Фомичёв Сергей - Сон Ястреба (отрывок)
Самим же вурдам что-то предпринимать не хватало прыти. Не застрельщики они по природе своей. Вот кабы беда нагрянула, пусть самая лютая, тут уж они бы проявили удаль, а нарочно искать неприятности нутро противилось.
Со скуки приятели взялись точить ножи, и точили день напролёт, пока те не истаяли, словно весенние сосульки от солнца.
– Эх! – вздохнул Быстроног, пробуя на шерстинке остроту лезвия. – Что ли наняться к кому. К купцу какому или к воеводе. А то без работы мы тут мхом зарастём… Опасность и скуку разгонит, и печаль…
– Воином быть вовсе не самое опасное занятие, – сказал Сокол, не отрывая глаз от трактата.
Просто так сказал, чтобы разговор поддержать.
– Какое же самое-самое? – тут же ухватился Быстроног.
– Бортничество, – равнодушно бросил чародей.
– Это за пчёлами что ли приглядывать? – уточнил Быстроног.
– Скорее разбойничать против них, – поправил приятель.
– За пчёлами, – Сокол отложил свиток. – Бортник гибнет куда чаще, чем воин или охранник купеческий. Работка у него ещё та. И с высоты срываются, и от укусов, бывает, помирают. В иных краях бортников за праведников считают, или за колдунов. Думаешь отчего мёд такую цену имеет?
– Нет, – Власорук потянулся. – Мёд дело хорошее, когда его с блинцом масляным жамкаешь, но чтобы по деревьям лазить да дупла чистить, тут, видимо, особое призвание нужно.
Быстроног оглядел остатки ножа.
– Шило какое-то получилось, – буркнул он. – Чародей, нужно тебе шило?
Сокол едва удержался от грубой шутки. Закрылся свитком, пряча улыбку.
Приятели переглянулись. Поняв что старик на подначку не клюнул, протяжно вздохнули. Затем достали запасные ножи и, чтобы не досаждать понапрасну хозяину, отправились точить их на задний двор.
По соседству за хлипким плетнём располагался огородик Каваны по прозвищу Не-С-Той-Ноги. Старуха незадолго до этого выбралась на солнышко. Она восседала на роскошном пне, словно на троне, и дремала, отставив в сторону больную ногу.
– Та у неё нога болит, которая»не та»или не та? – пошутил Быстроног.
Он тут же получил щелчок по носу и ойкнул, уронив на ногу точильный камень.
– Ты чего? – повернулся Быстроног к Власоруку.
Тот не понял вопроса, а, взглянув на приятеля, вдруг рассмеялся.
– Ну и нос у тебя. Точно у мавра злого. Раздулся весь, как баклажан перезрелый.
– Жжёт, – пожаловался Быстроног.
Он попытался дотронуться до больного места, но на коготь соскочила искорка и вурд боязливо отдёрнул руку.
Приоткрыв глаза, колдунья нарочито строго погрозила парочке кривым пальцем. Жжение исчезло.
– Смотри-ка! – Власорук, показал на улицу. – Княжич наш идёт.
И правда. По чародейской слободке шагал их давний знакомец Борис Константинович, младший сын суздальского князя.
– Лопни мои глаза! – воскликнул Быстроног.
– Но-но! – остерёг Власорук и покосился на колдунью. – Ты поосторожней про глаза-то.
– Откуда он здесь? – удивился приятель.
– Неправильно ты вопрос ставишь, – заметил Власорук. – Зачем? Вот что действительно важно.
– Эх, наконец-то запахло делом…
Они перегнулись через ограду. Плетень скрипнул, но выдержал. Увидев знакомые волосатые рожи, Борис остановился.
– Приветствую, достопочтенные!
– Будь здоров, князь! – ответил Власорук за обоих. – А что, нет ли с тобой Румянца-боярина?
– В крепости он остался от греха подальше, – улыбнулся Борис, вспомнив о подначках, какими вурды доставали его верного товарища. – Чародей-то дома?
– Дома, – кивнул Быстроног и добавил, обращаясь к приятелю. – Пошли, Влас. Услышали боги наши молитвы.
***
Однако никаких таких молитв боги не услышали. Борис заскочил в Мещеру лишь по пути и даже пустячного дела чародею не предложил.
– В Рязань-то я один ушёл, чтобы времени не терять. А тут отец Румянца за мной прислал. Да с ним весть важную. Вот заскочил с Уком переговорить… и с тобой, конечно. С тобой даже первей.
Сокол кивнул, ничуть не радуясь, что его первей князя поставили.
– Про ваши победы наслышан уже, – начал было Борис.
– Да какие там победы, – Сокол с досадой махнул рукой. – Подумать вовремя, так и меньшей кровью бы обошлось. Хотя с другой стороны, так и так Мстителя в Мещеру нужно было заманивать… Чего уж теперь.
Ты-то сам как съездил?
– Удачно, – Борис улыбнулся. – Монахов, которых в Рязань викарий подослал, выловили почти всех. Многих побили, остальные разбежались. Вовремя я тогда подоспел. А потом Олег в отместку решил Лопасню отбить у московского воеводы. Давно он счёты хотел свести за прежние обиды, вот и выдался случай удобный.
Что ни говори, весёлое дело вышло. Налетели малой дружиной. Но хоть и малой, а самых опытных людей Олег отобрал. А там, как оказалось, и не ждали нас вовсе.
Слушая Бориса, вурды глазами поблёскивали. Кряхтели от досады, что пропустили славную сшибку. Вот бы заранее знать, так после сражения с Мстителем можно было бы и в Переяславль махнуть, поспеть к потехе.
– Короче говоря, взяли мы городок. С наскока взяли, без крови почти. Думали, из Москвы помощь к ним подоспеет, стены принялись укреплять, народ подтянули. Но нет. Некому в Москве получается людьми управлять – князь с викарием в отъезде, а бояре друг на друга косятся, как бы промашки не дать, да на свою голову гнева лишнего не навлечь…
Он помолчал.
– Зря Олег на Коломну пойти не решился. Вот ей богу отбили бы и её. Удобный случай сейчас на Москву навалиться. Жаль, отсоветовали бояре его ближние.
Борис заговорщицки взглянул на вурдов, на чародея.
– Помнишь, куда я ехал накануне нашествия и куда не попал, повстречав по пути тебя?
– Ну уж! – усмехнулся Сокол. – Не моей милостью ты не доехал. Как раз я-то и уговаривал тебя избрать другой путь. Припоминаю, ты удрал от отца, чтобы повидать невесту.
– Так вот, – Борис напустил серьёзный вид. – Время пришло. Хочу пригласить тебя на свадьбу.
– Спасибо. Но знаешь, я ведь не любитель застолий. К тому же Дионисий вряд ли обрадуется, увидев меня среди приглашённых.
Борис хитро прищурился.
– Свадьба только предлог. На следующее лето большой съезд назначен. Пришло время выступить нам сообща. Князья не желают больше терпеть верховенства Москвы. После смерти Семёна многие склоняются переиначить отношения и с ней, и с её покровителями-ордынцами. Отец тайно созывает союзников. А свадьба моя – удобный повод собрать нужных людей, не вызывая лишних подозрений.
– Однако я и не князь, – заметил Сокол.
– Ты гораздо важнее любого князя. Думаю, отец рад будет видеть тебя на своей стороне. А что касается Дионисия, то и он не станет перечить, ведь борьба с бесерменами его излюбленная песня.
– Я подумаю, князь. Время-то ещё есть. Но и препоны имеются. Мало кто из нашего племени одобряет, что я в русские дела лезу. Говорят, нам, мол, всё равно, от кого притеснения терпеть, от Москвы или от Суздаля. Священники у вас больно уж ретивые.
– Точно! – встрял Быстроног. – Я как ихнего брата увижу, так сразу палёную шерсть чую.
Он поднёс к носу локоть и принюхался, словно ожидая, что прямо сейчас и потянет горелым.
– Теперь это не одних только русских касается, – возразил Борис. – Взять хотя бы Ольгерда или Ука вашего. Дело того стоит. Даже Байборода, уж на что человек суровый, а и тот вызвался поучаствовать…
– Вот как? – удивился Сокол.
– Будет дело! Вот увидишь!
– Я подумаю, князь, – повторил чародей.
Глава VI. Серебро
Константинополь. Сентябрь 6861 года.
Гречину пришлось работать осторожно. Под чуткими носами литовского посла и его ордынского приятеля, он не мог напрямую обстряпывать такие дела. Не потому, что мздоимство как-то преследовалось или осуждалось – во дворе логофета мальков покупали гуртом и в розницу на каждом шагу. Но Алексий предпочитал держать врагов в неведении как можно дольше. Литвин с ордынцем вполне могли сорвать игру в самом начале.
Потому Щербатый, гуляя по двору, избегал долгих бесед с чиновниками. Выбрав жертву, он оказывался на миг рядом и успевал произнести шёпотом несколько слов.
– Сегодня вечером, – обычно говорил он. После чего добавлял название корчмы из тех, что стоят подальше от Месы.
Чиновники народ большей частью сообразительный. Намёк на доходное дело понимали верно.
В назначенном месте Гречин передавал мальков кому-нибудь из монахов викария. Алексий бросил в бой своих лучших людей из первого набора: Кантаря, Зуба, Хлыста. У каждого за плечами многие годы исподтишковой работы.
Применение чиновникам находили самое разнообразное. Монахи намётанным глазом оценивали, кто из мальков на что способен. Одним предлагали всего лишь поддержать русское посольство благожелательными разговорами среди собратьев; других, не упоминая Москвы, просили содействовать в, казалось бы, посторонних делах. Но такие просьбы вязали мальков по рукам, и они становились надёжными союзниками, которых Алексий берёг для решающего приступа. Из кого-то только выуживали сведения о дворцовом раскладе, а через самых многообещающих монахи пытались забраться выше.
