Олег Верещагин - Очищение
Грузовик проехал, и Кларенс увидел, что на полу в нем стоят плотным пакетом шесть носилок. На оливковых окровавленных полотнищах мотались то ли тяжелораненые, то ли уже мертвые. Подпрыгивал в такт движению шлем с разорванными ремнями.
А во втором открытом грузовике, шедшем третьей машиной в колонне, были трупы.
Много. Сотня. Больше?
— Сидите здесь. — Майор открыл дверцу. — Том, не смей туда смотреть и не давай смотреть сестре. Что я сказал?!
— Да, пап, хорошо, — быстро ответил мальчик, садясь так, чтобы Джессике — впрочем, и не рвавшейся взглянуть — ничего не было видно. Майор, выбираясь из машины, заметил тем не менее, что Том смотрит — через плечо, и его лицо почему-то в черных точках вокруг носа.
Это веснушки, подумал Кларенс. Просто обычно их не видно. А сейчас у него белое лицо. Вот и все…
Вровень с бортами, навалом, они лежали плотной грудой, и эта мертвая груда человеческих тел жутко по-живому шевелилась в лад с раскачиваньем кузова. Делала жесты руками, словно старалась привлечь внимание. Открытые черные рты и внимательные тусклые глаза будто бы о чем-то силились предупредить живых. Из каких-то щелей вяло цедились на дорогу струйки густой стылой крови. Сзади с борта свисали чьи-то ноги в до половины зашнурованных ботинках, по сторонам от них — верхние части двух обезглавленных тел, а выше почти сполз наружу молодой парнишка с багрово-бурой развороченной левой стороной головы. Жетон на шее убитого раскачивался над дорогой, как жуткий маятник, отмеряющий одному ему известное время.
Майор долго смотрел вслед грузовику, хотя мимо уже прошел еще один «Хаммер» и бронемашина с чудовищно изрытой попаданиями, словно поверхность Луны кратерами, броней. Кларенсу иногда становилось просто страшно при мысли, что могло бы случиться, если бы русские сопротивлялись в полную силу. Всем миром, как они говорят. Ведь когда все только начиналось, было негласно объявлено, что южные территории вплоть до Ростова-на-Дону власти России передадут под управление ООН без боя «с целью избежания жертв среди гражданского населения». Почти все были уверены, что драться тут всерьез не придется.
Началось же с того, что некоторые русские воинские части отказались выполнять распоряжения своего правительства, и каждый такой гарнизон пришлось блокировать, а потом стараться уничтожить, потому что на все естественные, разумные предложения проявить благоразумие и сложить оружие русские отвечали огнем и контратаками. А кончилось и вовсе появлением Серого Призрака[1], который в кратчайшие сроки сколотил добровольческую армию и плевать хотел на то, что его вне закона объявила сама же Москва. Выяснилось, что среди «миротворцев» почти никто не помнит, как надо воевать с таким врагом. Вперед поспешно выпихнули как войска местных «членов ООН», так и укомплектованные в основном кавказцами «формирования самозащиты», но это не изменило ситуацию. Такие войска русские разбивали с еще большей легкостью, в результате чего пришлось снова влезать в активные боевые действия самим…
Три мощных тягача — два «Ошкоша» и один очень похожий на них русский грузовик — везли на платформах чудовищно искалеченные «Абрамсы». «Суперкомпьютер в бронированном ящике» считался для условий средней полосы очень надежной машиной, несмотря на жалобы на капризность некоторых систем и прожорливость двигателя. Но русским было на это явно плевать — за последние две недели отдельный бронекавалерийский полк лишился семидесяти двух танков из ста тридцати, причем восстановить можно едва ли десяток машин. Остальные выглядели примерно как вот этот, на первом тягаче: разорванный снизу почти пополам, башня вздыблена вверх на вырванном поворотнике, катки выгнуты в стороны. Видимо, под днищем взорвался самодельный фугас из газового баллона.
В этом были все русские. Вся их суть. Вся натура. В мирное время этот баллон стоял в хибаре, которую в Штатах побрезговал бы занять самый последний безработный. Там жили вечно пьяный корявый мужичонка, его крикливая жена (кто только придумал, что русские женщины красивы, — ничего подобного, они почти никогда не следят за собой!) и трое-четверо неухоженных детей, которых родители постоянно колотили. Потом началась война, и этот мужичонка открутил баллон от кухонной плиты и превратил его в фугас. А этот фугас превратил шесть миллионов долларов, шестьдесят тонн брони, огня и электроники и четыре человеческих жизни в ничто.
«Не х…й вам тут делать!» — вспомнил майор слова одного пленного, которого доставил в штаб. Он в ответ на все вопросы, если вообще снисходил до ответа, твердил эти слова. «Не х…й вам тут делать!»
«Может, мой прапрадед нашел бы с ним общий язык? — задумался Кларенс. — Но страшновато думать, что он не нашел бы этого языка со мной. Вообще не понял бы, что я делаю тут, разве в Штатах нет земли и работы? Интересно, что бы он сказал в ответ на мои слова о том, что мы несем сюда мир и демократию? Как его звали, моего прапрадеда?.. О господи… Возможно, наша бомба разнесла нищий „дом“ этого русского и убила его „стерву-бабу“ и „выкидышей“. Нельзя было этого делать. Нельзя было их убивать. Нельзя. Русские в таких случаях не плачут, не жалуются психологам. Не пляшут военных танцев, не бьют себя ножами по лбам. Они молча идут и убивают. И им плевать, насколько силен тот, кого им приказал убить темный жуткий инстинкт, о котором мы забыли, — думал Кларенс. — Мы живем по выдуманным кастрированным правилам и забыли, как это бывает. Чисто и без примесей. Они идут и убивают. Без жутких обещаний, как у латиносов. Без криков и воплей, как у нег… афроамериканцев. Просто идут и убивают. С сонным лицом, как зомби. И если ты успеешь выстрелить — еще не факт, что мертвый русский не дойдет до тебя и не убьет… И не жди жалости. Русский добр только в мирное время.
Как же они нас обманули… Или это мы обманули себя?..
А может, они все живы. Может, жена и дети помогали ему закапывать этот баллон. Может, его старший сын мастерил детонатор из дешевого пульта и бросовых китайских часов. У русских есть выражение „есть землю“, означающее высшую степень упорства или верности. Так вот, может, они на самом деле едят землю, потому что баллон потратили на наш танк и им негде готовить. Но они радуются. Едят землю и радуются тому, что взорвали танк.
Господи, слышишь ли ты, что мне страшно здесь? Как же эти чертовы немцы воевали с русскими четыре года?! Спросить бы… но немцы сейчас тоже другие, да и нет их здесь. Они не прислали контингент.
Не прислали. Что-то знали. Что-то помнили, наверное.
А мы прислали двадцать пять тысяч сюда, на кавказские курорты. И потом несколько раз присылали подкрепления. Но сейчас нас тут хорошо если десять тысяч. И не слышно, чтобы кто-то уехал домой просто так. Целым.
