предметов. Но вот остановились на том месте, где когда-то располагалась гостиная.
– Ну, что, Фри, тебя ничего здесь не удивляет.
– Особо нет. Возможно, только эти весы. Их место на кухне, а не в гостиной. Но с другой стороны, мало ли что может быть в комнате молодого холостого мужчины. Мало ли что и для кого он мог тут развешивать.
– Да-да-да, – задумчиво прогундосил Карл. – А посмотри, как странно обгорела чаша весов, просто цвет изменила.
– Так ведь пожар. Мало ли что могло упасть на нее сверху и расплавиться.
– Да. А вот, смотри, на другой чаше даже гирька сохранилась.
– Действительно. Ну и что?
– Маркировка обгорела. Но если попробовать на вес, то это… Как думаешь, что за гиря?
Фридрих несколько раз подбросил гирьку на руке.
– Что тут думать? Фунт веса – самая распространенная гиря в Лондоне, да и во всем мире. Какая разница?
– Огромная. Я убедился в своих подозрениях. И, кажется, уже все знаю. А ты?
– И я все знаю.
Маркс уставился на друга с некоторой обидой:
– Как ты можешь все знать, если ничего не понимаешь с гирей?
– Зато я понимаю в другом, в чем ты, Мавр, не разбираешься.
– Допустим. И что мы должны сейчас делать?
– Понаблюдать за строениями семейства Кэйси на Чизуик-Эйот.
– Правильно. Доставай свою подзорку, мне нужно посмотреть, что там на острове.
– На островке.
– Да какая разница?
– Огромная.
– Фрицци, не пересмешничай, давай скорее трубу.
Тут Энгельс не стал спорить. Он знал, что когда Маркс входит в раж, то становится по-детски эгоистичным и капризным.
Карл жадно смотрел в трубу, будто глотал бульон после большого голода.
– Да-да-да. Он там!
– Разумеется. Этого и следовало ожидать.
И снова Карл посмотрел на друга с некоторой обидой, будто тот отбирает его любимую игрушку. Ведь он все понял, все разгадал, а оказывается, что кто-то кроме него тоже что-то понял и что-то разгадал. Или друг Фрицци всего лишь подшучивает, издевается?
– Ну, и куда же, милый Фри, нам теперь нужно идти?
– Вон туда, к тому ивняку на берегу Темзы. Правда, я не уверен, что там есть то, что нам нужно, однако шансы пятьдесят на пятьдесят.
Тут Маркс окончательно удостоверился, что его друг действительно кое-что понимает, и они молча направились к ивняку. Тот был огорожен забором со строгой надписью «Частная собственность». Трудно было придумать надпись, которая бы больше раздразнила двух коммунистов. Оба довольно ловко перелезли через забор, почти не изорвав брюк. И вошли в заросли ивняка. В них скрывался маленький деревянный помост, миниатюрная пристань.
