Стас Северский - Тени прошлого — тени будущего
— Тот, кто ведет такую войну, — знает. Знает, когда ее оборвет его офицер, если не его бой.
— Сорг, это как-то не правильно.
— Все правильно, Герф. Просто, мне пришлось разделить время — продлить один его конец, который идет до и после боя, и укоротить другой, который идет при бое…
— Выходит, ты теперь существуешь как бы в разделенном времени и пространстве… Но ведь и то, и другое — одно целое… Нет, такого быть не может…
— Такое бывает у тех «мертвецов», которые еще живы.
— Сорг, «призраки» порождены программной ошибкой — поломкой нейросистемы.
— Если так, то не долго им быть участниками штурмовых операций — и вообще не долго им быть.
— Значит, ты гибнешь… с принятым тобой четким решением…
— Нас всех губит бесцельность — чужими руками или нашими… Но я не буду ждать чужой руки. Я обрубил темные крылья этой пустоты, закрывающие мои глаза, — посмотрел ей в лицо. И я не намерен смотреть ей в лицо дольше, чем наши офицеры, чем наши машины, из опасений, что обознался. Я уже четко вижу ее впереди и уже всмотрелся в ее глаза… Передо мной еще стоит цель… но я уже вижу эту, заступившую мне дорогу, бесцельность…
— Это просто ненависть ко всем и ко всему, что препятствует тебе…
— Нет, не ненависть… Ни к чему тащить такой груз — подбирать его за всеми, кто перейдет тебе дорогу и бросит его тебе под ноги. Эти помехи имеют право коротко остановить наши мысли, чтобы мы могли перешагнуть их и идти дальше. От одного только осмысления нам не следует отходить. Зло требует не больше сил, чем мысли… Только ему нужны тупые силы: не управляемые тобой — управляющие. Нет, этого мне не нужно… Стоит дойти до грани равнодушной смерти, и больше нет нужды поднимать мутные пылевые завесы, осевшие на дне разума…
Хорн еще удерживает эту его улыбку, но она уже притухает за ознобом от продирающей до костей сухой стужи.
— Ну ты и нагнал морозу, Сорг… Правду Айнер говорит — хуже, чем страх перед смертью, только страх перед мучительной смертью. Он прав, нет ничего страшнее… И это выжигает нервы нам всем — без исключений. Уверен, что и ты, Герф, чего-то боишься и что-то скрываешь…
— Вроде нет у меня ничего особенного…
— Ты просто еще не знаешь, что боишься… и не знаешь, чего боишься… Ты что-то прячешь, Герф…
По позвоночнику пробежал еще более настойчивый, еще более цепкий холодок… Я понимаю, что это все Хорн с Соргом нагнали, но… Это слово «страх» — они будто кодом мне его в голову вбили… И я поймал себя на мысли, что начинаю бояться его… и еще… Гоню от себя видение сияющих ледяных пустынь… Это Хантэрхайм. Он еще далеко, но приближается — с угрозами, прямо, как враг. Нет, этот мерзлый город не станет моим врагом и не сделает со мной то, что сделал с ними всеми… Я буду ему верным защитником, и он… Черт… Я начинаю думать о нем, как о чем-то разумном… Но это всего лишь город, пусть и невыносимо жестокий, — у него нет воли, воля есть у меня.
Хорн с Соргом так и не свели с меня испытующих взглядов — будто они поспорили, и я должен решить их спор. Но я не знаю, что им ответить, — мою голову штурмует белое сияние Хантэрхайма и его черные «тени», обыскивающие этот свет, как самую скрытную темноту. Я и не помышлял, что Влад меня выручит, — он вроде блуждал где-то мыслями, но вдруг поднял синие глаза, наставив их на Хорна, как наведенные лучи…
— Нет, не прячет он ничего — ему просто нечего.
— Бесстрашие — следствие тупости. Не страшны человеку его страхи — не воевать ему с ними и не победить. Не страшны ему его боли — не терпеть ему их и не преодолеть.
— Хорошо вам Айнер мозги промыл…
— Параноики заразны. Учти это, Лесовский…
— Учту… Только с этим он прав, если то бесстрашие не от головы идет. А с Герфом это не от тупости…
— Лесовский, чтоб так дух закалить, нужно преодолеть и ледники, и пламени и штандарты славы, поднятые на твоем пути, что лишь Хантэрхайм на нас обрушить может.
Лесовский снова опустил глаза в пол… Мы уже придвинулись друг к другу вплотную, и крыс никто гнать и не думает… Но они нас еще, как чужих, стороной обходят…
— Не скажи, Хорн… Не с конвейера Герф таким сошел…
— Выходит, ему умом впору с машиной тягаться…
— Нередко он соображает туго. Порой кажется, что ему в голову один только устав загрузили. Но это не так. Привык он просто по правилам решать — прямо и без отклонений. Но хоть в его нейропрограмме этот порядок стабильной установкой прописан — он не только по нему правоту видит. И тут ему тугой на разгон разум, считай, на руку. Дойдет до него, что не так что-то, — не будет он горячку пороть, обдумает все спокойно, без спешки. И делать что-то будет только тогда, когда разберется точно, что не так и как должно быть. От этого и действует он в непредусмотренных уставом ситуациях верно — и по порядку, и по чести. Еще гордый он — не дает ему это не по правоте думать и делать. Поэтому и тайн у него нет. Поэтому и сил ему достает: искать — со страхом потерять и терять — с надеждой найти. А поддержку он от прямых мыслей и простой честности берет. У кого-то много размышлений на подключение к такому аккумулятору уходит… и дел кто-то для этого совершить до черта должен… А Герф…
— Устроен он так, что ему не надо этого.
— Что правда, то правда — да не только. Не сделали еще нейропрограммисты ни одного такого бойца, которого ничто не могло бы ни сломить, ни перегнуть. А Герф такой — его трудом это достигнуто, его стараниями. Увидишь еще, что он способен сделать со всей этой разрухой…
— Когда его время перегонит.
— Когда попробует перегнать.
Фиксирую боковым зрением устремленные на меня проницательные взгляды старых солдат, прошедших и идущих через чертову бездну, но смотрю только Владу в глаза… хоть он их и опускает. Я знаю, как бы он в пол взгляд ни упирал, хоть краем глаза, он меня видит… Почаще бы он так думал… Мне теперь осталось только под землю провалиться. Я уже готов начать рыть подкоп… Еще что-нибудь такое Влад открытым сигналом передаст, и мне ничего не останется — придется присмотреть прорехи этих глухих стен, через которые к нам крысы пробрались… Влад с этим точно лишку дал… Мне и без этого уже приперло свалить из этой мрачной, поджидающей нас в углах, темени, смотрящей мне в затылок крысиными глазами…
Сорг резко поднялся, сбросив с себя сонных крыс — будто скинул шубу… или полинял клочьями, которые разлетелись от него с визгом и скрежетом, достойным дрожи…
— Выходит, не сыскать Айнеру лучшего бойца Нору на замену…
Хорн еще резче поднял руку — будто обрубил Соргу сигнал… И это движение окончательно разбудило всех дремлющих зверушек… Уже не понятно — дрогнул это свет, вздернув тени, или это просто крысы лезут на стены… вернее, в стены. Они, похоже, уходят, покидают нас. Кажется, мы нарушили наш хрупкий мир и покой…
— Сорг, кончай нас морозить — и без этого холодно… А ты, Лесовский… Ты, видно, Герфу друг хороший… Но неужто и ты ничего не прячешь?..
— Прячу то, что не понимаю, но до времени — пока не разберусь.
— Хорошо сказал — и правду, и нет.
— Хорн, я не таю того, что прячу мысли. Доверие, с которым открыты слабые стороны обозначает, что их на деле нет.
— Как-то не думал… А так и есть. Ясно теперь… Ты, Лесовский, с разрухой воюешь… Хаос по пунктам разбираешь, чтобы порядок — систему — построить…
— Когда что-то знаешь, можешь что-то сделать. Главное — понять, что сделать необходимо, и чего делать не следует совсем… А ты, Хорн?.. Ты знаешь страх в лицо?.. Смотришь ему в глаза?..
— Редко. Столкновение с ним каждый раз — бой, и каждый раз — как первый. Кого-то что-то может заставить побороть его одним ударом, кто-то с ним по жизни воюет — либо без продвижений, либо с гонкой вооружений, но не ко мне это… Разбить его, разложить его обломки по прочным контейнерам, запечатать их наглухо и сложить где-нибудь подальше, запомнив, где сложил, чтобы больше к ним и близко не подходить — это да…
— И что ты так надежно запираешь?..
— То, с чем по собственной воле драться не намерен — и то, чему другое применение не нашел. Мой страх. Тут нет моей победы — мы с ним так как-то существуем поодаль… Держу его под присмотром голодным и усмиренным…
— Значит это не то, что обладает большой мощью…
— Этого не скажу, Лесовский… Я боюсь найти настоящего друга, потому что знаю, как это — потерять его.
Сорг перевел на него замерший взгляд покойника…
— Знаешь, как «защитник» — как машина. У тебя не было друга. Твои друзья все и никто.
— Это одно и то же. По мне лучше так… Когда погибает друг — ты стоишь один, среди соратников, среди врагов — ты один, не с ними…
— Ты прав… Сложно понимать, что теряешь друга, но постигнуть, что уже потерял, — еще трудней. Редкий случай обрубает дружбу одним махом — верных товарищей разом убивает. И враждой настоящую дружбу разъединить не просто…
