Дмитрий Хоменко - Единственный принцип - 2
Наверное, именно так все и было, но сам Генрих отказывался это признавать, из гордости предпочитая искать более приемлемые объяснения, вроде помутнения рассудка и удивительных глаз. Хотя глаза женщины действительно были необычными, — когда граф заглянул в них, то не увидел ни малейших признаков страха и безнадежной мольбы о спасении. Ведьма смотрела на него так, словно только и ждала его появления. Вильшток даже успел заметить еще не остывшие следы сомнений, которые в самый последний момент потеряли всякий смысл.
И вот теперь спасенная им молодая женщина прижималась к его груди, а к Генриху вернулось подзабытое ощущение того, что он снова получил больше, чем ожидал.
СКУЛДА
Скулда родилась взрослой. Ну, или почти взрослой, — уже к годам четырем она искренне удивлялась наивности окружавших ее людей, которые считали ее несмышленым ребенком в то время, когда сама девчонка прекрасно понимала смысл их «взрослых» разговоров. А еще ей не везло все с того же момента рождения, — ее мать умерла при родах, а сама Скулда абсолютно не походила на своего отца, впрочем, как и на покойную мать. За смуглую кожу и большие карие глаза отец называл ее цыганкой и, не испытывая родительской привязанности к своему чаду, предрекал ей немалые трудности в будущем. Если оно, конечно, это будущее у нее было. Ко всему прочему родитель наградил девчонку странным именем Скулда, — Отмеряющая Судьбу, будто намекая на ту роковую роль, которую она сыграла в жизни собственной матери. Много позже, Скулда не раз задумывалась над тем, не предопределил ли он сам судьбу своей дочери, дав ей такое имя, но, в конце концов, пришла к выводу, что он стал всего лишь орудием в руках судьбы. Орудием, которое выполнило свое предназначение, и было вскоре забыто за ненадобностью. Этот мир он покинул в тот день, когда Скулде исполнилось шестнадцать лет, и она окончательно осознала свою самодостаточность в окружающей ее среде. Небольшой деревянный дом на краю леса, небогатая живность и столярный инструмент, — вот и все, что осталось ей в наследство от отца. К остальному он имел слабое отношение: грамотностью Скулда была обязана сельскому священнику, а тщательно скрываемыми странностями — толи своей матери, толи причудам природы. Быстро же формирующаяся женская красота воспринималась ею как нечто естественное и малозначимое на фоне прочих достоинств. Только вот жители селения смотрели на это иначе, особенно его женская половина, которая, как и полагается в подобных случаях, стала испытывать к осиротевшей и беззащитной девушке не самые лучшие чувства и ревностно отслеживала каждый ее шаг. Скулда тем временем вела спокойный и размеренный способ жизни, сосредоточившись на своем небогатом хозяйстве, позволявшем ей выживать в неприветливом мире. Круг ее общения состоял из нескольких сверстников, которых притягивала ее самостоятельность и уверенность в собственных силах. Жалуясь на свою жизнь, немногочисленные подруги неизменно получали внимательного слушателя, совершенно не замечая того, что у самого этого слушателя проблемы были куда серьезнее их собственных. Надо отдать должное Скулде, — сама она никогда не жаловалась, но и советовать что–либо своим подругам тоже не пыталась. «А может ли быть по–другому?», — думала она каждый раз во время откровенных разговоров, но вслух этот вопрос не задавала, понимая, что к ней пришли не за тем, чтобы искать на него ответ. Может быть, поэтому Скулда все чаще предпочитала проводить свое свободное время в одиночестве, занимаясь поисками ответа на все тот же невысказанный вопрос, потому как большинство других вопросов не представляли для нее никакой загадки. Это–то и была одна из главных тайн Скулды, которой она предусмотрительно не спешила ни с кем делиться, как и всеми остальными. Вот только Скулда знала и то, что все тайное рано или поздно становиться явным.
Однажды Скулда спасла жизнь своей подруги. Совершенно случайно, не задумываясь. Когда та собиралась с односельчанами в город на ярмарку, она просто сказала ей: «Останься дома. Так будет лучше». Подруга посмотрела на нее как на блаженную, но все–таки решила прислушаться к ее словам и отказалась от поездки. Никто из ее несостоявшихся попутчиков до города так и не добрался, — через несколько дней их трупы были случайно обнаружены в лесной чаще. По всему получалось, что они стали жертвой грабежа, который был не таким уж редким явлением в эти смутные времена. Но подруга посмотрела на Скулду совершенно по–новому и поспешила поделиться историей своего чудесного спасения с близкими. «Не стоит благодарить меня. Если это должно было произойти, оно все равно произойдет», — тихим голосом ответила Скулда матери спасенной, когда та пришла выразить ей свою признательность и даже попыталась проявить кое–какое участие к ее собственной судьбе. Казалось, что пожилая женщина пропустила эту фразу мимо ушей, но когда ее дочь вскоре все–таки покинула этот мир, утонув в реке, она сразу же вспомнила ее и увидела в ней вполне определенный смысл. К тому же сама Скулда, стоя над разбухшим телом своей подруги впервые в жизни произнесла вслух свой навязчивый вопрос. «А могло ли быть по–другому?», — спросила она сама себя и тут же увидела первые искры разгорающейся ненависти в глазах стоявшей рядом несчастной матери. И этой ненависти женщина предалась с куда большим вдохновением, чем былой признательности. Вскоре половина селения уже проклинала Скулду, накликавшую по их глубокому убеждению смерть на несчастную девицу. Слово «ведьма» все чаще звучало вслед бывшей спасительнице. И, как это часто бывает, утопленницу довольно быстро забыли, но Скулду в покое уже не оставили. Девушка осталась в полном одиночестве, а бывшие подруги теперь с наслаждением вспоминали все необычные происшествия, свидетельницами которых они были во времена посиделок в ее доме. Вымысла в подобных «воспоминаниях» было гораздо больше, чем правды, но именно это и было нужно их благодарным слушателям. Тем не менее, трогать «новоявленную ведьму» пока никто не спешил, и она была рада даже этому, дав себе зарок, что больше ни при каких обстоятельствах не совершит непродуманных поступков, даже если у нее на глазах будут погибать весь мир. Наверное, так бы она и прожила свой век наедине с недоброй славой, но тут в ее жизнь вошел Олли, — какой–то дальний родственник ее покойного отца, о котором она не имела ни малейшего представления.
Дядюшка Олли, как он сам предпочитал себя называть, вошел в дом Скулды не стучась, словно медведь в берлогу. Сначала боком втиснулось его безобразно толстое тело, потом с кряхтением на заплывшей шее повернулась его голова с несуразно оттопыренными, будто выкрученными ушами и какой–то овечьей шерстью вместо волос. Маленькие колючие глазки моментально нашли застывшую возле печки девушку, после чего настала очередь неестественно маленького рта сделать жалкую попытку изобразить нечто схожее с широкой добродушной улыбкой.
— Приветствую тебя, милая барышня. Здесь ли проживает Якоб Трот? — обратился к Скулде толстяк звонким моложавым голосом.
— Якоб Трот умер. Я его дочь Скулда, — ответила ему девушка.
— Скулда… Какое оригинальное имя. Могу поставить последний грош из своего кармана, что этим именем тебя наградил никто иной, как отец, — тот еще оригинал. Думаю, твоя матушка была не в восторге от его идеи, — рассмеялся гость.
— Моя мать умерла при родах. Так что у нее не было возможности высказать свое мнение по этому поводу, — уже с явным неудовольствием сообщила незнакомцу молодая хозяйка.
Только тут в сознание гостя стал проникать смысл сказанного ею, и его лицо стало принимать выражение более подходящее случаю.
— Да, время — страшная штука, — с горечью изрек толстяк и, тяжело вздохнув для приличия, вернулся к насущным делам. — Я был в этом доме лет двадцать назад, еще до твоего рождения. После этого как–то не выпадало случая снова свидеться с Якобом. А теперь вот я направляюсь в Хеб и подумал, почему бы по пути не заглянуть к своему родственнику. А оно видишь, как получилось.
— Заглянули к родственнице, — добродушно ответила Скулда, пытаясь выйти из неловкой ситуации.
Эти слова и улыбка на лице девушки снова раскрепостили толстяка, и он тяжело опустился на стоявшую у порога скамью, истерично завизжавшую под ним.
— Устал я что–то, Скулда. Годы берут свое. Ты будешь не против, если я погостюю у тебя пару деньков? Заодно и познакомимся. Все–таки, как ни как, родственники. Кстати, зовут меня Олли, дядюшка Олли.
Несколько деньков растянулись на несколько недель, в течение которых Скулда действительно неплохо изучила своего неожиданно объявившегося родственника. И впечатление о нем у нее сложилось двоякое: с одной стороны ей нравилась его простота, которая заключалась в том, что он хоть и часто лицемерил, но никогда особо этого не скрывал; с другой — девушка порой чувствовала себя довольно неуютно, ловя на себе внимательный колючий взгляд. В такие моменты она не сомневалась, что дядюшка Олли узнал о ней самой гораздо больше, нежели ей хотелось бы. К тому же, во время ежедневных прогулок Олли успел познакомиться со многими жителями селения, и можно было не сомневаться, что они поделились с ним сведениями о его молодой родственнице. Потому–то Скулда и не удивилась, когда однажды вечером дядюшка Олли заговорил с ней на совершенно необычную тему. Недоброжелатели девушки многое отдали бы, чтобы послушать этот разговор.
