Стас Северский - Тени прошлого — тени будущего
— Это ему без разницы должно быть. Разум машины видит, что есть, делает, что нужно, — и ничего больше. Но уверен, что если бы здесь таких, как ты, Герф, больше было, — не было бы у нас никаких зачисток. Только про Хантэрхайм молчи — не знаешь ты еще ни его, ни тех, кто ему служит. Не бросит Нор оружие — он будет сражаться с врагом, не сдаваясь никому и ничему, до конца…
— Сорг, но его главный враг — это он сам и есть…
— Близко к правде ты подошел… Так подумай, что его собственным врагом делает.
— То, что эту войну у него сил терпеть больше нет. Оттого, что он ни жизни, ни смерти не терпит, если те ему хоть как-то неподотчетны. И оттого, что собственной воле он еще верит не полностью, а чужой — еще не до конца не верит.
— Продолжи…
— Отчаянье это. Не может он стыковать то, что должно стыковано быть, — швы у него разошлись от разрухи этой. Он один, без поддержки, на многое способен. Но он из тех, кому не даром это дано. Ему такой контроль надо всем нужен, что оспорить руки не подымешь. А кто и какими средствами его обеспечит — ему, по мне, разницы большой нет. И если этого не сделает кто-то другой — сделает он. Но единственно не ясно, что пошло не так, — где и кем этот порядок нарушен был…
Сорг словно смерил долгим мрачным взглядом мои мысли и будто нашел в них подтверждение чему-то, поставленному не как вопрос, скорей, как перепроверенный ответ какой-то задачи… Я не понял и прервал сигнал, замолчал…
— Не знаешь.
— Нет. Тут и мы, и офицеры повинны.
— Здесь есть и другое. Это Хантэрхайм. Он отбирает наши силы у этой войны, открывает нам другие фронты. Ты еще не знаешь… После поймешь… Ты не такой, как Нор, хоть и сменишь его. И не быть тебе таким, как он. Сколько бы ты с Хантэрхаймом не спорил — ты с ним бой не откроешь. Но знай сейчас, что Нор не бросит оружие — если не человеком, то «зверем», с нашим врагом воевать будет до последнего вздоха. Только если он с Хантэрхаймом войну проиграет, будет им как человек убит, то и «зверю» Хантэрхайм дыханье перекроет офицерской удавкой.
Я надеюсь, что мой озноб можно спутать с тем, что от холода бывает. Только меня что-то другое колотит нещадно… Сорг просто разрывает мои, склеенные усталостью, мозги сигналами передачи… Хантэрхайм… Он теперь передо мной не простой грудой плит и перекрытий облик явит… Лесовский настойчиво упер взгляд в пол — пора и мне его примеру последовать… Только тишину пульсом не заглушить. Хорн Соргу отмашку дал на продолжение, но Сорг его и не заметил вовсе. Тогда Хорн метнул фонарь в крысу, зашипевшую на него из темноты, и снова озарил нас чуждой унынию улыбкой.
— Раньше Нор другим был…
Сорг с того, как замер, и теперь недвижим, только скрепы на его брови вслед за задержанным выдохом вдруг сверкнули…
— Нет, Хорн, просто он был сильнее.
— Точно, был… А теперь… Он стал другим. И Герфрид… Сорг, ты ему здесь сказал, что не станет он таким, как Нор… Будто ты знаешь, что с ним через сутки станет… Это он сейчас не такой, как Нор. А как только силу утратит…
— Не бывать этому. Хорн, в корне мы не изменились — никто из нас. Только измотались в боях и открыли те наши стороны, которые скрывали — и от нас самих, и от других. Этим мы открыли фронт Хантэрхайму. А Герф ничего не таит — нечему у него силы отобрать, кроме нашей войны… не воевать ему с Хантэрхаймом.
— Хантэрхайм никого так просто не примет.
— Но он так просто никого и не прогонит. Он нас нашими бичами бьет. И эти бичи он из наших рук берет. Ему наши тайны — оружие против него. Стоит ему увидеть, что мы что-то от чужих глаз стараемся скрыть, — он увидит это как наше оружие… он сочтет нас — чужими. А увидит он обязательно — он видит все, что мы пытаемся скрыть.
— Понятное дело… Никто не может таить что-то вечно — еще и здесь, еще и при войне… Что бы мы с этим ни делали, Хантэрхайм ищет то, что мы от него прячем, и отбирает то, что мы ему не отдаем. И он откроет наши тайны, заберет у нас силы. Это произойдет — обязательно и со всеми. Ведь тайны есть у всех — знают они об этом или нет. Того, что у кого-то нет ничего скрытого, — просто не может быть, Сорг. Я скрыл страх перед болью, Нор — страх перед страхом, ты — перед жизнью… перед смертью. Нет, верней, ты скрыл жизнь — так, что ее и истой смерти не найти до тобой указанного срока…
— Да, мы все скрыли то, что может одночасьем ослабить наш дух, сделать наши жилы ломкими, как у мороженной падали, — и большой ценой. Платим времени нашей силой за нашу неуязвимость. Но кто-то из нас ведет с этим бой и еще может победить — сразить то, что пришлось скрыть.
— Сдать Хантэрхайму это «оружие»…
— Нет, Хорнкйенг, то наше «оружие», которое может быть обращено против него и которое он может обратить против нас — должно быть уничтожено. Оно опасно под чьей-то одной властью — и под его, и под нашей. У нас есть «зло», которого быть не должно — оно губит нас самих или то, что вокруг нас, нашими руками или чужими. И если мы не сразим его сами — его сразит что-то, что сильнее нас… вместе с нами и тем, что мы отстаиваем. Это «зло» — наши страхи.
Я честно пытаюсь понять хоть что-то, но не въезжаю…
— Сорг, так выходит, ты воюешь со страхом перед жизнью… и перед смертью…
— Страх жизни, страх смерти — это почти одно и то же… почти. Мы боимся жизни потому, что боимся идущей следом смерти. Боимся приблизить и отяготить эту смерть ошибками, допущенными в жизни…
— Сорг… Значит, ты… Ты убиваешь в себе жизнь, чтобы не умереть?..
— Именно. Только мертвец не способен допустить ошибку, которая убьет его.
— Я думал, ты привык к смерти… Я имею в виду, не к этой видимости — к настоящей смерти… При штурме ты так просто шел под огонь…
— Так и есть. Мне страшно другое… Я боюсь только одного — через неправую жизнь подойти к неправой смерти. Мне страшно то, что не весь этот путь под моей властью и что-то властно надо мной — что что-то способно вынудить меня отступить в сторону от моей цели. Я должен быть убит в схватке с тем, с чем сражаюсь, но не казнен тем, чему служу.
— Убит врагом, но не казнен другом как враг…
— Точно… Я служу системе и порядку, и ничто не заставит меня перейти через убеждения. Но постоянные бои и пустые ледники все время ставят мне барьеры — будто стремятся сбить с прямого пути, преграждая его непреодолимыми вершинами и пропастями. А страх не преодолеть их с честью не дает мне с честью преодолеть их, отнимая нужные для этого силы. От него цепенеет мой разум. Этот страх и есть мой сильнейший противник — мой враг, с которым я борюсь.
— Это прямо, как с Нором…
— Его враг подступает к нему с чужой властью, как и мой, но он другой, и подходит он с другой стороны. «Зверь» рвет его изнутри, и Нор напуган им — этим страхом, этим «зверем». А я боюсь того, что гнетет извне, — и только этого.
— Значит, ты боишься только жить и умереть как-то не так, как нужно… И ты избегаешь этого, отключая жизнь… не давая никому и ничему принудить тебя допустить ошибку…
— Это нужно для преодоления — для борьбы с этим… Я близок к победе, я еще способен обрести силы для последнего боя. Но теперь моим врагом в этой борьбе стал недостаток времени…
— Что это значит?
— Муки могут скрепить волю и придать тем сил, но могут и отобрать их. Но, так или иначе, со временем муки отнимут большую их часть. И не важно — отчаянье это сделает или безразличие… Пройти разделительную линию меж ними — перешагнуть всего одну ступень. Теперь время мой враг. И оно отнимает мои силы. Мне все тяжелее быть в этом подобии смерти… А стоит мне отступить от него — я не исполню мой долг и буду брошен системой в пустоту как никчемный покойник. Ничего этого не произойдет, если я смогу преодолеть страх перед всем этим, — только страх перед пустотой способен предать меня пустоте. Но сейчас я могу только перекрыть ему путь ко мне этим подобием смерти… которое отнимает мои силы день ото дня, переходя в обычную смерть…
— Да, нелегко тебе…
— Теперь мне нужно сделать выбор — определить что-то одно, что я буду держать под контролем со всей моей уходящей мощью. Теперь для преодоления я буду вынужден подключать это подобие смерти после боя и отключать в бою…
— Но только это подобие смерти дает тебе неуязвимость перед тем страхом… А тот страх… он сделает тебя уязвимым в бою…
— Все верно, Герф… Но это даст мне силы, и я еще смогу сокрушить его. А сокрушив его, я получу силы исполнить мой последний долг…
— Но это… Это значит — убить себя…
— Это значит — погибнуть в бою… вместе с врагом. Это значит — исполнить долг.
— Нет, Сорг. Ты просто убьешь себя вместе с врагом. И ничего этим не достигнешь.
— Я исполню долг и обрету покой. Мой разум погубит мой страх… пусть, и вместе со мной…
— Но никто не знает точно, сколько боев еще впереди, — разве что машины и высшие офицеры.
